По следам зла. Отчеты профайлера — страница 15 из 39

С одной стороны, я хотел лучше понять в целом, почему Герберт Риттер убил этих трех женщин. В то же время хотелось больше узнать об отдельных фазах его преступлений: как развивались его фантазии, о скрытой готовности к убийству, о факторах, спровоцировавших преступление, о самом убийстве и о поведении после. По следам на месте преступления и на трупе мне было ясно, что эти фантазии точно были. Это не было каким-то открытием – еще Эрнст Геннат в своем отчете о Петере Кюртене писал: «Даже убийца, совершивший преступление из похоти, не появляется вдруг, из ниоткуда, – его преступления представляют собой лишь кульминацию и завершение какой-то предыстории».

Фантазии серийного убийцы Герберта Риттера

В 2004 году я впервые посетил Герберта Риттера в психиатрической лечебнице. В последующие годы еще насколько раз навещал его. Тогда я понятия не имел, чего ожидать. Вполне возможно, что он попытается обмануть меня своими неубедительными объяснениями или расскажет не больше, чем рассказал уже почти полтора десятилетия назад. И в самом деле, сначала Герберт Риттер уходил от ответов, но затем начал постепенно открываться. Вскоре он откровенно рассказал о своем сексуальном развитии и фантазиях. Это дало мне возможность проникнуть в его странный и нездоровый мир фантазий, пусть даже его описания и выводы, естественно, содержали пробелы: однако у меня, скорее, было ощущение, что он все равно утаивает часть правды. Тем не менее Риттер дал мне разрешение написать об этом в этой книге.

Корпус отделения судебной психиатрии, где проходит лечение Герберт Риттер, находится посреди парка большой больницы. Главное здание, построенное в виде куба в стиле баухаус, окрашено в теплый терракотовый тон. На первый взгляд ничто не указывает на то, что там и в двух побеленных флигелях в восьми отделениях проживает более 120 больных, помещенных сюда по решению суда: ни решеток на окнах, ни колючей проволоки, вместо них – небьющееся безопасное стекло от пола до потолка. За исключением нескольких женщин, в основном все здесь мужчины, которые убивали людей, жестоко обращались с детьми, насиловали женщин или устраивали пожары. Все они подлежат лечению здесь в течение неопределенного периода времени. Среди пациентов есть и зависимые люди, совершившие преступления на почве алкогольной или наркотической зависимости. Их лечение обычно длится до двух лет.

«Даже убийца, совершивший преступление из похоти, не появляется вдруг, из ниоткуда, – его преступления представляют собой лишь кульминацию и завершение какой-то предыстории». Эрнст Геннат

Лишь со второго взгляда замечаешь пятиметровую бетонную стену, выкрашенную в землистые цвета и окруженную клумбами с розами и живой изгородью. Она плавно соединяется с хозяйственными постройками, изолирует внутренние дворы от пациентов и в то же время защищает их от любопытных глаз посторонних.

Всякий раз, когда я приходил на встречу с Гербертом Риттером, мне сначала приходилось проходить через контрольно-пропускной пункт и сдавать свое удостоверение личности и мобильный телефон. Охранник, сидевший за пуленепробиваемым стеклом, просовывал мне через специальный ящик гостевой пропуск. Меня, как и каждого посетителя, очень тщательно досматривали. После прохождения через металлоискатель мне разрешалось направиться в комнату для свиданий: светлое и уютное помещение со столом и тремя стульями. Затем следовал повторяющийся ритуал: сотрудник клиники приводил больного на беседу на час или два. Как я узнал позже, наши разговоры были для Риттера долгожданной отдушиной в рутинной жизни пациента. Когда я впервые посетил его, оказалось, что я был его первый посетитель почти за два года.

Герберт Риттер за последние годы располнел еще сильнее. Он весил добрых 125 килограммов и выглядел очень постаревшим. Его кожа была тусклой, а очень коротко подстриженные волосы стали серебристо-седыми. В целом он производил впечатление уставшего человека, почти лишенного воли к жизни. Лишь изредка во время наших разговоров я видел огонек в его глазах. Это происходило тогда, когда он кратко рассказывал о жизни на свободе. Но его застенчивый взгляд остался. Как и во время допросов, он не мог поддерживать зрительный контакт. Мне было интересно, что происходит у него в голове и не винит ли он меня в том, что с ним происходит сейчас. Когда я напрямую спросил его об этом, он, не задумываясь, ответил «нет».

Затем Герберт Риттер рассказал о своей жизни в больнице.

Он живет в отделении с восемнадцатью пациентами с расстройством личности, которые, как и он, совершили тяжкие преступления. Его распорядок дня состоит из индивидуальных и групповых бесед, физио- и кинезиотерапии, трудовой терапии в столярной мастерской, где он зарабатывает 80 центов в час. Ему нравится работать. Но он опасается, что госпитализация может отупить его и он станет похожим на животное в зоопарке.

Может быть, этот страх и стал причиной того, что он не отказался разговаривать со мной о своих преступлениях. Герберт Риттер сильно изменился за последние годы – не только внешне, но и внутренне. Мне показалось, что он понимал свою ситуацию и оперировал терминологией своих терапевтов. А еще он боялся. Боялся, что придется провести еще много лет, если не всю свою жизнь, в психиатрической лечебнице.

Однако еще до того, как я успел задать свои вопросы, Риттер захотел рассказать о своей жизни до убийств и осуждения, особенно о своем детстве и юности. Чтобы я мог «лучше понять» его и причины его поступков. Это совпадало с моими собственными намерениями, поэтому я немедленно согласился с его предложением.

Герберт Риттер был младшим из четырех детей у своих родителей. Его самым близким человеком была мать, чей авторитет одновременно впечатлял и пугал мальчика.

«Я ПОМНЮ, ЧТО БЫЛ НОРМАЛЬНЫМ, ОБЩИТЕЛЬНЫМ РЕБЕНКОМ, СМЕЛЫМ. ОДНАКО С РАННЕГО ВОЗРАСТА ЗНАЛ, ЧТО МОГ ВЕСТИ СЕБЯ ТОЛЬКО В РАМКАХ ПРАВИЛ, УСТАНОВЛЕННЫХ МОЕЙ МАТЕРЬЮ. ОНА БЫЛА СТРОГОЙ, ДАВАЛА МАЛО СВОБОДЫ, А ОТЕЦ БОЛЬШОЙ РОЛИ В ВОСПИТАНИИ НЕ ИГРАЛ».

Я заметил, что каждый раз, когда Герберт Риттер говорил о своей «мамке», его поведение и жесты менялись: его обычно спокойный, тихий голос срывался на высокий фальцет, его расслабленная поза с прямой осанкой уступала место прищуренным глазам и судорожным движениям руками и пальцами.

Из-за нарушений речи Герберт Риттер провел первые два года в специальной школе, а затем перешел в начальную школу, где одноклассники дразнили его из-за заикания и избегали, потому что он якобы вонял. «Я замкнулся в себе и начал строить свой собственный внутренний мир». В своих мечтах он мог быть «совершенно другим Гербертом», которого принимали одноклассники. В своем выдуманном мире он представлял себя поджигателем и стал делать робкие попытки воплотить эти фантазии в реальность, играя с огнем в квартире.

Чем старше становился Герберт Риттер, тем сильнее его фантазии приобретали маниакальные черты:

«Я ВСЕГДА МОЛЧАЛ. ГОДАМИ! Я НЕ СОПРОТИВЛЯЛСЯ, НО ВНУТРИ ВЕСЬ КИПЕЛ: В ВОЗРАСТЕ ОДИННАДЦАТИ ИЛИ ДВЕНАДЦАТИ ЛЕТ У МЕНЯ ВОЗНИКЛА ИДЕЯ ОТОМСТИТЬ МОИМ ОДНОКЛАССНИКАМ, СВЯЗАТЬ ИХ, СБРОСИТЬ В ЯМУ И МУЧИТЬ. ЧТОБЫ НАКАЗАТЬ ИХ ЗА ТО, ЧТО ОНИ СДЕЛАЛИ СО МНОЙ».

С этого момента он начинает видеть себя бойцом-одиночкой, Рэмбо, который всегда готов к бою и ничего не боится. Герберт Риттер пытается приблизиться к своему образцу для подражания не только в своем иллюзорном мире. Он увлекается боевиками, занимается бодибилдингом, в нем просыпается страсть к быстрым автомобилям и мотоциклам.

Каждый раз, когда Герберт Риттер говорил о своей «мамке», его поведение и жесты менялись: его голос срывался на высокий фальцет, его расслабленная поза с прямой осанкой уступала место прищуренным глазам и судорожным движениям.

Я спросил Герберта Риттера, были ли уже тогда его фантазии о власти связаны с сексом. Но он ответил на мой вопрос отрицательно и объяснил, что сочетание проявления власти и секса развивалось постепенно:

«СНАЧАЛА ВСЕ СВОДИЛОСЬ К ИДЕЕ МУЧИТЬ ПОЖИЛЫХ ЖЕНЩИН. НО МЕНЯ ВОЗБУЖДАЛО НЕ ИХ ТЕЛО. МЕНЯ ЗАВОДИЛО ТО, ЧТО Я ПОДЧИНЯЮ ИХ СВОЕЙ ВЛАСТИ И ДЕЛАЮ ИМ БОЛЬНО. Я ПРИДУМЫВАЛ ОДИН СЦЕНАРИЙ ЗА ДРУГИМ: СЖЕЧЬ ИЛИ ОШПАРИТЬ КОЖУ, ВОТКНУТЬ ПАЛКУ ОТ МЕТЛЫ ВО ВЛАГАЛИЩЕ».

С этого момента фантазии о насилии занимают практически все его мысли. В тринадцать лет он начинает мастурбировать: обычно по несколько раз в день. Герберт Риттер понимает, что так дальше продолжаться не может, он хочет вырваться из этой изоляции. В возрасте пятнадцати лет он оканчивает среднюю школу с удовлетворительными оценками и идет к плотнику в подмастерья. Тогда же он начинает пить: сначала пиво и ликер, а затем переходит на крепкие напитки. Ему бывает хорошо только тогда, когда он пьян и не боится разговаривать с другими. Вечера Риттер проводит в своем любимом пабе, где постоянно напивается. Но прежде чем отправиться туда, он выпивает для храбрости дома. Он делает это тайком, чтобы не попасться на нравоучения матери. У Риттера нет девушки, потому что, даже будучи пьяным, он не осмеливается подходить к женщинам.

Он покупает разнообразное видео с порнографией и сценами насилия, которые смотрит в своей комнате. Они являются для него стимулами для ежедневной мастурбации. Еще Риттер прибегает и к необычным практикам.

«Я НЕ МОГ ОСТАНОВИТЬСЯ И ПРОБОВАЛ ВСЕ СРАЗУ: ПИЛ СОБСТВЕННУЮ МОЧУ, БРИЛ ГЕНИТАЛИИ, ТРАХАЛ РЕЗИНОВУЮ КУКЛУ, СТАВИЛ СЕБЕ КЛИЗМЫ И АНАЛЬНО УБЛАЖАЛ СЕБЯ СВЕЧАМИ».

Как-то раз Риттер видит в одной газете о кино анонс фильма. На одном из фото изображена голова женщины, откинутая назад. К ее горлу приставлен нож.

«ЭТА КАРТИНКА ЗАТМИЛА МНЕ РАЗУМ. С ЭТОГО МОМЕНТА ГОРЛО СТАЛО ВОЗБУЖДАТЬ И СТИМУЛИРОВАТЬ МЕНЯ. ИМЕТЬ ВОТ ТАКУЮ ВЛАСТЬ НАД ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ. Я ТОЖЕ ТАК ХОТЕЛ».

Однако прежде чем Герберту Риттеру реально удается осознать эту свою одержимость, он продолжает экспериментировать: визиты к проституткам и доминатриксам, бандажные практики со связыванием собственных гениталий, содомия и спонтанные гомосексуальные контакты с коллегами по работе или случайными знакомыми в общественных туалетах пивнушек. В возрасте двадцати трех лет в его любимом пабе с ним наконец заговорила одна молодая девушка. Она становится его первой любовью, первой женщиной, с которой он спит, не платя за это. Но даже секс с ней не может удовлетворить его ненасытное воображение, и он продолжает чувствовать огромную пустоту.