– Скажите, а на тех гравюрах, что вы купили у вдовы академика, тоже были штампы?
– Нет, на тех не было.
– Ну хорошо. Наш уговор в силе. Несите гравюры, будем писать протокол. Пригласите свою прислугу.
– А зачем прислугу?
– Понятыми. Положено по закону не менее двум понятым присутствовать.
– А можно без дам? Видите ли… Гравюры носят характер весьма откровенный, и дамам, тем более моей прислуге, видеть их никак нельзя.
– Позвольте посмотреть.
Тайный советник сходил в свой кабинет и вернулся с большой картонной папкой. Внутри находилось восемь листов, переложенных тонкой калькой. Едва взглянув на верхнюю гравюру, Кунцевич тут же отвернулся.
– Да-с. Обойдемся, пожалуй, без понятых.
В книжном магазине на Литейном, 58 торговал сам хозяин. Определив в госте солидного покупателя, он рассыпался веером и по каждой книге, на которую гость обращал свое внимание, давал исчерпывающую справку.
Осмотрев несколько фолиантов, Кунцевич спросил:
– А нет ли у вас интересных гравюр?
– Вас что конкретное интересует?
– Французы, позапрошлый век – начало прошлого.
– Есть! Франсуа Буше, Фрагонар. Восемнадцатый век, состояние великолепное. Прекрасное вложение капитала, они дорожают буквально каждый день. Ну и, кроме того, это особенные экземпляры – с весьма легкомысленными сюжетами… что вы хотите, французы! Изволите взглянуть?
– Ну что ж, покажите.
Посмотрев на гравюру, Кунцевич поднял глаза на книжника:
– Скажите, любезный…
– Мылов, Федор Григорьевич, к вашим услугам.
– Федор Григорьевич, а у нас в отечестве такими изображениями разве дозволяется торговать?
– Даже не думайте сомневаться! У нас фирма солидная. Это же история! Вас же, например, не смущают нагие статуи в Эрмитаже?
– Статуи в Эрмитаже такими вещами, как на этой вашей гравюре, не занимаются! Вещица, конечно, интересная, но таковую надобно держать глубоко в сундуке, чтобы, не дай Бог, девице какой на глаза не попала. А впрочем, позвольте, я еще раз взгляну.
– Конечно, конечно!
Кунцевич аккуратно взял офорт и подошел к окну. На оборотной стороне гравюры красовался императорский орел и штемпель библиотеки Зимнего дворца.
– Вы знаете, я, пожалуй, возьму эту гравюру. Нет ли у вас таких же?
Обрадованный торговец выложил перед Кунцевичем еще один офорт. Орлы были и на нем.
– Это все?
– Да, было десять листов, но восемь я уже продал.
– Федор Григорьевич, а что, приказчиков у вас нет?
– Не держу-с, один справляюсь.
– Тогда закрывайте лавочку. – Кунцевич достал из бумажника свою полицейскую карточку и показал книготорговцу.
С книжником разговаривал сам Филиппов. Мылов уверял, что на штампы и орлов просто не обратил внимания и что гравюры имеют прекрасно известный ему источник происхождения – являлись частью коллекции покойного академика Зичи.
Филиппов усмехнулся:
– Вы хотите сказать, что член Академии художеств и персональный живописец трех последних императоров гравюры из своей коллекции снабжал штампами императорской библиотеки?
– Вовсе нет, просто человек, у которого я их приобрел, был другом его семьи, и я подумал, что вдова начала через него распродавать свою коллекцию.
– А кто вам их продал?
– Рундальцев, Михаил Викторович, он тоже академик, живописец, недавно прекрасно изобразил императора.
Филиппов достал из коробки сигару, не спеша закурил:
– Федор Григорьевич, о происхождении гравюр вы не знать не могли.
– Я не…
– Я вас прошу меня не перебивать. На листах отчетливо видны штампы императорской библиотеки. Вы, прежде чем купить гравюры, обязательно их проверяли на предмет подлинности, и просто не могли не заметить штампов. Значит, о краже знали. А за покупку краденого срок полагается.
– Я не знал.
– Ну, это вы присяжным рассказывать будете. Может быть, они вам и поверят. Хотите испытать судьбу?
– А что, этого можно как-то избежать? – Мылов посмотрел в глаза Филиппову.
Тот нимало не смутился:
– Если нельзя было бы, стал бы я с вами разговоры разговаривать? Конечно, можно. Мечислав Николаевич мне доложил, что протокола пока не составлял. У вас два варианта: мы сейчас пригласим понятых и оформим протокол. Или же дадим вам лист бумаги, и вы напишете объявление[6]: так, мол, и так, купил несколько гравюр, увидел на них государевы знаки – и сразу в сыскную, добровольно выдавать! Какой вариант выбираете?
– Конечно, второй. Для этого, видимо, понадобятся средства? Но у меня их не так много. Деньги все, знаете ли, в обороте, и вынуть их оттуда скоро нельзя. Но я могу товаром. У меня есть очень редкие дорогие книги!
– А кто тут говорил о деньгах? Денег нам с вас не надо, нам государева жалованья хватает. За второй вариант мы потребуем услуг иного рода. Вам надо будет встретиться с Рундальцевым и расспросить, откуда он взял гравюры. Согласны?
– Шпионить я не буду! – потупив голову, ответил книжник.
– А вас шпионить никто не заставляет. Вас просят узнать, кто подставил вашего товарища, кто продал ему похищенные у государя гравюры. Я вам даю слово, что мы сделаем все возможное, чтобы ни у вас, ни у Рундальцева в связи с этим делом не было никаких проблем. Ежели, конечно, вы оба не причастны к краже. Ну так как? Ночевать домой пойдете или в Спасскую часть?
Колебался Мылов недолго:
– Домой.
– Вот и хорошо. Я свое слово сдержу, в себе я уверен, а вот в вас нет, поскольку вижу вас в первый раз. Поэтому сделаем так. Протокол Мечислав Николаевич все же составит. Понятыми пригласим людей надежных, которые ни в жизнь не проболтаются. Протокол этот я положу в свой стол. Вместе с вашим объявлением. Когда поговорите с Рундальцевым, я при вас протокол порву. Вздумаете нас обманывать – порву объявление. И еще. Вы сейчас же должны сказать, кому продали другие гравюры.
Через три дня Кунцевич вновь зашел в магазин Мылова.
– Федор Григорьевич, добрый день! Как торговлишка? – весело поприветствовал сыщик книжника.
Букинист скривился:
– Спасибо, ничего. Не будем тянуть кота за хвост. Разговаривал. Он приобрел гравюры у некоего Шлот-гауэра, писца библиотеки Зимнего дворца.
– Вот как! – Кунцевич радостно присвистнул. – У Рундальцева остались еще какие-либо вещи, купленные у Шлотгауэра?
– Я не знаю. Во всяком случае, мне он больше ничего не предлагал.
– Ну что ж, Федор Григорьевич, как только я закончу дознание, мы опять встретимся и порвем протокол. Я надеюсь, вам не надо повторять, что все наши с вами разговоры должны остаться тайной, ведь прежде всего это в ваших интересах?
– Не надо, не повторяйте.
При обыске у Шлотгауэра нашли кое-какие мелочи из царской библиотеки. Несмотря на это и показания такого уважаемого свидетеля, как придворный живописец Рундальцев, Шлотгауэр вину свою отрицал. Это обстоятельство, впрочем, не помешало следователю выписать постановление о заключении Шлотгауэра под стражу.
5 июля 1908 года в столичную сыскную полицию поступила телеграмма от начальника сыскной части Ростова-на-Дону коллежского регистратора Блажкова, в которой последний сообщал о том, что ювелир Канторович доставил ему серьги и кольцо с бриллиантами, в точности совпадающие по внешнему виду с описанием и рисунками похищенных у Гордона. Установлено и лицо, отдавшее гарнитур на комиссию. Блажков просил указаний. В Ростов полетела телеграмма: «
Принять меры к розыску другого похищенного Гордона имущества тчк чиновник сыскной выехал– Я подготовлю ходатайство, Мечислав Николаевич, но его разрешение займет около недели, как только деньги получим, так сразу вам и вышлем, – виновато говорил помощник начальника сыскного отделения.
Кунцевич усмехнулся:
– Знаю я, как эти ходатайства разрешают. Вы уж, Карл Петрович, как деньги получите, так пошлите их телеграфным переводом, а не почтовым, у меня своих-то в обрез.
Чиновник для поручений заскочил домой, привычно собрал дорожный саквояж, облачился в новенький чесучовый костюм и канотье и помчался на вокзал.
Отправился он на скором, беспересадочном, со спальными вагонами. Поезд вышел из Петербурга в половине девятого вечера, и в половине девятого утра приехал в Москву.
В Первопрестольной поезд стоял три часа. На Земляном Валу Кунцевич нанял извозчика и приказал везти его в Большой Гнездниковский.
Начальник московской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко бывшему своему сослуживцу обрадовался, повел в ресторан, завтракать.
– Ну как Питер?
– Питер стоит, что ему будет. А Первопрестольная как?
– Ох, не спрашивайте, Мечислав Николаевич, не спрашивайте. По распоряжению Гарина из сыскной уволено 95 процентов личного состава[7]. Все расхлябано, преступления растут в ужасающей пропорции, а сотрудников у меня отобрали, и приходится их создавать заново в незнакомых для меня условиях. Но, кажется, тьфу-тьфу-тьфу, дело налаживается. А вы к нам какими судьбами?
– Я проездом в Ростов. О краже у Гордона слышали?
– Ну как же, все газеты пестрят. Ниточка появилась?
– Да, самый кончик.
– А я так и думал, что следы на юг приведут! Искренне желаю вам удачи!
Коллеги тепло распрощались.
Из Москвы поезд вышел в 11.45, а в шесть вечера следующего дня уже был в Ростове.
Выйдя на дебаркадер, Кунцевич стал оглядываться в поисках встречающих. Никого, похожего на полицейского, в округе он не заметил. В это время к вагону подбежал какой-то мастеровой – средних лет мужчина, в пиджаке, несвежей сорочке и без фуражки. Лицо у мужчины покраснело, дышал он тяжело.