[157] второй степени и в следующем же году переизданной.
Произведения Веры Инбер при жизни издавались более чем в 80 сборниках, включая несколько многотомных изданий. Самые «солидные» – четырёхтомник, вышедший в издательстве «Художественная литература» в 1965–1966-м годах, и «Избранная проза» в том же издательстве за год до смерти. По действующей в то время «табели о рангах» Вера Михайловна Инбер (так официально) была в числе классиков советской литературы. У неё, кстати, было три ордена Трудового Красного знамени[158], орден Знак Почёта и, что совершенно логично, медаль «За оборону Ленинграда». Но, в отличие от Семёна Кирсанова, посмертного обращения к её творчеству практически нет: только в 2011-м году вышли сборник рассказов 1924–1938-го годов и сборник детских стихов. И переулок Веры Инбер переименовали в Купальный. Впрочем, сейчас ему как-то незаметно вернули имя писательницы.
Но осталась – и, думаем, навсегда – в «памяти народной» песня «Девушка из Нагасаки»[159]. Первоначальный текст в четыре куплета написан двадцатилетней Верой Инбер. Как и положено песне, ушедшей в народ, текст радикально изменился – но без Веры Инбер этой песни не было бы. Как-то вот так…
Возвращаемся на Еврейскую улицу и идём к Александровскому проспекту. На углу остановимся у красивого трёхэтажного дома с занимательным фронтоном над срезанным (как положено в доме, стоящем на перекрёстке улиц) углом. Здание построено в 1901-м году по проекту архитектора (и по совместительству художника, члена Товарищества южнорусских художников) Владимира Афанасьевича Короповского. Здесь находились квартиры церковного притча (то есть церковнослужителей, служивших в Покровской церкви) и церковно-приходская школа. В этом же здании размещалась типография «Русская речь» и редакции некоторых газет. Гр[160]. А. Н. Толстой посещал их во время своего одесского периода жизни. Этот период ярко отражён в его авантюрной повести «Похождения Невзорова, или Ибикус». Позволим себе одну цитату:
Что за чудо – Дерибасовская улица в четыре часа дня, когда с моря дует влажный мартовский ветер! На Дерибасовской в этот час вы встретите всю Россию в уменьшенном, конечно, виде. Сильно потрёпанного революцией помещика в пальтеце не по росту, – он тут же попросит у вас взаймы или предложит зайти в ресторан. Вы встретитесь с давно убитым знакомцем, – он был прапорщиком во время Великой войны, а смотришь – и не убит совсем и ещё шагает в генеральских погонах. Вы увидите знаменитого писателя, – важно идёт в толпе и улыбается желчно и презрительно этому, сведенному до миниатюрнейших размеров, величию империи. Вы наткнётесь на нужного вам до зарезу иссиня-бритого дельца в дорогой шубе, стоящего от нечего делать вот уже час перед витриной ювелирного магазина. Вы поймаете за полу бойкого и неунывающего журналиста, ужом пробирающегося сквозь толпу, – он наспех вывалит вам весь запас последних сенсационных известий, и вы пойдёте дальше с сильно бьющимся сердцем и первому же знакомому брякнете достоверное: «Теперь уже, батенька мой, никак не позже полутора месяцев будем в Москве с колокольным звоном». – «Да что вы говорите?» – «Да уж будьте покойны – сведения самые достоверные».
Снова пересекаем и Александровский проспект, чтобы подойти к дому № 12 по переулку Нечипуренко[161]. До Нечипуренко (в некоторых архивных материалах – Нечипоренко) с 1938-го года переулок носил имя Ромена Роллана – вполне литературное. Ромен[162] Роллан, как-никак, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1915-й год «за высокий идеализм литературных произведений, за сочувствие и любовь к истине», а также иностранный почётный член АН СССР. Интересно, «любовь к истине или к правде»[163] привела к перманентной поддержке Роменом Роланом Октябрьской революции?
Как мы отмечали, каждая из старых улиц города не раз переименовывалась. Переулок Ромена Роллана – Нечипуренко начинался совсем печально – Грязная улица. Ведь она была в тылу магазинов Александровского проспекта. После переулок называют в честь купца 1-й гильдии, Градского головы в 1827–1830-м годах Ивана Васильевича Овчинникова. Как и в случае с Нечипуренко – Нечипоренко, у Ивана Васильевича – переменная гласная в фамилии. Поэтому с 1843-го по 1881-й год переулок Овчинникова, а с 1881-го и по 1938-й – Авчинникова. Дом с лавками Авчинникова протянулся на целый квартал от Жуковского до Еврейской (Александровский проспект №№ 8–10). Сейчас здание частично перестроено и надстроено, но изначальный замысел выходца из Швейцарии архитектора Георгия Ивановича Торичелли угадывается.
Но наша цель, напомним, – здание № 12 по переулку Нечипуренко. Над воротами дома лаконичная надпись «Современный Израиль родился здесь». Такая надпись заслуживает нескольких слов по теме, никак не связанной с нашей литературной экскурсией.
В принципе мы можем даже ничего не рассказывать, а просто попросить внимательно прочитать надпись на мемориальной доске, украшенной бронзовым портретом первого мэра Тель-Авива Меира Янкелевича Дизенгофа:
В этом доме с 14 апреля 1890 года находилось «Общество вспомоществования евреями земледельцам и ремесленникам Сирии[164], также известное в истории как «Одесский палестинский комитет».
Благодаря Одесскому Комитету развивались и обустраивались Иерусалим, Хайфа, Яффо, Гедера и именно Одесский Комитет сделал первый взнос на приобретение земли в Иерусалиме для создания еврейского университета.
В этом доме в 1904 году располагалось «фирмово-командитное Товарищество «Геула» [ «Освобождение»]», занимавшееся выкупом земель в Палестине и передачей их будущему еврейскому государству.
На одном из таких участков возле города Яффо был построен город, получивший название Тель-Авив. Первым мэром Тель-Авива стал основатель «Геулы» Меир Дизенгоф из этого самого дома.
Итак, первым мэром Тель-Авива (в примерном переводе – холм весны) стал основатель общества, купившего землю для города. Как говорится, «пустячок, а приятно».
Литературная же основа этого мероприятия такова. Жил-был в Одессе доктор Лев Семёнович Пинскер. Он, кстати, окончил Ришельевский лицей и был одним из первых евреев, поступивших в высшее учебное заведение России (должно быть, Одесса, как и Штирлиц, «славилась либерализмом и логикой»). Впрочем, адвокатом Йехуде Лейбу Шимоновичу быть не разрешили, зато он смог окончить медицинского факультета Московского университета и работать врачом. Во время Крымской войны Пинскер служит врачом в армии и получает медаль.
Всё идет хорошо и общественный деятель Леон Пинскер – один из основателей и редакторов журналов «Рассвет» и «Сион» – пропагандирует умеренные взгляды: иудей дома, гражданин на улице[165].
Всё меняет одесский погром 1871-го года. До этого в Одессе случались погромы, начавшиеся, когда евреи существенно потеснили греков в торговле зерном. Хотя греки не были потомками древних греков, но неприязнь к евреям отсчитывали от тех времён. При погроме 1871-го года впервые имущество громили, а не присваивали. Это показало Пинскеру, что евреи – по крайней мере в Российской империи – не просто источник доходов в сложной экономической ситуации. Как доктор и публицист он обосновал три причины антисемитизма:
Политические причины. Отсутствие у евреев собственной страны и собственного правительства приводит к постоянной враждебности со стороны других народов.
Психологические причины. Представители других народов воспринимают евреев как чужих и поэтому желают их уничтожить. Поскольку они не могут уничтожить евреев, другие народы начинают их бояться. Этот страх перед евреями Леон Пинскер назвал новым термином «иудеофобия». Иудеофобия, в свою очередь, вызывает антисемитизм, являющийся психозом.
Экономические причины. Евреи на чужой территории имеют собственность, на которую претендуют другие, что также вызывает антисемитизм.
Решение, сейчас кажущееся очевидным, но до Пинскера не высказанное никем: евреи должны создать своё государство. Этому посвящена брошюра Пинскера «Autoemancipation! Mahnruf an seine Stammesgenossen von einem russischen Juden» («Автоэмансипация! Воззвание российского еврея к своему народу») и деятельность организованного им в ноябре 1884-го года общества «Ховевей Цион». До книги Теодора Якобовича Герцля «Еврейское государство. Опыт современного решения еврейского вопроса» ещё 12 лет, до Первого Всемирного сионистского конгресса – 13, а в Одессе Пинскер уже собирает пожертвования и помогает желающим ехать в Палестину.
Потом Герцль скажет, что если бы познакомился с «Автоэмансипацией» вовремя, то не написал бы своё «Еврейское государство», т. к. всё было обосновано Пинскером. Впрочем, для судьбы Израиля «подключение» такого выдающегося деятеля, как Герцль, стало удачей. Сионистское движение получило международный размах и увенчалось созданием государства Израиль. А Пинскер и Герцль закончили почти одинаково: прах обоих теоретиков-основателей сионизма покоится в земле Израиля. Правда, Пинскер – на горе Скопус в северо-восточной части Иерусалима, а Герцль – на горе Герцля в западной его части.
Мы продолжаем поход по неисчерпаемой Одессе. До памятника Франко – рукой подать. Нечипуренко упирается в Троицкую, поэтому «первый поворот налево, потом первый направо» (припоминаете «Союз рыжих» с Шерлоком[166] Холмсом?) и мы у памятника Ивану Франко. Честно говоря, ощущение, что братья Румянцевы (Б.П. – скульптор, Н.П. – архитектор) взяли за основу памятник Дзержинскому, который не успели «пристроить» в связи со сменой политической конъюнктуры. Строки Маяковского: