– Какая частная территория… тут же набережная… – наивно удивился Володя. – Чья же это территория. Можно узнать?
– Та хто ж тебе скажет… – засмеялся «Соловей Разбойник», не твоего ума дело…
Мы, молча, шли назад. На душе стало как-то гадко. Володя решил сменить тему…
– А как шторм-то пережил? – Спросил он немного успокоившись.
Я рассказал ему о шторме, о том, чего всё это нам стоило. Рассказал обо всём по порядку… И тут я заметил, что он опять «ушёл».
– Ты где, Вольдемар? – на мой вопрос ответа не последовало.
«…Мне снится Тавриды полуденный зной, – это рождался последний куплет стиха… – листает гекзаметры синий прибой…»
В этот момент мы проходили мимо «Гикии». Она одиноко прижалась к причалу, как подруга, ожидая своего опоздавшего дружка. Мы прошли причал, и вскоре её уже не было видно. Мы шли молча. Я решил провести эксперимент.
– Слышь, Вовка, – сказал я без особого надрыва, – ты бы не мог занять мне трояк? Что-то изголодался я, сил нет! Куплю себе пару беляшей…
– Что? Что? – Вовка вроде, как и не понял о чём речь.
– Говорю, деньги у тебя есть?
– А сколько тебе надо? – всё так же механически поинтересовался Губанов.
– Минимум трояк! – уже напористо и конкретно надавил я.
– Я па… па… падумаю, – ответил спокойно Володя.
«…как же там… чуть не сбил с мысли… «И яхта к причалу прильнула… она меня в сердце кольнула…»
Вздох облегчения вырвался у Губанова из груди. Он как бы «вернулся», и внимательно посмотрел мне прямо в глаза.
– Ну, наконец, вернулся, – сказал я с улыбкой…
– Так что ты говорил там про трояк? – он с любопытной весёлостью обратился ко мне.
– Я говорил про заём у тебя трояка, а ты ответил что подумаешь? Ну, Подумал? – уже с некоторым раздражением сказал я.
– О чём? – искренне не понял Губанов.
– Ну, как это о чём? О трояке! – я уже откровенно злился.
– А! О трояке! Ну, да… да… Я па… па… па… падумал, и решил не занимать…
Удар был серьёзный! И снайперский! Признаюсь, холодок заструился у меня по спине. «…да он… просто… просто…»
Я не успел додумать свою мысль.
– Серега, я пошёл… – выдал вдруг Губанов.
– Ну, правильно! – меня даже смех стал разбирать… – ты вроде в гости собирался?
– Да… да… я приду. Приду. – И с этими словами он растворился в темноте.
Октябрьская звёздная ночь уже дохнула морской прохладой. С гор потянуло ароматом полыни и чабреца. Непривычно тихо было вокруг.
Я пошёл к «Гикии». О чём я думал? О небе. О звёздах. О Губанове.
«Гикия», как верная подруга, с радостью впустила меня в свои объятия… Ещё немного, и я уже лежал в спаленке, под тёплым, прожаренным на солнце, одеялом. И Куприн одарил меня обаянием той, так мало встречаемой в наши дни, жизни. Незаметно я уснул.
…Мне снилось туманное июньское утро в Гурзуфе… Мы шли к морю по узким ступеням. Великий князь Александр Михайлович, шёл впереди, набросив на плечо мягкое полотенце. Было тепло и мягкотуманно. И так легко на сердце. Позади был тяжёлый и столь плодотворный трудовой год. А впереди две недели отдыха. Мы молчали, но чувство, что нас посетило, было удивительно, и вовсе незнакомо мне. Чувство покоя… и полной уверенности, что всё хорошо. Всё просто замечательно. У нас у всех замечательная страна. Мощная, ни от кого не зависимая, гордая Россия. За спиной у нас мудрый государь император – миротворец. И нет войны. И никто не посмеет её развязать. И никто не посмеет нас оскорбить. Какое незнакомое, доброе это чувство…
«– Слышь, Сер-р-р-ёга! – Я тебе тут жрачки принёс…»
Я проснулся не сразу… Но когда сон растворился в звёздах над головой. Первое, что бросилось в глаза, это широкая Вовкина улыбка. И столик, полный всякой вкусной всячиной.
…Мы, молча ели, и звёзды тихо качались над снастями «Гикии».
– Слышь, Сер-р-рёга! – Губанов, как бы, между прочим, сказал, – я тут песенку сделал… хошь послушать…? У меня тут и гитара «в кустах» нашлась.
– Какую песенку? – не понял я.
– Да так, сущая безделица. Ну, так петь?
– Давай, – ответил я.
Среди ночной тишины, сквозь мириады сверкающих в вышине звёзд, оттуда, из вселенной, донеслась чарующая музыка… И, отразившись в струнах губановской гитары, голосом Вовки зазвучала, непритязательно и скромно, симфония высокой струнной поэзии:
Вдохни Балаклавского бриза глоток,
И вена тугая ударит в висок,
Строкой золотого размера.
Раскатистым слогом Гомера…
Надежды не будет, зови, не зови,
Мы долгие годы не вторим любви.
Погасли огни золотые,
И наши причалы пустые…
Но песенку сложит, грядущий поэт,
В ней чистое слово и светлый завет…
И взоры рыбачек лукавых,
И вторит любви Балаклава.
Мне снится Тавриды полуденный зной,
Листает гекзаметры синий прибой,
И яхта к причалу прильнула,
Она меня в сердце кольнула…
Затихли струны. Только изредка мигает зелёный огонёк бакена. И голос, словно долгожданный дождик, растворился в иссохшей, жаждущей влаги Балаклавской земле.
– Ну, как? – тихо спросил Губанов. Я молчал. Контраст губановской натуры так потряс меня… И мне захотелось крикнуть: «Губанов! Да ты же лучший поэт России. Ты же Пушкин современности! А музыка!»
Но я молчал. Я знал, что Губанова хвалить – просто опасно для жизни…
– Ну, мне уже действительно, пора… – засуетился Володя.
Мы вышли на причал.
– Ну, так как? – всё же не вытерпел он, – нормальная песенка?
– Нормальная, – бесстрастно ответил я. – И музыка…
– Так я пошёл, – улыбнулся Губанов.
– Ну, давай… – только и ответил я.
Альбертотерапия
Альберт Алексеевич. Альбертозо. Альбертушка… Теперь трудно и вспомнить когда я впервые встретил эту поэтическую, зачарованную душу. Именно душу… потому что душа у него настолько превалирует над телом, что порой кажется – вот-вот взлетит, слегка касаясь о пенные гребни волн и растает в туманной голубой дали.
Ах да! Это было у Вали Стрельникова на его знаменитых «пятницах». Да и спасибо Валентину за его подвиг! Вот уже лет двадцать как он, и его Наташа, регулярно принимали у себя в квартирке весь цвет творческого Севастополя! Никто не принимал, а они столько лет подряд!
В одну из этих пятниц и увидел я Альберта. Среднего роста, аккуратный, интеллигентный, обаятельный. Он тогда читал свои стихи, а я не сразу понял кто передо мной…
Там в этот вечер я узнал, что Альберт регулярно по выходным ходит в походы. В храм природы, как сказали мне его друзья.
Тогда я ещё не знал ни альбертотерапию, ни сонм его Альбертозовых «богинь» непременных его компаньонок по неисчерпаемым Балаклавским и Крымским маршрутам.
– Вот вам телефон звоните, будем рады, – Альберт охотно дал мне свой номер телефона и мы расстались.
А вот и долгожданная суббота. Звоню Альберту – а в ответ: «Алло».
Нет, словами это передать просто невозможно. Сколько смысла, тепла, очарования можно вложить в обыкновенное слово «Алло».
«Ждем…» – таков был ответ Альберта.
И вот мы уже идем. Нас семеро. Но царствует над всем лучезарная улыбка Альберта. Вся его компания столь же улыбчива и легка. Мы поднимаемся в горы над Балаклавой. Все выше, выше и выше идет наша тропа. И вот, наконец, лес перед нами расступается – и мы видим бескрайнее синее море… И редкие лодочки плывут там, внизу. оставляя за собой пенную паутинку следа. Мы идем на Нос красавицы. Но чудеса еще впереди. Чем выше мы поднимемся в горы, тем шире и оглушительнее раскрывается симфония синего моря и бухты залива там внизу. Но и это еще не все.
– Стоп, – Альберт поднимает вверх руку. Поднимает как дирижер симфонического оркестра, – а теперь внимание! Видите эту чашу, точно созданную тут на этом склоне для нас. Видите эту свежую, мягкую траву и мох? Прошу вас возлечь друзья и устремить на меня ваши взгляды.
Все, без исключения, мы как загипнотизированные, мы возлегли на это удобное, мягкое, теплое ложе.
– А теперь внимание! Прошу взглянуть туда! – и Альберт взглядом указал нам направление.
О чудо! Перед нами в невероятно красивом обрамлении, словно жемчужина в оправе, предстала Балаклавская бухта с заливом. Длинное-длинное белое облако точно по заказу вплывало с моря в бухту, завершая эту симфонию красоты и великолепия природы.
Но и это было еще не все!
Альберт раздал нам тонкие прозрачные стаканчики. И налил в эти стаканчики некий ароматный темно малиновый нектар.
– Что это Альбертушка? – спросила одна из его богинь.
– А это, – нежно и непритязательно сказал Альберт, – это дар Кадыкиойской долины. Вино из греческой шелковицы! Прошу вас отведать плод моих винных бдений. А я если позволите…
И тут Альберт начал читать нам свои стихи. И не просто стихи. А стихи, написанные на это самое место.
Кому хрусталь, кому ковры
Кому меха пушистые
А мне бы краюшек яйлы
Ковер из трав душистых.
И мир увидим словно птицы
С такой небесной высоты
И будут светлы наши лица
И вдохновенными мечты.
И произошла удивительная магия… Ароматное сладкое вино, точно солнечные лучи разлилось по усталому телу. А стихи таким же невероятным теплом проникли в душу. И тут мы узнали, что такое Альбертотерапия: у меня перестал болеть зуб, тупо нывший уже вторую неделю. Колено, вот уже полгода не дававшее мне покоя, совсем успокоилось. А через неделю я уже не мог вспомнить, какое колено у меня болело. И в душе воцарилось удивительное спокойствие и умиротворение.
Осознал я «Альбертотерапия» не сразу. Как-то и не думал и вдруг проанализировал, – о чудо! Ничего не болит. А главное – не болит душа.
С тех пор дни наши наполнились ожиданием выходных. А выходные превратились в маленькие праздники души и тела. Да будут благословенны эти дни.