– С собой нет. Но вытащите, как раз привезти должны. Я слово держу.
– Это когда будет…
– Ну что, кликну я санитаров? Глотов привёз двоих. Подменят вас.
– Чего уж… – махнул рукой мужичок. – Людям пачкаться. Они небось в халатах?
– Чего?
– В халатах, говорю, санитары-то?
– Не знаю. Наверное.
– Ты скомандуй, капитан, чтобы брезент нашли. Мы скоренько, – и мужичок подтолкнул Донскова наверх.
– Брезент давайте, – крикнул Донсков Глотову, когда его за руки вытащили из могилы. – Может, тут и глянешь трупик, Вячеслав? Что там? Живого-то не бросят?
– Как знать, – пожал эксперт плечами. – Я гляну. Только предварительно. Остальное при вскрытии. Сам понимаешь, а то до утра провозимся.
Дыбин протянул капитану новую сигарету, Донсков затянулся со сладостным умилением на лице, блаженно улыбнулся лейтенанту и подмигнул:
– А ты о футболе мечтал… Понял, в чём счастье сыщика?
– Бороться и искать. Найти и чтобы не стошнило, – выпалил тот.
– Вот именно. Правильно мыслишь, лейтенант.
– Это как раз для капитанов, – заулыбался сообразительный Дыбин.
– Отнюдь. Это и для майора подойдёт, – подмигнул Донсков.
Подняли наверх тело в чёрном брезенте. Подтащили к гробу, место позволяло. Все расступились, не отваживались открывать. Дарью, еле державшуюся на ногах, милиционеры попробовали увести к машине, но та не давалась. Гремыкин стоял настороже, но уже жался к машине медиков, Мухин опять не отходил от Донскова.
– Вы её оставьте, возможно, опознавать понадобится, – бросил оперативникам Донсков и улыбнулся толстушке. – Как? Есть ещё порох в пороховницах?
Та отвернулась, приметила Гремыкина, к нему прижалась.
– Вас вытаскивать? – обернулся капитан к яме. – Или сами выберетесь?
А эксперту махнул рукой – начинай, мол, однако из могилы не отвечали.
– Вы чего там? – наклонился Донсков. – Не уснули, братцы?
– Михалыч! Тут ещё один, – подал голос тот, из шутников, по имени Гришка.
– Ё!.. – вылетело у обомлевшего капитана, и он присел на корточки. – Вы чего там!.. Раскопщики хреновы!
– Ещё один, Михалыч! И тоже мужик!
Глава XII
И всё-таки, несмотря ни на что, удалось нам и поспать под утро. А когда искупались на зорьке и лёгкой зарядочкой на берегу разогрели молодецкие тела, мрачные приключения совсем забылись. Вспомнили о них только когда к сетке своей спрятанной сунулись в заветный заливчик. Не нашли её. Ни черти, ни волки, а какие-то двуногие вырвали её со всеми потрохами, а может, и рыбой. Остались на берегу следы грязных босых ног. И снастей своих мы лишились, которые под корягами караулили. Здесь уж точно плакали наши сомы и сазаны. Следы виднелись и тут. Большие для подростков. Не менее двух человек. Но и от этих никакого толка с точки зрения криминалистики. Сплошь грязь.
На работе Федонин поднял меня на смех, когда я ему про волчий вой поведал.
– Выпили с дружком? – насмеявшись, посерьёзнел он. – Вот вам и привиделось.
– Сатана – не сатана, а сеточка и снасти приказали долго жить. Теперь таких и на Больших Исадах не найти. Подарили друзья, когда к вам сюда провожали. Там спецы по этому делу. Жаль.
– Ловцы испокон веков, – покивал, соглашаясь, старший следователь. – Бывал я в тех местах. Славная там рыбалка. Ну что ж? Это тебе в назидание, чаще их наведывать станешь, может, снова обломится. А наши городские – ребята хваткие; что плохо лежит, им спать мешает. Оторва. По своим-то скучаешь?
– С вами заскучаешь…
– Ты прав. Мне ночью знаешь кто звонил? Я ведь и тебя чуть не разбулгачил, но на часы глянул, очухался.
– Я ж в это время на речке за нечистой силой гонялся.
– И Донсков мне про ужасы трезвонил. Почище твоих.
– Юрий Михайлович? Ему-то чего не спалось?
– Два трупа откопал на кладбище. Тамошние работники между собой поссорились. Чего уж не поделили? Видать, дармовые деньги, которые с родственников умерших гребут. Боком оборачивается им халява, нажитая на покойниках. Донсков предполагает, что могильщики перепились и прибили охранников. Заметая следы, в приготовленную могилу с ночи бросили оба трупа, присыпали, а уж днём, как ни в чём не бывало, опустили в могилу гроб. Умников бы не нашлось, чтобы разнюхать, да кладбищенский дурачок-побирушка приметил и ребяткам Юрия Михайловича открылся.
– Задержали злодеев?
– Да где ж! Лишь шум пошёл, они дёрнули. Трёх человек не досчитались из могильщиков с самим бригадиром.
– А чего это Юрий Михайлович к вам прицепился? У нас вчера Зоя Михайловна Зинина дежурила по аппарату. Она, кстати, и специализируется по убийствам. Ей и выезжать.
– Одного охранщика, пожилого старичка, враз опознали местные работники. Сначала собаку его нашли, тоже убитую. С собаки всё и началось. А вот со вторым трупом закавыка вышла. Никто его никогда не видел. Представляешь? На кладбище? Среди своих вдруг чужой оказался!
– Ну?
– Вот Донской и вспомнил про нашего пропавшего Дзикановского. По возрасту вроде подходящий. Ростом тоже – высок. Худощав. Хотел уточнить насчёт особых примет.
– Кто ж его видел? Юрий Михайлович что-то попутал. Я ведь производил осмотр тела приятеля пропавшего – Семиножкина. А приметы?.. Нет. Я не помощник.
– У меня на днях была вдова на допросе. Я пробовал её пытать насчёт личности этого товарища. Но она не в себе была. От смерти мужа ещё не отошла. Ничего толком не рассказала. Ты вроде с соседкой Дзикановского встречался? Она ничего не поясняла?
– Худощав. Выше среднего. Интеллигентное лицо. Бородку носит. Без очков. Вот вкратце, что она могла сказать про нашего поэта.
– Поэта? Да какой он поэт! Серафима Илларионовна мне рассказывала, что Аркадий Викентьевич Дзикановский несостоявшийся врач, баловался литераторством, правда, книжек не издал, пробовал себя ещё в артистах… Однако последнее время пришлось ему работать фармацевтом не то в аптеке областной, не то на базе облздравотдела.
– Забавно. Соседка его, достаточно сохранившаяся особа, как это?.. Бальзаковского возраста?..
– Есть такие дамочки.
– Вот она и рассказала мне, что красавец наш бородатый стишки ей почитывал, увлекался Блоком, сам писал и грозился ей посвятить целую оду.
– Многосторонняя личность, – покачал головой старший следователь. – Тебе следует внимательнее им заняться. Если прибавить к этому, что подружился он с Семиножкиным на почве общей страсти к коллекционированию икон, картин на библейские темы и другого церковного раритета, то вырисовывается фигура неординарная. Тебе не кажется?
– Вдова расписывала свои страсти, увлечения поэтами Серебряного века, живописью; послушать её, так она всё свободное время на этюдах проводила, а я в квартире ни мольберта, ни кистей, ни одного рисунка её не заметил.
– Богема… – протянул Федонин. – Они больше мечтают, чем делают. Послушать их, так… Ко мне пришла, я ей чайку предложил, больно уж у неё личико показалось мне бледноватым. Она перчатки с локтей стянула и машет так… ну чуть жива! Я за валидолом сунулся, держать начал для своих клиентов с некоторых пор, а она кофе попросила.
– Нашлось?
– Нашлось. Моя пузатая клиентура приучила, они без кофе не могут.
– Расширяешь кулинарный кругозор, Павел Никифорович? – прыснул я. – Правильно, а то попадёшь впросак.
– И попал. С этой Семиножкиной. Она после кофе, хотя и не пила почти, папироску попросила.
– «Беломор»?
– А других нет.
– Сигареты заведи.
– Ладно тебе. Меня, конечно, покоробило, но сдержался, слова не сказал, а она, закурив, аквариум мой приметила, будто как вошла и не видала, ну и защебетала: «Ах, Анри! Ах, Анри! У вас прямо Матисс!..»
– «Красных рыбок» вспомнила, – буркнул я, усмехаясь (у меня Очаровашка без ума от импрессионистов, ну и я поднаторел).
– Вот, вот, – хмыкнул Федонин. – Она тоже про этих рыбок заикнулась. Ну а я сразу завёлся, начал ей про своих, которые в воде плавают, что они едят… какой уход требуют… собрался разговорить вдову…
– А она?
– Она улыбаться начала. И такая, знаешь, снисходительная улыбка у неё! Я по лицу характер не спец угадывать. Сейчас увлечение пошло. Гадать по роже.
– Физиогномика.
– Точно. Я не признаю. Блуд самый настоящий. Но когда ущучил её взгляд и в лицо всмотрелся… а ведь гражданка не так проста…
Старый лис во всей своей красе наслаждался этим открытием, заново переживая, его лицо преобразилось. Но я язык прикусил, не часто он откровенничал, а потом обидчив; нет, лучше не задевать.
– Тронула она вас своей красотой, Павел Никифорович. Чего уж там, – отшутился я. – Признайтесь, захотелось сбросить годков эдак двадцать?
– Сложная натура эта Серафима Илларионовна, – будто не слыша меня, продолжал Федонин и за портсигаром потянулся. – В нашей истории с алмазным крестом архиерея она не последняя скрипка. Скрытная чересчур.
– Её место одно из центральных – вдова убитого, – буркнул я.
– Не приходится спорить, только и здесь сплошь недоразумения, – поморщился старший следователь. – Со своими тайнами, похоже, покойничек с ней особенно не делился. И про сейф она якобы ничего не знала, и про крест этот чудодейственный ни слуху ни духу. Сомневаюсь я, что такая красавица своими прелестями не могла растопить душу скупого рыцаря. А не интересовать её это не могло. Личность страстная, только упрятана она за семью замками. Я у неё клещами вытаскивал информацию на Дзикановского. А она переиграла, с отчеством заминку изобразила.
– С отчеством?
– Аркадиком его всё время называла, вроде как мальчика на побегушках. Своего, покойника-то, постоянно Дмитрием Филаретовичем, ну князь, да и только! А этого, как гарсона. Ну я её и спроси про отчество. А она глазки закатила, задумалась, вспоминать начала…
– Врала.
– Лукавила, но так тонко. И переиграла. Тоже, наверное, брала курсы у какого-нибудь Станиславского. Или пробовалась в водевили.
– Мне Донсков передал, что их соседка, Матрёна Бокова, про эту парочку думает.