— Открытка была прислана десять лет назад, — указала я на дату и обратилась к Степану, — почему ты решил, что открытку прислал папа?
— Папа приезжает ко мне и говорит, что уедет надолго. И что пришлет мне открытку из Греции.
— Потому что поедет в Грецию?
— Да. Он так говорит. Лена говорит, что открытка из Греции. Значит, ее прислал папа.
— Когда он приезжал к тебе?
Степан задумался, а Александр шепнул:
— Вопросы времени лучше не затрагивать. Лена — это наша медсестра. Степан, — позвал он мужчину, — ты любишь папу?
— Люблю, — охотно кивнул тот.
— А папа любит тебя?
— Любит.
— Расскажи сестре, что рассказывал тебе папа.
— Папа говорит, что у меня есть брат Игорь и сестра Ангелина. Папа много работает. У папы опасная работа. Папа никого не боится. Папу боятся все. Все хотят убить папу.
— Ты знаешь, что такое убить? — влез Кирилл, за что получил еще один толчок.
— Убивать плохо.
— Извините, — обратилась я к Александру, — мы можем поговорить наедине? Если вы подождете за дверью, я буду вам благодарна.
Он отнесся к просьбе скептически, но вышел.
— Степан, я рядом, — сказал напоследок. Кирилл закрыл за ним дверь, взглядом дав понять, что подслушивать не стоит.
— Что еще говорил папа? — спросила я.
— Папа говорит, что у меня есть брат Игорь и сестра Ангелина.
Мы с Кириллом снова перекинулись взглядами.
— А что говорил тебе Игорь? — спросил вдруг Кирилл.
— Игорь говорит, что папа любит меня. И Игорь любит меня. И Ангелина любит меня. Он говорит, что Игорь скоро приедет за мной. И Ангелина скоро приедет за мной.
Я потерла рукой лоб. Конечно, Игорь предполагал, что я найду записку в сейфе куда быстрее и позабочусь о Степане. Благо, он догадался внести большую сумму денег на счет, иначе даже думать не хочется, что могло случиться со Степаном за эти годы.
— Игорь говорит, папа уехал в Грецию, и папа уехал в Питер. Игорь не любит Питер, а папа с мамой любят Питер.
Я вздохнула, не зная, как подступиться, но Кирилл вдруг нахмурился.
— Игорь часто приезжал к тебе?
— Он видел открытку из Греции. Он говорил показать открытку Ангелине.
— На улице шел дождь?
— В Питере всегда дождь. А у нас дождь, когда осень.
— Безусловно, — повел глазами Кирилл, — значит, твой папа сейчас в Питере?
— Папа уехал в Грецию, папа уехал в Питер. Игорь говорит, Ангелина заберет Степана и отвезет к папе в Питер. Игорь говорит, Игорь отвезет Степана к папе в Питер.
Мы снова переглянулись с Кириллом. Я не знала, что еще спросить, но Степан вдруг снова пошел. На этот раз к столику возле мольберта. Мы наблюдали за каждым его шагом. Порывшись в кипе листов, он вытащил один из них и снова вытянул в руке. Я приблизилась, взяла его в руки и отошла назад. На листке был набросок, сделанный простым карандашом: человек, стоящий спиной, перед ним уходящая в даль дорога. Я узнала его сразу, не этот набросок, а сам рисунок. Игорь всегда хорошо рисовал. Серьезно он к этому не относился, но родители все-таки отправили его в художественную школу. Игорь ее окончил, но дальше дело не пошло. Рисовать он любил, но только для себя. И снова меня закужили воспоминания.
Мы сидим с ним вместе в комнате, я рисую каляки-маляки, потому что меня талантом Господь не наградил, а Игорь риует картину: человека перед дорогой, уходящей в даль. Мне очень нравится этот рисунок, и я его сохраняю. Когда умирают родители, все наши вещи автоматически перекочевывают на квартиру к бабушке, в том числе и этот рисунок. Я бережно храню его все годы. Он видит его после того, как я переехала к нему. Я разбираю вещи, Игорь заходит ко мне, рисунок лежит на столе среди бумаг и тетрадок.
— Ты хранишь его? — удивленно спрашивает он, глядя на меня.
— Конечно.
Некоторое время Игорь думает, потом берет со стола ручку и пишет с другой стороны листа: «Дорогу осилит идущий».
Подойдя к нему, я читаю написанное.
— Знаешь, почему я нарисовал эту картину тогда?
— Почему?
— Папа как-то сказал мне: я бы хотел посвятить жизнь странствию. Уехал бы в Грецию и стал каким-нибудь Хадзисом.
— Почему Хадзисом? — удивляюсь я.
— Это греческая фамилия, обозначает «хождение», то есть человека, который много ходит. Я тоже его спросил, и он мне это сказал. А потом добавил: может, когда-нибудь… Как говорится, дорогу осилит идущий. Через полгода они с мамой погибли. Вот тебе и Хадзис.
Кладя листок, он выходит из комнаты.
— Что-то вспомнила? — спросил Кирилл, приглядываясь ко мне. Его вопрос вернул в реальность.
— Может быть, — кивнула я и обратилась к Степану, — кто это нарисовал?
— Игорь дал это мне, Игорь говорит, я отдам это Ангелине. Ангелина хорошая.
Я кивала, думая о своем. Мысли копошились, выхватывая то детали нашего со Степаном разговора, то обрывки из прошлого. Поездка в Грецию всей семьей, рисунок, рассказ Игоря, сказанная им фамилия, папины мечты путешествовать, и опасность, подстерегавшая его в России… Я беспомощно посмотрела на Кирилла, не в силах поверить в приходящие в голову мысли. Он сделал страшные глаза, и это вернуло меня в действительность.
— Вот что, Степан, — сказала я, — я заберу тебя отсюда.
— Ангелина заберет меня.
— Но сначала мне надо разобраться с документами и найти папу.
— Папа ждет меня в Питере.
Замерев на мгновенье, я кивнула.
— Да, Степан. Папа ждет тебя в Питере.
Я сделала Кириллу знак, он позвал Александра.
— Я скоро приеду, — сказала Степану, — и все будет хорошо.
— Ангелина хорошая. Она любит меня.
— Да, Степан. Да. До встречи.
Мы выскользнули из комнаты, я все еще держала в руках рисунок Игоря. Почти сразу вышел Александр.
— Выяснили, что хотели? — поинтересовался у нас.
— Мы можем поговорить с руководящим персоналом? — спросила я.
— Смотря кого вам надо. Есть наблюдающий его врач, есть заведующая отделением, есть та же Марина Евгеньевна. Что вы хотите узнать?
— Насколько можно доверять словам Степана? — влез Кирилл. Александр пожал плечами.
— С этим вопросом лучше к врачу.
Врач, высоченного роста бородатый мужчина с круглым животом, оказался на месте. Я подумала, он в летах, но, присмотревшись, поняла, что ему не больше сорока.
— Меня зовут Юрий Алексеевич. Садитесь, — радостным басом сказал он, указывая нам на стулья, — Саша ввел меня в курс дела. Очень интересно.
— Что интересно? — не поняла я.
— Миланский лежит в этой клинике с детства. Я наблюдаю его двенадцать лет. Вы тоже родственница?
— Сестра.
— И тоже не знали о его существовании?
— Что значит тоже?
— Лет семь назад приезжал молодой человек. Оказалось, сводный брат. Очень хотел взять на себя опекунство, в чем и преуспел за короткий срок. Думаю, пришлось немало заплатить, обычно такие вопросы решают долго. В итоге ни разу не появился. Теперь вы утверждаете, что сестра. С братом-то сходство было на лицо, не поспоришь. С вами сложнее. Ну да ладно. Вы как, тоже на часок и пропадете?
— Игорь, это тот человек, что приезжал сюда семь лет назад, погиб через несколько месяцев после этого.
Юрий Алексеевич откинулся в кресле и вздохнул, сменив ухмылку на серьезное выражение лица.
— Извините. Это многое объясняет.
— Ничего страшного. Брат не рассказывал мне о Степане, и остальные тоже. Я нашла в старых бумагах квитанции об оплате и отправилась сюда.
Доктор немного подумал, свернув губы трубочкой.
— И что хотите?
— Я не знаю, — пожала плечами, — все открывшееся для меня неожиданно.
— Понимаю. Ваш брат тоже поначалу был растерян. Много выспрашивал о психологическом здоровье Степана, пытался понять, как к нему подступиться. Провел тут около недели, пока оформлял бумаги на опекунство. Приезжал каждый день. Степан ему сразу стал доверять. Ваш отец, как я понимаю, рассказывал Степану о вас.
— Да, и я так поняла. Папа умер около двадцати лет назад. Мы ничего не знали о Степане, оплату вносила бабушка.
— Ее я застал. Мы даже как-то поговорили, хорошо так, по-человечески. Она рассказала о Степане.
— Вы можете передать ваш разговор?
— Вы ведь ничего о нем не знаете… Я тоже не назову имен. Она говорила, сын по молодости закрутил роман с девчонкой, та забеременела, но перед родителями побоялись открыться. Девушка уехала к каким-то родственникам в деревню, и умерла в родах, а ребенок выжил. Ее отец, само собой, все узнал, но дело постарался замять, потому что был партийной шишкой, не хотел предавать случившееся огласке. Ребенка оставили в деревне с бабкой. Потом отец ребенка забрал его, тут и оказалось, что у мальчика проблемы в развитии. Было ему тогда три года. Полгода возили по больницам, осматривали, врачи поставили диагноз: аутизм. Тут как раз наша клиника открылась, как ваша бабушка рассказывала, очень удачно, потому что неподалеку от того города, где она живет. Вот и решили… вроде как тут ему лучше будет, уход надлежащий, лечение, надеялись, поправится. Но увы… — Юрий Алексеевич развел руками. — Вы не думайте, что Степан умалишенный. Вовсе нет. Он очень одаренный, прекрасно рисует, много читает. Просто его восприятие отличается от вашего. Конечно, обычному человеку с ним трудно, мы тщательно следим за его состоянием, и я прямо вам скажу: для него это единственный выход. За ним нужен тщательный присмотр, уход, он может удариться в панику, у него бывают истерики, его эмоциональный фон отличается от нашего. Степан должен постоянно находиться под наблюдением специалистов.
Я молча кивала, Кирилл же спросил:
— То, что он рассказывал нам… Насколько можно верить его словам?
— Врать он не будет. Просто не умеет. Но у него нарушены пространственно-временные связи. Он может запомнить то, что ему говорят, может повторить, но никогда не скажет, когда произошел разговор. Соответственно, все, что он запомнил за эти годы, он воспроизводит без привязки ко времени, это всплывает у него в связи с ассоциативным потоком или созвучием слов. С названным именем, например. Или каким-то предметом, который упоминался в разговорах и запомнился.