– Ладно уж, это ты меня прости, Хотен, – заговорила она после недолгого раздумья и взглянула на него снизу своими голубыми глазами, за эти годы никак не выцветшими, словно действительно просила прощения. – Сей муж и вправду мог проговориться: уж очень ветреным он оказался. Да только нет уже его на белом свете: убит прошлой весною.
– Но остались дети, слуги, наконец, вдова. Вот я о том, что у нас с тобою была любовь, никогда никому и словечка не проронил, однако не уверен, что мои тогдашние слуги, Хмырь и Анчутка, так-таки ни о чём и не догадывались. Давай, говори, кто это был.
– Ну что ж, приходится, – вздохнула она. – То был Добрила Яганович, боярин князя Михаила Романовича. Слыхал о таком? Он тоже варяг наполовину, но отец его на Севере родился и много ему о родной земле рассказывал. А он мне уже. Мы ведь однолетки, а я жёнка в самом соку была и о ребёнке просто мечтала, так что даже не сильно и устрашилась, когда забеременела. Тем более, что у него как раз умерла жена, и Добриле удалось окрестить нашего сына как рождённого его женою, Терпилой. После чего пропали для меня оба – и любовник, и сын. Я осторожно навожу справки – а моя беглая лада уже клинья подбивает к вдовой невестке Нестора Бориславича….
У Хотена звенело в голове. Значит, не показалось ему, что Добрилов сынок столь походит на белокожую красавицу Несмеяну… Оба дела неимоверно усложнились – или, напротив, упростились?
Глава 8Пробиваясь к воде
– Христос воскресе, княже! Смертию смерть поправ!
Игорь поднял очумелую от сонного забытья голову. Только по голосу узнал он тысяцкого Рагуила: на лице, чёрном от пыли и крови, одни белки глаз слабо светились. Мелькнула трусливая мысль, что лучше было и совсем не просыпаться. Как вообще сумел он заснуть? Ушибленная через стальной наплечник и кольчугу шуйца болела так, будто и правда отваливалась.
– Воистину воскрес, Рагуиле! – проворчал. – А разве…
– Небо очистилось, а по звёздам видно, что полночь миновала. Пасха, княже, Велик день Христов настал!
Игорь заставил себя, наконец, сесть и огляделся. Безумная надежда, что орды кыпчаков снялись и ушли, растаяла, когда увидел он везде в ночи далёкие угольки костров. Не случилось чуда на Пасху! Окрест него смертельно уставшие дружинники спали, застыв и вроде бы окоченев, и только храп успокаивал: вокруг живые, а не мертвецы. Перекрестился. С трудом – на правой, здоровой руке ныли все мышцы. Потянулся было похристосоваться с Рагуилом, да решил повременить. Тут же ахнул: да ведь Пасху отпраздновали они в Новгороде-Северском, за пару дней до выступления в поход! А сегодня праздник, конечно, да небольшой: воскресенье второй седмицы по Пасхе. Свихнулся, что ли, старик от постоянного недосыпа? Решил пока не напоминать ему об ошибке.
– А что? Разговеться никогда не поздно, – буркнул. – Я сейчас один выпил бы целую корчагу красного вина. Почему, старче, мы не взяли с собою бурдюки с чистой деснянской водой?
– Скорее, половцы разговеются нами, – Рагуил скривил беззубый рот, не то в улыбке, не то в болезненном оскале. – Я обошёл полки. Разбудил и поставил новых сторожей. Все князья пока живы, а ранен из князей ты один. Ковуи проснулись и совещаются, Ольстина на своё вече не пустили. Многие раненые поумирали, княже, некоторые в смертной горячке. Надо нам всё же пробиться к воде. А то кони падут, а люди обезумеют.
Князь скрипнул зубами. Вчера весь день пробивались к воде – а что толку? Половцы то отступали и засыпали их стрелами, то, не уклоняясь от удара подбегавшей пешей рати, стойко рубились с русичами. Даже если удавалось прорвать их строй, поганых на эту равнину набилось столько, что они сразу же смыкали ряды и снова окружали Игорево войско. Да, северские полки продвинулись за день к Суурлию на полверсты, не меньше, но не дошли. На закате половцы вдруг отступили на расстояние перестрела, а русичи в смертной истоме попадали на ковыль. Словно перемирие заключили на ночь.
– Я-то сам вздремнул ненадолго. Много ли старику надо? А тебя разбудил почему? Если нам пытаться дойти до воды, так сейчас. Половцы тоже спят. Если по-тихому наших поднять и выстроить, мы сможем пройти сквозь них, как нож через масло.
– Твоими устами, Рагуил, да мёд пить. Давай попробуем.
Половецкие разведчики и дозорные, наверное, крепко спали, потому что лязг оружия и стоны потревоженных раненых могли бы, кажется, разбудить и мертвого. Наконец, отчаянно зевающее войско кое-как построилось, раненых посадили на коней, мертвых, матерясь от бессилия, оставили на месте ночлега. Князь Игорь сорвал с себя грязное корзно, а левую руку ему подвесили на большом платке. Его красавец Игрун то ли погиб, то ли захвачен был половцами, поэтому ему подвели Серка, наследство покойного Михала. С неловкой помощью Тренки взобрался он на громоздкого коня и выехал на этот раз в середину клина. Речей не было говорено, вперёд двинулись нестройно, передавая друг другу вполголоса приказы Рагуила, ведущего теперь войско и занявшего место на самом острие. Сверху, с коня, Игорь не так видел, как чувствовал, что войско сильно сократилось: немало полегло народу вчера во всех четырёх дружинах.
Огоньки половецких костров впереди медленно увеличивались. Игорь подумал вдруг, что до них ближе, чем мнится ему сейчас. Ведь что могли дети бесовы жечь в тех кострах? Такое огромное их войско давно уже свело на свой пилав рощи во всей округе, поэтому горят под их котлами жирные бараньи кости, ну ещё грудки кизяка, а они большого пламени не дадут… Тут у половцев поднялась тревога. Завопили сторожа, забухали барабаны, запищала труба.
– Стрели! – закричал, надрывая горло, Рагуил.
Ковуи и стрельцы-русичи выпустили по две стрелы, целясь в черную ночь как в мишень. Зато хоть напугали. Ответной тучи стрел от половцев не дождались: не успели, видать, те спросонья достать свои тетивы из заветных коробочек и натянуть на луки. Впрочем, и потерь у той половецкой орды, сквозь стан которой прошёл северский боевой клин, оказалось немного. Во всяком случае, Серко только пару раз споткнулся, и не понять, были ли то трупы половцев или брошенные ими тюфяки. Уголья одного из костров, разбросанные и затоптанные сапогами пеших северцев, проплыли справа от Игоря. Что ж, вроде прорвались. Теперь отбиваться от погони. Уже веселее!
Невольно все ускорили шаг. Игорь же ударил Серка коленями и догнал Рагуила:
– Ты уверен ли, боярин, что идём к Суурлию?
– Речка невдалеке, княже, за ближними холмами, – по частям вымолвил тысяцкий, задыхаясь. – Звезды… Они не лгут.
Тревога на окрестных холмах всё разгоралась. Половцы гортанно перекликались, ржали их свежие и напоенные лошади, били в землю копыта. Полчища степняков готовились снова окружить попавших в ловушку русичей. Однако, пока кольцо снова не замкнулось, сохранялось лучшее время для переговоров. Игорь уже не надеялся, что кыпчаки пришлют посла. Значит, надо отправить к ним своего. Как только рассветёт, а кого послать, он ещё придумает. Обещать можно что угодно, лишь бы выпустили. И дары всем ханам, и куны, и даже, что оружие и доспехи оставим им. Можно выдать половцам ковуев, а потом уж умилостивить как-то их господина толстяка Ярослава. Ещё можно пообещать ханам, что разорит и сроет валы городков-крепостей на Посемье. Лишь бы выпустили сейчас… А тогда Кончак поможет исправить условия сделки, чтобы по-человечески: чтобы только одарить степняков, щедро одарить, бес уж с ними, но для чести своей не обидно.
– Княже, они настигают!
Князь Игорь и сам уже обернулся на боевой клич за спиной – в неверном свете звёзд катится по степи тёмная волна, только оружие местами проблескивает.
– Вижу, Рагуил! Собери копейщиков в задний полк!
– Каких копейщиков, княже? Копейщики-то ещё есть, да только копья почти все изломаны!
– Передать по цепи: «Рыльской дружине! Отбиваться от конных сулицами!» Стрелкам – по три стрелы!
Подкатила сзади тёмная волна – и отхлынула, слава богу, не смяла рыльскую дружину. Но вот впереди поднимаются кони и люди на пригорок, и вот уже Серко принялся головою своею лохматою кивать, одолевая подъём. Неужто дошли до Суурлия? Неужели удастся теперь напиться и напоить коней? Тогда ещё возможно и… Однако спереди, из черного русла реки доносятся рычанье дружинников и чей-то отчаянный мат.
Он и сам не заметил, как оказался на земле. Под ногами чавкала жидкая грязь. Это же немыслимо! Речка исчезла… Незнакомый дружинник катался по грязи, выкрикивая ругательства. Надо действовать! В русло Суурлия скатывались с берега всё новые волны воинов и коней. Крик нарастал, и в его многоголосии расслышал Игорь и причитания. Кто-то голосил, что степные шаманы осушили речку, кто-то без конца повторял, что завели-де князья в гиблое место. Беспорядок и отчаяние бойцов грозили превратить северское войско в непослушное стадо.
– Рагуил!
– Я здесь, княже!
– Есть ли здесь ещё вода поблизости, боярин?
– В двух верстах – озеро. Вот ведь хрень какая!
– Как называется?
– Да просто Морем. Солоновата водичка, правда…
Здоровой рукой Игорь ухватил тысяцкого за железное плечо:
– Веди! Пока будем строиться, расставь по гребню стрельцов!
– Сам веди! Сам расставляй, вояка! – вдруг завопил Рагуил, стряхнул с плеча Игореву руку, сорвал с головы шлем и бросил его на землю, едва не зашибив своему князю ногу. – Легко тебе приказывать! Да пока мужи в себя не придут, никого тут не построишь, военачальник ты хренов!
Князья протолкались к Игореву стягу. Буй-Тур Всеволод прорычал:
– Братие, эти косоглазые что же – речку перекопали?
Игорь потянул носом: от Всеволода тянуло вином. Любопытно, а сам он поделился бы с братом, если бы у него осталось во фляжке? Махнул здоровой рукой, спросил:
– Скажи лучше, брат, ты не видал ли моего Владимира?
– Тут я, батюшка, – отозвался весёлый (с чего бы это?) Игорев сынок. И даже захихикал. – У нас здесь, право, как в песне поётся:
Осерчал Святослав грозный великий Киевский,