— О-ой, жгет, проклятая! Помогите! Вот зуб даю, нет мочи терпеть! Дайте хоть стограммулькой забалдиться, налейте, не будьте жлобами. Ведь есть же!
У нас в НЗ, я знал, была плоская жестяная банка с чистейшим медицинским спиртом. Андрей молча достал ее и наполнил на треть кружку.
— Воды добавить?
— Чего сырость в желудке разводить! Глоток дашь запить — и квиты.
Выпив, Кислый заметно развеселился. Открыто разглядывая Ингу, он даже начал напевать:
Там, далеко, на Севере дале-о-оком,
Не помню я, в каких-то лагерях,
Я был влюблен, влюбле-он я был жестоко…
— Брось, — хмуро оборвал его Андрей, — скажи лучше, где у тебя оружие?
— Нет у меня никакого оружия. Ты видел? Нет! И не было.
— Не дури. Из чего стрелял там, в ольшанике?
— А-а, в ольшанике? Из сучка стрелял, пиф-паф! Эх, душа горит по гитаре!
Я в далеком северном краю
На таежной узенькой речонке
Повстречал тогда судьбу свою,
Повстречал красавицу девчонку.
Во, — поднял он вверх большой палец, — слова мои, музыка народная.
— Тебе бы, Волентин, моссовиком-зотейником служить, — басовито сказал подошедший Сергеев, — талант губишь.
— Ну! А я и был! Завклубом даже был! — живо откликнулся Кислый. — Раз пришел к начальнику, говорю, нужны деньги на оркестр, другой раз, а он: «Знаешь, где у меня твой клуб сидит? Одни убытки!» Тогда я сказал, мол, устройте в клубе инкубатор — будет доход, и сделал ручкой.
— Кончай треп, сейчас понесем тебя в лодку, там ребята лапника натаскали, и едем, пока светло.
— Весьма благородно! Ты, начальник, не смотри на меня так, я тебе точно сказал: пушку я давно сплавил. Хочешь — обыщи! Что я, больной? Пушка — буль-буль.
Потянулись на берег грузиться. Теперь в нашем распоряжении были три лодки, целая флотилия.
Указывая на легонький, радующий глаз изящными обводами двухместный катер, старик Сергеев, не удержавшись, погрозил Кислому:
— Пашка летошний год сколь провозился, из стеклоткани выклеивал, а ты, бандит, украл. Руки бы тебе обломать, чтоб не зудели.
— А вот и нет, папаша! Это не кража, законы надо уважать! Вы докажите, что я хотел лодку присвоить. Кислый на кодексе зубы съел. Брал покататься, — засмеялся он, — и точка. Хотел вернуть в целости и сохранности. Во — зуб даю!
Сергеев вопросительно посмотрел на Андрея. Тот пожал плечами.
— Так можно украсть пальто, а попавшись, сказать, что хотел поносить и вернуть.
— Пальто нельзя, граждане. За это, — Кислый перекрестил пальцы, — небо в мелкую клетку, а машину или лодку — пожалуйста! Законы надо знать!
…Поскольку уровень воды в Вилюге упал, было принято решение максимально облегчить сергеевскую фелюгу. В ней разместились Яковенко с Ингой. Быстроходный катер с осадкой, позволявшей не бояться мелководья, доверили нам с Митяем. В голове колонны пошла «Казанка».
Дело шло к вечеру. Ветер угомонился, и управлять чутким катером на малой скорости было легко и приятно.
Я думал о том, что не так-то просто делаются открытия. Сколько тяжких трудов, головоломных загадок, лишений, риска — и ничего, если не считать старинной книги да жалованной старцу Порфирию грамоты, из которой пока никакой информации извлечь не удалось. Чего греха таить, в глубине души я надеялся на чудо. На «а вдруг». В общем, пришел, увидел, победил! Не-ет, теперь я начал постигать, что Север умеет хранить свои тайны. Радужный туман рассеялся, но что-то более важное и прочное вошло в меня и заняло свое место. Наверное, это и есть возмужание. Или нет?
Запись 4
Наша флотилия добралась до места уже ночью. Последние километры пришлось делать по капризной Вилюге на ощупь, несмотря на то, что нам добросовестно помогала луна. Пострадавшего перенесли в медпункт, откуда утренний рейсовый должен был его забрать в стационар. Не знаю почему, но расставался я с Кислым почти дружелюбно. Дважды за эти дни, нет, трижды пересекались наши дорожки, и всякий раз эти встречи отливались мне горючими слезами, но вот поди ж ты! Наверное, нельзя не сочувствовать человеку, кто бы он ни был, если ему не повезло и он оказался в беспомощном положении. К тому же Валентин, вероятно, и в самом деле не был лишен самых разнообразных талантов, многое повидал и знал. Жаль, что тратил он себя на всякую чепуху, разменивался на мелочевку. Может, еще и спохватится…
С утра пораньше мы все дружно засели за изучение нашей добычи, единственной нити, которая могла привести к золотому идолу. Искать на этот раз долго не пришлось. Прямо на обороте последней страницы книги, на ее чистой стороне, самодельной, частью осыпавшейся сажевой тушью были крупно написаны пять десятизначных чисел: 4341244211; 2221332433; 1113344243; 3425344311; 3143114155.
— Ну, это какой-то примитив, — победоносно сверкая очками, обвел нас взглядом Дима, — это мы сейчас. Семечки! Надо изучить прежде всего систему кодировки.
— ЭВМ заработала, — уважительно покосился на шифр Яковенко, — э, да тут и так все видно — цифры от одной до пяти; цифра — буква! Или так: число — слово, а?
— Ересь. Тут слишком много материала, чтобы обойтись пятью буквами. Скорее здесь какие-нибудь группы, скажем, номер страницы книги, номер строки, номер буквы в строке.
— А это мы сейчас проверим!
Битый час мы потратили на выписывание букв и даже слов из Библии, так и сяк комбинируя цифры и группы из них, пока не убедились окончательно и бесповоротно, что ни по горизонтали, ни по вертикали никакого связного текста получить не удается, и все это — сплошная абракадабра.
Митяй признался, что дал маху.
— Черт его знает, что за шифр! Придется применить самый современный метод — частотный. Есть железная закономерность в частоте использования букв. Буква «е», если не ошибаюсь, самая ходовая. Или «а»?
Андрей с сомнением покачал головой.
— Нужна статистика, а здесь специфический какой-то, возможно, сокращенный текст. Нам, доморощенным детективам, квалификация может не позволить. Конечно, криминалисты, скажем, мои волгоградские друзья, в два счета справились бы с расшифровкой. Но посылать письмо в Москву или Волгоград — значит потерять время… Попробуем рассуждать не как математики-формалисты, а как психологи. Ну, какой шифр мог придумать малограмотный Пирогов, всю жизнь прятавшийся в медвежьем углу, к тому же бывший каторжник, а?
Мы молчали.
Тогда Андрей встал.
— Вот что. Объявляю день отдыха. Думать над шифром, естественно, не возбраняется. Вечером пойду к Сергееву. Может статься, его участие в наших делах вызвало какие-то ассоциации, и он вспомнит что-нибудь новенькое о Пирогове, о том времени, об экспедиции Петрова, в общем, как-то пополнит то немногое, что мы знаем. А сейчас лично я отправляюсь соснуть.
— Ничего, мы тут еще помаракуем, — упорно бубнил Митяй, впиваясь взором в таинственный шифр, — тут есть еще варианты…
Я в этот день дежурил, поэтому мне пришлось брести в магазин. Там я повстречал Аленку и перекинулся с ней парой слов. Хороша все-таки эта девушка на диво! Тут же, в торговом зале, ничего не покупая, толклись какие-то бабки. Магазин здесь, как я заметил, кроме всего прочего, играет роль своеобразного пресс-центра, и почти каждый житель считает своим долгом несколько раз в день наведаться сюда.
Закупив необходимое, я мельком окинул взглядом промтоварный отдел. Там висело небольшое продолговатое зеркало, и я не сразу сообразил, что диковатая физиономия, отразившаяся в нем, — моя собственная. И все-таки она мне понравилась. Вглядевшись, я определил, что исчезнувшая припухлость щек в сочетании с более решительным и жестким взглядом сделали лицо более значительным. Лицо «не мальчика, но мужа»!
За обедом только и разговоров было что о пироговской шифровке. Его неразгаданная, казавшаяся такой доступной тайна всех нас буквально с ума сводила. Как последнее слово в кроссворде: какая-нибудь «птица семейства фазановых» из семи букв или «основа ладового строения музыки» — вроде бы все сделано, проявлена эрудиция, потрачено время, но вот это последнее слово портит все. Кроссворд не разгадан, задача не решена.
Вечером Андрей ушел интервьюировать дядю Сергеева. Мы все сидели у костра, разложенного, скорее всего, над главной площадью древнего новгородского поселения, коротая время в беседе.
Итак, что же мы имели в активе нашего похода по следам золотого идола?
Во-первых, рассказ дяди Сергеева. Из него мы узнали о существовании скита и что где-то, неподалеку от него, в болотах, — таинственное, погибельное место, этакий таежный «бермудский треугольник», откуда не возвращаются. Во-вторых (что мне особенно не было приятно), в скит раньше нас проник башибузук и бич Валька Кислый, который похозяйничал там, как говорится, всласть. Вдруг он нашел еще что-то, кроме Библии, которой решил просто задобрить нас, откупиться? Ведь сумел же он уже со сломанной ногой припрятать боевое оружие, вероятнее всего — обрез… В-третьих, вновь открытое нами новгородское поселение.
И, наконец, этот неразгаданный шифр, который нас всех чуть ли не до умопомрачения довел! Долго мы судили-рядили, но так ни до чего не договорились.
В темноте зашелестели шаги, послышалось учащенное от быстрого подъема на холм дыхание, и в красноватом свете костра показался аспирант.
— В общем, так. Беседа с Сергеевым, как всегда, прошла в атмосфере полного взаимопонимания, но, увы, единственное, что ему припомнилось, это то обстоятельство, что Пирогов отбывал наказание в горнозерентуевской тюрьме. Вряд ли нам это поможет.
— Горнозерентуевская тюрьма? — переспросил Дмитрий. — Хм, Горный Зерентуй, Нерчинск — это остроги, хорошо известные в истории как места ссылки политкаторжан. Еще декабристов гноили там в рудниках. Постойте, постойте… Дайте сосредоточиться…
Его глаза вдруг вспыхнули, как мне показалось, прямо-таки фосфоресцирующим огнем, взгляд остановился. Мы невольно замерли, боясь помешать этому могучему всплеску Митькиного интеллекта.