– Только не надо свистеть, – Джек опередил реакцию своих друзей, – полагаю, что здесь это не принято…
Девушка с благодарностью взглянула на Джека и гордо проследовала за матерью и братьями…
– Вот это богиня! – не удержался Макдональд, – в какой-то задрыпаной Балаклаве, где нет даже нормального причала… такая богиня.
Девушка неожиданно оглянулась, и озорные огоньки сверкнули в глазах ее.
– Да она все поняла, утенок! – выдал вдруг Паркер! Она английский понимает!
– Ко всему к этому, – вставил свое веское слово Холл, – уже эта семейка точно знает, где можно разжиться дровами, бараниной, свежей, как взгляд этой замарашки… Да и все остальное, они отлично знают…! А как мне надоела наша тухлая солонина!
– Ты грубиян Холл! – Джек уже знал, что надо делать, – это же маркитанты! Именно они нам и нужны!
Час спустя, все пятеро уже сидели за длинным, рыбацким столом под старым, видавшим виды, парусом, и вовсю уплетали горячую, наваристую, рыбацкую уху из макрели…
Она была столь вкусна, что Катерина только успевала доливать добавки – отказов не было… За этим же, длинным столом на скамьях сидели мальчики, сидел Петр, сидела Илона и Марина.
Когда трапеза была закончена, Джек от всех поблагодарил Петра и Катерину.
– Thank you very much! – Сказал он глядя в глаза Илоны. – A very good fish soup!
– Very good! – Хором пробасили все четверо.
Джек говорил это и не мог оторваться от глаз Илоны. Никогда еще он не видел столь огромных, голубых, с синевой глаз… И в них было нечто, гораздо больше, чем просто красота… была какая-то непередаваемая словами тайна.
Джек встал и от всей компании сказал, обратившись к Катерине и к Петру.
– We are not your enemy… We are your friends…
– Чё говорит то, Катерина? – Петр с любопытством обратился к жене.
– Говорит – мы не враги вам… мы друзья…
– А…, – Петр хмыкнул, – ну, коли так. Скажи ему – пущай знает… Тут кажна втора семья – пиндосы…
– И, поди чай, половина из них беженцы из Греции.
Моряки понятливо закивали головами..
– А деру они отель дали не спроста… не от хорошей жизни…
Катерина испугано взглянула на Петра…
– Да ты толмач, Катюша, толмач – не боись… Я ж этих мальцов не забижу…
– Ну дык вот, – продолжал Петр, – женка моя тоже из пиндосов будет… из греков стал быть… И её бабка Ариадна сказывала нам, как турки всю их деревню сожгли… мужиков перебили…, а женщин… и сказать грех. Только вот Катюшина бабка и сбежала… одна из всей деревни – благо хорошо плавала! Спас её русский корабль… с греческой командой… Вот так она тут и оказалась… Вот наш государь ампиратор и спасает энтих пиндосов, сербов да и болгар! Али христиане не должны спасать христиан? А что вы с туркой энтой, с басурманской, пришли спасать нас? От кого?
Когда Катерина перевела, долгое молчание воцарилось за столом…
– Да ты не робей, не робей, – обратился Петр уже к Джеку… – вы еще мальцы… Будет ишшо время покумекать, чаво к чаму. А торговать – мы завсегда рады…
За все время разговора Илона, как не пыталась, не могла оторвать взгляда от Джека… и Джек тоже, мало что улавливал в словах Петра…
– What about tomorrow weather? – Это Утенок вспомнил вдруг о погоде… глядя на низкие облака, на пронзительный ветер…
– Погода? – Петр нахмурился. – одно могу сказать, робяты – седни же ташшите якоря и дуйте дальше в море… Энтот греба вам ишшно мордасы-то начистить…
– What about tomorrow? – не унимался Утенок.
– Скажи им Катерина – кто не дурень… пущай рвет когти. В бухте ишшно перестоять. А на внешнем – всем каюк… Тры дни будет штормяга Это как пить дать… И по всём видать – зверь не штормяга идёть… Да ты сам смотры… Катерина, как могла, перевела слова Петра.
Когда моряки ушли, Катерина и Петр сели за стол под парусом и долго, долго молча смотрели друг на друга, словно вели молчаливую беседу… Они настолько хорошо знали себя, море, Балаклаву, что молчаливый диалог этот, казалось, никогда не кончится… Наконец не выдержала Катерина. Она, проговорив всё в нутрии, как бы завершила беседу.
– А нашим-то что скажешь, коли узнают, коли дети разнесут, что ты спас английцам их корабли? Нежить нам тут тогда, Петр?!
– Так ить мальцы они… Катя, – Петр и сам терзался внутри, – видала, как Джеки на Илонку-то нашу, мало глазенки-то не сломал, видать, присушила парня. И что ж мне его, на верну гибель, на пропадуху.?
– А о наших ребятишках ты подумал? А войдут они, английцы энти, турки в бухту, выпростают свои пушки, бонбы, ружья… И так жмякнуть по нашим – че тогда сам себе скажешь? Слышь, как грохочет. Энто они, наши мальчуганы там, в Севастополе, за их, за детишков наших, на смерть бъються. Знаешь, как они, английцы энти, на кораблях со мной балакают? На скотину-то, я чай, лучше смотрят. Англией, француз – ишшо ладно, а турок – чистый зверь. Ежели не мерзли бы как псы, дак, ей-ей сожрали бы живьем. А так – дрова им надобны, вот и терпят.
– Так пошто дрова-то носишь, коли враги?
– А ты не знашь? – Вскрикнула Катерина, – жрать-то чё будем? Щас не больно-то порыбачишь! Война! Шторма! Да и как…
При слове «шторма», словно отозвавшись на зов, страшный порыв ветра обрушился на хижину.
Домик задрожал до основания, старый парус сорвало с жердей и мгновенно унесло в ночь.
– Ладно, Катя! – привычный к ветрам Петр даже не привстал с лавки, – Ладно! Погутарили и будя! Пустое все! Все одно потонут они! Все кто на внешнем! Как пить дать потонут!
Громкий вскрик – плач раздался сзади.
– Ты что ли, Илонка? – Петр оглянулся. Дочь стояла, опершись о дверь спиной. Ее с трудом можно было рассмотреть в полумраке ночи…
Девушка громко, навзрыд заплакала и, открыв рывком дверь, убежала в дом…
– Ишь, – кивнул Петр, – ишшо пацанка, а подиж ты! И чаво ты с жизнью поделашь? Ничаво не поделашь! Да и чай христиане они, англинцы-то?
Всю дорогу назад они молчали. Слишком все было серьезно. И шутки были явно не уместны. И уже на шлюпке, когда они шли назад, Паркер выдал:
– Ну, ты, Джеки, даешь!
Джек оглянулся назад, на Паркера, и тот, в свою очередь, взглядом указал ему на утес, на выходе из бухты. Там, едва различима в вечернем полумраке, стояла девушка. И алая косынка, едва заметным лучиком светилась в ее высоко поднятой руке. И тусклый огонек фонаря подвижной звездочкой мерцал в другой руке.
Капитан Христи, мистер Конгрейв и лейтенант Хитчинсон не проронили ни слова. Они были мрачны, как тучи. А тучи, черные, снеговые, неслись над их головами с юго-запада, изредка посылая заряды снега. И это не предвещало ничего хорошего.
Лавируя между множеством судов, уже в полной темноте они подошли к борту «Принца». Огромные, уже местами пенные валы, шли с юго-запада. Борт судна то глубоко оседал, то шел вверх, что очень затрудняло швартовку.
Когда все были на корабле, а шлюпки уже со скрипом и визгом поднимали талями на борт, лейтенант, не соблюдая устава, сказал Пристли:
– Отдыхайте, – казалось, он совсем забыл о приказе, о задании и Джек попытался доложить:
– Сэр, позвольте доложить… по поводу продовольствия… Я…
– Ах, оставьте, Джек, – впервые лейтенант обратился к нему по имени, – какое продовольствие… Отправьте людей по местам и будьте готовы в любой момент к авралу. Это все.
Они, все пятеро, откозыряв лейтенанту, уже шли к форпику, держась за все, что попадало под руки – судно сильно качало, причем качка была и килевая и бортовая и уже нелегко было удержаться на ногах.
– Пристли! – услышали они голос лейтенанта.
Джек оглянулся.
– Да, сэр.
– Вас к капитану!
В каюте капитана было тепло. Все тщательно прибрано. Новая чашка чая была закреплена.
– Что скажете, Джек? – В тоне капитана звучало уже чисто дружеское уважение.
– Я договорился, сэр. Баранина…
– Да нет, Джек, – говорили ли вы о погоде с местными? С рыбаками?
– Так точно, сэр! Говорил! – Джек понял, что кэп держит его если не за друга, то, во всяком случае, за «своего». И он смело сказал:
– В течение трех дней, по словам старого рыбака, шторм усилится до урагана. Он настоятельно советовал нам сниматься с якоря и уходить в дрейф, подальше от берега. Как можно дальше к югу.
– Да я и сам вижу. Посмотрите на барометр, – Христи кивнул на прибор. Стрелка все опускалась и опускалась до отметки «шторм».
– Так в чем же дело, сэр? Похоже, в бухту нас не пускают?
– Не пускают, – сдержанно ответил капитан, – не пускают. Хотя там полно мест для якорной стоянки.
– Тогда надо сниматься, сэр. Мой отец уже был бы в море… и подальше… Ветер и волна на прижиме. Надо немедля поднимать якорь и уходить.
– Это невозможно по двум причинам, Джек…
– Не понимаю… Мы же…
– Все очень просто… Натяжка якорного каната сейчас такова, что не хватит силы всей команды, чтобы вытравить якорь. И, судя по всему, он глухо встал на какой-то валун… Мне уже доложили об этом. А значит…
– А значит, нужен ход судна, чтобы сдернуть якорь, – понял Джек.
– Именно так, Джек. Но силы машины, похоже, не хватает на этот маневр – слишком силен напор ветра… и дьявольски сильное течение… и волна.
– Тогда остается одно, – Джек решительно положил руку на карту, что лежала на столе кэпа, – надо рубить последний канат, разворачиваться и, дав ход по течению, если успеем, вырваться в открытое море…
– Если, если, если…, – Христи уже не играл роли строгого капитана.
– А что, есть варианты?
– Дело в том, Джек, что у меня угля осталось от силы на сутки… И если мы обрубим якорь…
– У нас есть паруса, сэр…
– Джек, ты прекрасно знаешь, если ветер на таком прижиме, нас не спасут паруса – в любом случае нас выкинет на скалы…
Долгое молчание. И вдруг, неожиданно для самого себя, Джек сказал:
– Не нужно было вообще сюда приходить, сэр…
– Что? – Христи удивленно вскинул взгляд, – что вы сказали, старший матрос?
– Никто нас сюда не звал, сэр, – Джек решил идти до конца. – Вы сами видели, и все мы видели, что творят турки с греками, с болгарами с сербами… Это же звери.