– Все усилия приложу.
– Ну вот и хорошо.
* * *«Одесса» вошла в порт 29 июля в 7 часов вечера. Кунцевич наблюдал за ее прибытием в бинокль, сидя на лавочке на Приморском бульваре. Увидев пароход, он поднялся и не спеша пошел к фуникулеру.
Донской с городовым и тюремной каретой были уже на пирсе.
Янко сошла с парохода, гордо подняв голову. Расписавшись в бумагах сопровождавшего ее турецкого каваса, который ни слова не понимал по-русски, и, велев Донскому везти арестованную в тюрьму, Кунцевич пошел к капитану. Тот, сославшись на занятость и тысячу раз извинившись, передал сыщика в руки своего старшего помощника. Последний явился с объемным сверт-ком из рогожи.
– Пятенко Владимир Константинович, – представился помощник.
– Очень приятно. Кунцевич Мечислав Николаевич, чиновник для поручений столичной сыскной полиции. Ну как дамочка вела себя, хлопот не доставила?
– Только в самом начале. Поскольку от нашего посольства барышню никто не сопровождал, я за ней приглядывать поручил одному матросу, на турецкого каваса надежды-то мало. И вот, когда мы уже отходить собирались, подходит ко мне этот матрос и докладывает: «Только что, – говорит, – купила арестантка у какого-то грека целую корзину винограда». А надо вам сказать, что в стамбульском порту греки эти на яликах всегда около пароходов вертятся, дрянь всякую продают втридорога. Матросик мой взялся корзину до каюты доставить. Только уж больно большой она ему показалась, больно много там винограда было, не съесть его барыне за всю дорогу. Удивился он, пригляделся и увидел, что под виноградом что-то спрятано. Он виду не подал, корзину в каюту отнес и сразу мне доложил, а я – капитану. Тот велел корзину досмотреть. Как тут мадам возмущаться начала! Куда только жаловаться не грозилась. Но мы все равно корзину досмотрели и вот что там нашли, извольте посмотреть. – Помощник капитана развернул сверток. Там оказался полный набор мужской одежды: пиджак, брюки, жилет, манишка, туфли и даже фуражка.
– Мы после Константинополя в Константу заходили, так она, видимо, хотела переодеться и сбежать в толпе с пассажирами. Как мы это увидели, так от греха подальше заперли мадам в каюте и не выпускали до самой Одессы, авось путь недалекий.
Допрос Янко Кунцевич решил отложить до утра – пусть посидит в камере, ночь в тюрьме иногда очень хорошо память освежает.
В гостинице его ждал запечатанный конверт с телеграммой из Турции и сопроводительной запиской градоначальника.
Коллежский асессор развернул бланк и прочитал:
«
Его превосходительству одесскому генерал-губернатору и градоначальнику города Одессы Генерального штаба генерал-майору Толмачеву тчк Ваше превосходительство зпт на вашу телеграмму от 25 сего июля сообщаю зпт что турецкой полицией 11 сего июля был задержан греческий подданный Николай Фекас зпт за контрабанду ювелирных изделий на сумму 32000 франков тчк 17 июля адвокатом Фекаса был уплачен штраф и таможенный сбор за провоз указанных ценностей зпт после чего Фекас был отпущен на свободу зпт а все изъятое ему было возвращено тчк настоящее местонахождения Фекаса нам не известно тчк пользуясь случаем выражаю вам свое глубочайшее почтение и преданность тчк третий драгоман миссии его императорского величества в Турции Столица
».Закончив чтение, Кунцевич телефонировал в контору Добрфлота и узнал, что ближайший пароход в Константинополь – «Цесаревич Георгий» отбывает завтра в 10 часов утра.
– Будьте любезны, – обратился коллежский асессор к портье, – приобретите мне два билета, один в первый класс, другой во второй. Я завтра съезжаю, прошу вас к восьми часам подготовить счет. Если ко мне кто придет, скажите, что я в полицейском управлении. Да, и пошлите кого-нибудь вот по этому адресу. Там проживает некто Соломон Равикович, попросите его прибыть сегодня ко мне, часам эдак к одиннадцати. И еще одна просьба у меня будет к вам лично… впрочем, здесь не-удобно. Вы в котором часу сменяетесь?
– В десять вечера.
– Тогда после десяти прошу покорнейше ко мне заглянуть.
Черкасова он застал изучающим бумаги. Вид у начальника одесской сыскной был усталый, кончики усов висели, под глазами синели круги.
– Добрый вечер, Андрей Яковлевич.
– Здравствуйте, ваше высокоблагородие. Чему обязан?
– Да вот опять пришел просить вас о помощи. Не отпустите Донского на недельку-две в Турцию?
– Одного?
– Зачем одного, со мной.
– Ну что же с вами прикажете делать? Отпущу. Только у нас на командировку денег нет.
– Гордон оплатит. Я сейчас к градоначальнику, выправляю Донскому заграничный паспорт, а вы его предупредите, пожалуйста, чтобы он завтра в порт в половине девятого утра явился. Я тут бумаги подготовил об этапировании всех задержанных в Санкт-Петербург. Туда же надо направить и изъятые бриллианты. Опись изъятого у Равиковича – гордоновского приказчика. Завтра утром он к вам придет, проведите, пожалуйста, сверку изъятых вещей и опечатайте их в его присутствии. Я только что говорил с полицмейстером, он выделит двоих городовых, а вас я попрошу выделить помощника пристава, который и повезет бриллианты в столицу для передачи судебному следователю. И найдите, пожалуйста, непьющего. Если будет время, поговорите перед этапом с Янкой, я ее так и не успел допросить. Вдруг чего важное скажет. И еще: я тут со смотрителем арестантской договорился…
* * *Устав уголовного судопроизводства разрешал производить изъятие и осмотр почтовой корреспонденции только судебным следователям, причем исключительно с разрешения окружного суда и только у тех лиц, в отношении которых уже было вынесено постановление о привлечении в качестве обвиняемого. Для соблюдения всех этих формальностей Кунцевичу надо было доставить Карабасси в столицу, передать его Середе, дождаться, пока следователь предъявит греку обвинение и получит разрешение суда, и только потом ехать на одесский почтамт. Всего этого делать было некогда. Поэтому, когда в его номер ровно в 10 часов вечера робко постучал дневной портье, он радушно пригласил его к себе, угостил коньяком, вручил четвертной билет и изложил свою необременительную просьбу: не говорить почтальону до поры до времени, что Карабасси из гостиницы выбыл, незаметно читать все приходящие на имя грека письма и телеграммы, переписывать их содержимое и отправлять в русское посольство в Турции на его, Кунцевича, имя. Коллежский асессор вытребовал самовар и наглядно показал портье, как надо держать конверт над паром, чтобы манипуляции с письмом остались никем не замеченными. После возвращения он пообещал портье еще одну четвертную. Поколебавшись и вытребовав десятку на почтовые расходы, портье согласился.
В одиннадцать пришел Соломон. Оказалось, что на дальнейшие розыски Гордон оставил всего пятьсот рублей. Забрав деньги и выдав приказчику пятьдесят рублей в качестве награды за посредничество, Кунцевич попрощался с ним и обещал непременно навестить в Петербурге.
Собрав чемодан, он выпил рюмку коньяку и лег спать. Завтра надо было рано вставать.
* * *Завтракал Кунцевич за одним столом с капитаном.
– Изволили уже бывать в Истамбуле?
– Нет, не бывал. Всю Европу объездил, а до Турции ни разу не добирался. Сознаюсь вам откровенно, мои исторические познания вообще не особенно глубоки, а в отношении Турции – и тем более. Где-то в закоулках памяти мерещится мне щит Олега, Ая-София, пара вселенских соборов, и если прибавить еще гаремы, фески и халву, то этим и исчерпывается мое представление о Царьграде.
– Тогда позвольте предложить вам путеводитель по столице Османской империи. Прекрасно изданная книга, с иллюстрациями, очень много полезных сведений содержит. Нам идти более суток, досконально, конечно, город не изучите, но кой-какое представление о нем иметь будете.
– Покорнейше благодарю!
– Тогда я после завтрака пришлю вам книгу с матросом. И еще: сейчас в Османской империи революция, под давлением так называемых младотурков султан был вынужден восстановить конституцию. В высших сферах идут значительные перемены. На улицах – митинги и манифестации. Словом, как у нас в тысяча девятьсот пятом. Имейте это в виду.
В каюте Кунцевич открыл книжку и углубился в чтение.
К обеду он уже знал, что за одну лиру дают восемь с половиной рублей, что в европейском квартале Константинополя, Пере, тебя поймут, если ты будешь говорить по-французски, и что греческое население города весьма обширно и занимается в основном торговлей.
* * *В 12 часов 1 августа 1908 года «Цесаревич Георгий» вошел в Золотой Рог. Бухта представляла собой вдавшийся верст на семь в сушу залив, настолько глубокий, что пароход смог причалить к самому берегу. Выйдя на набережную, чиновник и надзиратель отдали свои паспорта турку в мундире и феске, сидящему в сарае таможни, и, пройдя таможенный и пограничный конт-роль, очутились в Галате.
По пыльной и ухабистой набережной, заставленной с одной стороны железными боками пароходов с разноцветными знаками на трубах, а с другой – сплошными кофейнями, непрерывно текли навстречу друг другу потоки разноязычного народа: невозмутимые персы, рослые негры, турчанки с закрытыми лицами, юркие греки, арабы, индусы, католические монахи, матросы всех наций, нищие, шарманщики, бухарские дервиши.
Галата оглушила уличным шумом и запахами дешевой местной пищи, доносившимися из малопривлекательных заведений. Хозяева табачных лавок, мясники, булочники, торговцы фруктами, рыбой, конфектами кричали, расхваливая свой товар, там и сям шел отчаянный торг, раздавались крики и брань. Торговали повсюду, не только в лавках, но и прямо на улицах.
«Вот она, Азия», – подумал Кунцевич.
Он знал из путеводителя, что до Перы – европейской части города, где находилось русское посольство, из Галаты проще и быстрее всего добраться по подземной гидравлической железной дороге.
Не без труда найдя станцию, сыщики сели в вагон то ли трамвая, то ли поезда. Раздался оглушительный свисток, и поезд, стремительно набирая скорость, устремился в гору. После несколько минут потемок вагон выскочил на свет божий, и они увидели, что из Азии переместились в Европу и оказались в каком-то французском или итальянском городке. Немного поплутав по узким и кривым, но чистым улочкам, руководствуясь указаниями прохожих, которые и правда в большинстве своем сносно объяснялись по-французски, россияне очутились на центральной улице квартала – Гранд-Пера. По обеим ее сторонам находились солидные, совсем европейские здания посольств, консульств и больших магазинов, церкви разных конфессий. Облик толпы изменился: преобладал европейский костюм, немало попадалось красивых француженок и гречанок. Несмотря на множество людей на улице, азиатского шума и крика большого базара слышно не было, не было и уличных торговцев. Поменяв в банке 10 рублей и получив 84 пиастра, Кунцевич кликнул извозчика и велел ехать в российское посольство.