Да исполнятся сроки
Бялику X. Н.
– Почто, о Боже, столько лет
Ты мучишь нас в пустыне знойной?
Где правый путь? Где отчий след
К стране родимой и спокойной?
– Мужайтесь, верные! Вперёд!
Я дал вам горький лист оливы,
Но слаще будет он, чем мёд
От тех, чьи руки нечестивы.
Прямые коротки пути:
Потребна скорбь, потребно время,
Чтобы могло произрасти
На ниву брошенное семя.
От литературоведческих цитат обратимся к фактам биографии Хаима Иосифовича. Главная её особенность – он родился вовремя. Это, конечно, можно сказать о любом значительном деятеле в технической либо политической сфере. Очевидно, что Билл Гейтс не смог бы разрабатывать программное обеспечение для компьютеров, живи он в XIX веке, а Владимир Ильич Ульянов не основал бы государство рабочих и крестьян (официальная версия), проживи он всю жизнь в средневековой Испании. С литераторами, вроде, не так очевидно. Тем не менее, появление национального поэта – а таким, безусловно, был Хаим Нахман Бялик – возможно в момент формирования самой нации. Как сказано академическим языком: «Бялик принадлежит к тем немногочисленным избранникам в каждой национальной литературе, которые знаменуют переломную эпоху, и вместе с тем олицетворяет в себе жизненную силу первоисточников, живую историческую память. Он – единственный поэт 20 в., чьи произведения сформировали духовный облик целого поколения еврейства в России, Восточной Европе и Израиле»[257]
Итак, краткая биография. Родился 1873–01–21 (по юлианскому календарю – 1873–01–09) в семье лесника. Когда будущему поэту исполняется семь лет, отец умирает[258]. Яркие детские впечатления жизни на природе, её красоты отражаются в стихотворениях на протяжении всей жизни. После смерти отца Хаим Нахман десять лет живёт у деда, где читает запоем – главным образом религиозную и кабалистическую литературу. С 13 лет – еврейское совершеннолетие – изучает священные книги в специально предназначенном месте – бет-мидраше[259]. Продолжает образование в Волошинской иешиве. Это было удивительно – хасид в литовской иешиве[260]. Он выдержал шестичасовой экзамен двух суровых раввинов и был принят. К его разочарованию, в этом высшем религиозном заведении общие предметы не преподавали. Бялик продолжил самообразование, чему очень помогала просто-таки фотографическая память.
Первой прочитанной им книгой на русском языке были стихи Семёна Григорьевича Фруга – русско-еврейского поэта. Как удачно, что тот жил в Одессе, так что мы о нём расскажем в рамках нашей экскурсии чуть позже.
Публицистический дебют Хаима Бялика – статья 1891-го года «Идея колонизации» в газете «Ха-мелиц», издававшейся в Санкт-Петербурге – не очень замечен: молодой автор по обрывочным сведениям, доходившим в Волошинскую иешиву (её руководство не поощряло чтение газет и вообще нерелигиозной литературы), пытался синтезировать несколько идей, связанных с путями возрождения еврейского национального духа. Бялик попал в положение Остапа Бендера на Черноморской кинофабрике, где, как известно, «немого кино уже не было, а звукового ещё не было». Политического сионизма, связанного с упоминавшимся Теодором Герцлем, ещё не было, а практическая колонизация Палестины на деньги барона Ротшильда и движения Ховевей Цион (см. гл. 5) шла в это время менее активно, чем несколькими годами ранее.
К счастью, у Бялика были уже законченные поэтические произведения, а учёба в иешиве сделала его более самостоятельным и менее замкнутым. В 1892-м году, выдумав болезнь деда, он уезжает из Волошина в Одессу – она наряду с Варшавой была центром еврейской литературы Российской империи. Писатель и журналист Иехошуа Хоне Равницкий уже подготовил литературный сборник, но соглашается прочитать стихотворение Бялика – вероятно, чтобы не обидеть молодого и явно бедного юношу. Стихотворение «К ласточке», несмотря на некоторую наивность, так трогает составителя сборника, что Равницкий исключает из него свой материал, чтобы состоялся поэтический дебют Бялика. С этого благородного поступка начинается плодотворное издательское сотрудничество Равницкого и Бялика, продолжавшееся до смерти поэта.
Бялик проводит в Одессе год, живёт в бедности[261], подрабатывает уроками иврита (их обеспечивают ему в качестве поддержки еврейские литераторы Одессы), изучает немецкий. Потом он переведёт на иврит Шиллера, а при переводе на иврит «Дон Кихота» будет использовать переводы романа Сервантеса на русский и немецкий языки – интересный подход.
Узнав, что дед при смерти, он вынужден вернуться в Житомир. Семь лет вне нашего города наполнены множеством событий: смерть деда, женитьба, участие в «бизнесе» тестя – торговле лесом (одна из попыток избежать нужды, так мучившей ранее), преподавание в польском местечке Сосновицы. Но при этом Бялик продолжает заниматься литературой и возвращается в Одессу уже зрелым поэтом. Если в 1892-м он никому не известен и появляется здесь без всяких связей, то в 1900-м переселяется в Одессу по приглашению виднейших деятелей еврейской культуры.
В Одессе Бялик не только продолжает преподавать, но в содружестве с Равницким создаёт издательство «Мория». В силу ограниченного спроса на литературу на иврите в целом главный упор делается на учебную литературу. Тем не менее издаются также сборники ивритской поэзии XII–XVIII веков (занятный плюс законсервировавшегося или «мёртвого» языка), а также сборник еврейских сказаний «Агада», впервые вышедший в 1908–1909-м годах, но с тех пор переиздаваемый постоянно, вплоть до наших дней – уже, конечно, в Израиле. Последнее – убедительное свидетельство добросовестной и высококачественной работы составителей и комментаторов – Бялика и Равницкого, живших, кстати, в одном доме.
В отличие от уже упоминавшегося в связи со строительством «Шахского дворца» правила «мы можем работать быстро, качественно, недорого; вы можете выбрать две опции из трёх» у Бялика было одно правило: мы работаем максимально качественно. В результате прибыль издательства была минимальной, зато каждая книга тщательно отредактирована и прекрасно оформлена. Требование к чёткости шрифта представляется очень обоснованным, ведь некоторые буквы – в отличие от латинского шрифта – кажутся почти не различимыми по написанию (особенно нам, увы, не читающим на иврите)[262].
Забегая вперёд, отметим, что опыт издания прекрасно оформленных книг пригодился в Берлине в 1923-м году. Расскажем об этом подробнее позже, сохраняя пока интригу.
Квартира Бялика в доме, около которого мы сейчас стоим – место встреч пишущей еврейской молодёжи, ищущей совета и помощи поэта, находящегося в зените славы. В 1907-м году Бялик написал статью «Наша молодая поэзия», где похвалил многих начинающих авторов, хотя они писали в манере, новой по отношению к манере самого Бялика – прекрасная щедрость по-настоящему великого человека. При этом Бялик был очень строгим – почти беспощадным – редактором, а многие произведения и вовсе не принимал в журнал, чей литературный раздел редактировал. В результате журнал потерял многих молодых литераторов: они предпочли более снисходительное отношение других изданий и альманахов[263].
При этом дом Бяликов оставался гостеприимным и открытым. Возможно, гости даже в какой-то мере заменяли хозяевам отсутствующих детей. Но куда важнее, что они были благодарной аудиторией. Поэт любил поговорить, мог «загореться» по любому поводу и начать рассуждения, восхищавшие слушателей: и широтой знаний, и богатством воображения, и сочной речью на украинском диалекте идиша, с ивритскими, арамейскими и русскими оборотами и поговорками. Как позже написал в письме знакомым философ и литературовед Михаил Осипович Гершензон: «много я видел замечательных людей, но такого большого, как Бялик, ещё не было за нашим столом… Он так удивительно глубокомысленно умён, и в своём мышлении так существен, конкретен, что, по сравнению с ним, наше мышление как-то беспочвенно и воздушно. И потому же, конечно, он с виду, по манерам, прост совершенно, точно приказчик. Говорит самым простым тоном, и когда вслушиваешься, то слышишь нарастающую стальную крепость мысли, отчетливость и поэтичность русских слов, а в узеньких глазах – острый ум… По сравнению с ним, и Вяч. Иванов, и Сологуб, и А. Белый – дети, легкомысленно играющие в жизнь, в поэзию, в мышление»[264]. А ведь Гершензон на своём веку (точнее, на полувеку: он прожил 55 лет) встречался, общался и работал с очень многими замечательными мыслителями: в частности, именно он – организатор (и автор вступительного слова) сборника «Вехи», где опубликовались Николай Александрович Бердяев, Сергей Николаевич Булгаков, Семён Людвигович Франк. Так что эти слова Гершензона «дорогого стоят».
Слова «прост совершенно, точно приказчик» полностью отражают впечатление от фотографий Бялика – особенно в зрелом возрасте. Впрочем, при всём несходстве характеров и судеб, то же можно сказать и о В. И. Ленине. Никто – ни друзья, ни враги – не отрицал его гениальный ум. Но даже выдающийся мастер фотопортрета Моисей Соломонович Наппельбаум говорил, что не мог уловить ничего, что говорило бы об его величии[265].
В 1903-м году – после, увы, очередного еврейского погрома, на этот раз в Кишинёве – Бялик по, так сказать, поручению общественности едет на место драматических событий. Задача – художественно воплотить их и продажей литературного произведения обеспечить материальную помощь пострадавшим. После увиденного Бялик молчит полгода. Но потом на свет появляется «В городе ре