– Я не полковник, чего передо мной оправдываться. Не принёс же Федонин флакон с собой! И зачем молодому Дзикановскому столько тары? Ты не задумывался?
– Фармацевт, – пожал плечами Донсков. – Но незаметно, чтобы дома он лекарствами занимался. Никаких приборов, приспособлений не видно.
– Я ведь не на шутку перепугался, пока Федонина в чувство приводил. Он, похоже, дважды падал, второй раз, когда до меня дозвонился.
– Так, может, его всё-таки в больницу?
– Врач дал ему какое-то средство, посидел минут десять, успокоил меня, что опасности нет, но тоже настаивал на госпитализации. А он ни в какую. Отлежусь, говорит. Чувствую себя лучше. Лёгкое головокружение осталось и речь. Ты сам видел, он восстанавливается на глазах.
– Значит, Павел Никифорович пришёл сюда отраву искать? – задумался капитан.
– Он так выразился.
– Мне, дураку, раньше следовало догадаться, когда бабка Матрёна, соседка коллекционера, талдычила о странном сне Серафимы Илларионовны. Теперь понятно, почему она спала целые сутки. Аркадий Викентьевич использовал этот препарат под видом духов, когда её усыплял. А потом вскрыл сейф.
– Возможно, этот флакон стал роковым и для самого Семиножкина, – согласился с ним я.
– Совещание у вас, значит, не состоится? – Донсков переступал с ноги на ногу, как застоявшийся скакун.
– Не терпится?
– Я полковника Лудонина сумел отговорить, мне сейчас каждый час дорог, не до… Сам понимаешь.
Он хотел сказать «не до болтовни», но поднял на меня глаза и смолчал.
– Говори, говори, – не стал я его смущать окончательно, – вы, сыщики, иногда способны головой работать лучше, чем языком.
– Нас ноги кормят. Ты прав, прокурор, но и она не только для того, чтобы фуражку носить.
– Федонин просил домой его отвезти.
– Я доставлю. Прямиком в объятия разлюбезной Нонны Сергеевны и домчу.
– Смотри, не напугай. И ничего лишнего. Он сам найдёт, что ей сказать.
– Обижаешь, Данила Павлович.
– И это?.. Руководству не стоит ничего сообщать… Об этой оплошности. Ни к чему им эти детали.
– Да что же мы, совсем без понятий? – обиделся Донсков.
– Я вечером его навещу сам. Тебе успеха, капитан.
– Увидимся.
И мы расстались. Я спешил в бюро экспертиз. Капитан, похоже, напал наконец на след Князева и его дружков; видно было по его сияющим глазам, что почуял он их близость, не стоялось ему на месте. Да и пора бы. Больно уж долго судьба водила нас носами по асфальту неудач.
Глава IV
Вот тогда как раз и появился на нашем горизонте этот Павел Суров. Журналист, оказывается, уже был знаком с некоторыми из «уголовки». Его немного знал и капитан Донсков. Меня он нашёл по телефону, я, как обычно, сослался на начальство, мол, наверх обращайтесь, потом сказался на занятость, а о последнем разговоре Колосухину доложил.
– Почуяли, говорите, жареное? – взгляд замоблпрокурора горел негодованием.
– Похоже.
– Что же их интересует? – шеф мрачнел на глазах.
– Не спрашивает. Так, обычные темы… Рост преступности, малолетки, молодёжь. Он со мной даже мыслью гениальной поделился, мол, динамика правонарушений среди детей – это будущее криминала. Просветил, так сказать. Но это у них приёмчики известные. Им сюда бы пробраться… В штаб. Информация о кладбищенских трупах, видно, просочилась. Вот и принюхиваются. Донсков божится насчёт своих, но там, когда могилу раскапывали, народу всякого собралось немало. Ночь и та не отпугнула желающих поглазеть. К тому же юрисконсульт присутствовал. Из горисполкома. Скорее всего, он и пустил слух. Вот и захотелось газетчикам о наших героических буднях всему миру поведать.
– Посоветуйте ему в милицию обратиться.
– Подковыривает: «У вас учреждение закрытое?» Издевается.
– Даже так?
– Этот – дока. Ему известно, что убийствами прокуратура занимается.
– Шустрый, – Колосухин крякнул от досады. – А нельзя приструнить?
– Не отвяжется.
– Мне не до него. Может, Павел Никифорович? Или в кадры его адресуйте.
– Федонин пока прибаливает. А Течулина в район уехала до конца недели.
По правде сказать, о журналисте этом среди наших гуляла дурная слава. В милиции его побаивались, в том числе, как я начал догадываться, и сам Донсков. Тот мог накатать такое, что в один день из тебя героя смастырить, чтобы потом свои же подкалывали да посмеивались или ещё хуже – лягнуть так, что долго икалось и помнилось. «Управу на него найти, конечно, можно, – сетовал капитан Донсков, – но поговаривают, что за его спиной маячит всемогущая фигура Селивана Цапина». – «А этот что за гусь?» – вылупил я глаза. «Главный редактор газеты, – просветил меня Донсков, ухмыляясь. – Ничего не затевает без команды оттуда». – «Оттуда?» – до меня не доходили невразумительные намёки капитана, со значением кивнувшего вверх. «Ну кто нами правит? – буркнул тот. – Не всевышний же! Обком, облисполком. Ты, прямо, как ребёнок, Данила Павлович…»
Теперь, достаточно просвещённый, я и выложил все свои открытия Колосухину, который не мне в пример догадливый, сразу принялся за своё обычное занятие в таких случаях: шеей закрутил, будто из воротничка рубашки собирался выскочить, враз тот его душить начал. Наконец, так и не одолев препятствие и покраснев, он на меня в упор:
– А что у них конкретного?
– Я пытал Донскова. Тот особо не распространяется. Но якобы Сурову поручили собрать материал о работе прокуратуры. С учётом последних нераскрытых убийств… Молва нехорошая в народе. Сплетни разные про кладбищенские тайны, грабительские разорения могил… Из мухи слона они умеют делать.
– Вот как реагируют! Нам бы у них поучиться оперативности.
– Ещё неизвестно, с чьей стороны ветерок задувает.
– Так я же у Николая Петровича на днях представление генералу Максинову подписал. Там про все милицейские проколы, ошибки, нарушения… Вчера отдал в почту на отправку.
Мы переглянулись.
– Это что же делается? – Колосухин в лице переменился.
– Упреждающий удар.
– Они всё извратить хотят. На нас своё дерьмо!..
Вывести из себя нашего шефа, следящего за каждым словом, – это великое событие. Но я не ослышался, замоблпрокурора даже кулаки сжал и лицом запылал, того и гляди вспыхнет. Понять его особого ума не требовалось: Виктор Антонович, значась заместителем прокурора области, непосредственно отвечал за всё следствие в органах прокуратуры, и шишек на его бедную голову постоянно сыпалось, сколько в тайге не соберёшь.
– Раз они таким образом, – начал я изобретать велосипед. – С больной головы на здоровую пытаются, может, тогда будет правильным ознакомить этого Сурова с нашим документом? Представление – это вещь официальная, форма прокурорского реагирования на серьёзные нарушения законности, предусмотрена УПК. Он парень умный, расставит точки.
– Это уж как Николай Петрович решит, – буркнул Колосухин. – Действовать их же методом? Нет, Игорушкин такие средства не признаёт.
– В бою… – заикнулся я. – А-ля гер ком…
– В бою, конечно, все средства хороши, но мы не противники. Не враги. И не сражения разыгрываем между собой. Это знаете, куда завести может?
– А у них, значит, хватает совести так поступать?
– У кого у них?
Я впопыхах не нашёл ничего более путного как воздух перед собой головой боднуть, но получилось, видимо, с содержанием, потому что Колосухин обернулся весь в сумрачных раздумьях, изучать-то особенно его глазам было нечего – на белой стенке забытая с прошлого оперативного совещания табличка с показателями следственной работы за восемь месяцев, выше – бодрый Леонид Ильич с оптимистическим взмахом руки и звёздочками на груди. Вдохновляющая поза, но только не в этот раз, и шеф, совсем понурившись, посоветовал:
– Сошлитесь всё-таки на болезнь Павла Никифоровича. Мол, выйдет на работу, тогда милости просим. Он старший в следственной группе, ему и решать. Разъясните, если надоедать станет, про тайну следствия. Это требование закона, а не наши выдумки.
На том и остановились. Возвратившись в кабинет, я начал названивать Федонину, трубку он взял сам, Нонна Сергеевна, не отходившая от него, уже тоталитарный режим отменила и убежала в аптеку; мы этим и воспользовались, обсудив проблемы.
– Заинтересовались нами, – начал я с главного, происки газеты и милиции меня задели больше всего.
– Суров – паренёк нормальный. Зря о нём так, – неожиданно остановил меня Федонин довольно бодрым тоном, так что у меня исчезли последние сомнения насчёт его здоровья. – Мы с ним как-то вместе выезжали в район по хитроумному убийству. Что тогда газету заинтересовало, уже и не помню. Какое-то совпадение было, по-моему, Суров сам родом из той деревни или из того же района, где потерпевший проживал.
– Землячок, значит? – не терпелось мне.
– Ну да. Но самое интересное в другом. Там убийцей женщина оказалась, во как, брат!
– Шерше ля фам?
– Не так, чтоб уж и шерше. Баба деревенская. И детей у неё куча. А пострадавший тёртый был калач, он не одну её вокруг пальца обвёл. Городской альфонс. И чего он на деревенскую позарился? Правда, личиком-то ничего была. Он её сам грохнуть собирался, как и с прежней своей подружкой поступил, а она его раскусила. Пробовала уговорить, он ни в какую. Вот она, когда он зазевался и… Не помню уже, чем его по голове очакушила, но скумекала: на обочину оттащила и в канаву – вроде как автомобильная жертва. Мы в деревне той дня два вместе с журналистом куковали, пока я возился с этим убийством. А статью он знатную накатал. И не приврал ничего. Так что можешь его не опасаться.
– А я и не опасаюсь, но с делом знакомить не собираюсь. И вообще вы бы выходили, Павел Никифорович, чувствую, командирский тон ваш восстановился.
– Я и сам рвусь, но Нонна…
– Врач есть. Выглядите… даже по телефону вполне на пятёрку.
– Скажи ещё на шестёрку, – хмыкнул старый лис. – Ты вот что, Данила Павлович, найди там у меня в столе список, который Петрович давал, и отработай по нему справку. Всех нами допрошенных по этому списку перечисли и их показания приложи. А то, как заявлюсь, Игорушкин меня к себе потребует.