Сквозь дрёму он слышал, как, закашляв, поднялся отец, неясные разговоры родителей на кухне и свисток чайника, оборвавшийся с опозданием. Потом мать осторожно подошла к двери, поудивлявшись, что всё спит, на цыпочках удалилась, так и не отважившись войти; и за ними захлопнулась входная дверь. Оставшись один, он блаженствовал в постели, разглядывая потолок, фотки на стенах, начиная со школьной поры, плакат любимого боксёра Попенченко с перчатками и в спортивной майке с рукописной надписью «“Динамо” – от всего сердца», сделанной им самим, разбудивших его бесстыжих голубей, до сих пор воркующих у распахнутой форточки.
В кои веки впереди у него были свободные целых полдня, пожалованные расщедрившимся капитаном Донсковым за успешные ночные бдения, младший лейтенант Семёнов ломал голову, куда их деть. Приятели давно перестали заглядывать, прознав про его вечную занятость, прежние увлечения он забросил сам, девушкой по-настоящему не обзавёлся. Однажды на службу рискнула позвонить Татьяна, но угодила на Фоменко, а старлей, перехватив телефон перед самым его носом, специально закатил ей такую занудную отповедь о вреде личных бесед в служебное время, зловредно поглядывая на младшего лейтенанта, что у той вряд ли осталось желание водиться с самим адресатом. А жаль, девушка произвела на Вячеслава яркое впечатление.
После памятного случая в кафе Семёнов ещё несколько раз бывал там, и незаметно они сблизились с Татьяной; ей даже удалось как-то утащить его в кинотеатр «Октябрь», посмотреть на «настоящих мужчин», как она выразилась; народ валил на «Великолепную семёрку» с самим Юлом Бриннером.
Успевая чистить зубы, а затем, прыгая на одной ноге, стараясь попасть в штанину, Семёнов приготовил глазунью из трёх яиц, уселся у телевизора и прихватил оставшуюся от отца газету. Патлатый певец бесновался на экране, словно напоминая и подсказывая:
Ты мне вчера сказала,
Что позвонишь сегодня,
Но, не назначив часа,
Сказала только «жди»…
И решение нашлось само собой – а не махнуть ли ему в то кафе и самому переговорить с Татьяной? Настоящему джентльмену не мешало бы извиниться за незаслуженные нравоучения, устроенные вздорным начальником, а то у бедняжки действительно сложится неблагоприятное мнение об этих самых… людях в синих шинелях.
Насвистывая привязавшийся мотивчик, младший лейтенант, естественно, при параде и весь представительный, не хуже английского дипломата, через какие-то полчаса бодрым шагом уже входил в кафе, но его ждало разочарование – Татьяны не оказалось на месте, оказывается, её куда-то отправил шеф, Фарук Нариманович, почтенный здоровяк, хозяйствовавший в зале. В обществе подружки-подменьщицы ему пришлось дожидаться с бокалом сока за столиком минут двадцать, прежде чем знакомая стройная фигурка мелькнула на входе, а вскоре она сама, сдержанно улыбаясь, присела напротив.
– Вот уж кого не ожидала увидеть, так это вас, Вячеслав Андреевич, – дерзко стрельнула она зелёными глазками и, казалось, пощёлкивая жадными зубками.
Подружка, ещё раньше вскочив на ноги, заняла безопасную позицию у них за спинами, не отваживаясь сидеть, но и не торопясь покидать.
– Пожалуйста, ещё стаканчик томатного сока… – ничего другого не нашёл он сказать.
– Обойдётесь, – прервала она его. – Этот сок опасен вашему драгоценному желудку в таком количестве. Вдруг узнает старший лейтенант Фоменко?
– Даме прохладной водички, – обернулся к застывшей в растерянности официантке галантный кавалер, явно подсказывая, кого ей следует слушать. – Клиент всегда прав.
Татьяна всё же махнула подружке рукой, а Семёнову напомнила:
– Какими ж судьбами? Неужели сам начальник позволил? Или опять с особым заданием?
Семёнов ценил юмор, он признавал и сатиру, но не в таком количестве, поэтому попробовал рассмеяться:
– Запомнился наш командир?
– У вас все такие вежливые? – отпарировала она.
Он отыскал её ладонь на столе и сжал тёплые подрагивающие пальцы.
– Мы-то надеялись, что у нас защитник появился, а его, оказывается, и по телефону нельзя услышать, – она потеплела глазками, но ещё хмурилась, явно доигрывая роль.
– А что? Опять кто дебоширил? – всё же спросил шёпотом и доверительно Семёнов, как он один умел делать, покорно опуская перед ней симпатичную голову и нижайше поглядывая из-под густых бровей.
– У нас тут хватает! – уже неслась, торопилась с бокалами подружка, улыбаясь во всю свою добродушную физиономию и довольная очевидными переменами. – Чего-чего, а этого добра!..
– Это кто же? – ещё строже насупился поклонник. – Милиция, а также общественность подобного не потерпит.
– Да хватит тебе, Люб! – одёрнула толстушку Татьяна. – И воду зачем принесла? Я тебя просила?
– Милые бранятся, а тебя в рога? – остановилась та, обидевшись.
– Что всё-таки случилось? – не подымал головы Семёнов; наладив отношения, он уже подумывал, как бы отпросить Татьяну у заведующего кафе и несколько часов провести вместе.
– Тот, малец шкодливый, заскакивал. Не забыл?
– Кто?
– Пива ему опять захотелось. Фарук, конечно, справился бы и сам. Но надоел. Хотели милицию вызвать, а он удрал.
– Погоди, погоди! – даже привстал Семёнов, не веря своему счастью, и сок пролил, дёрнувшись рукой. – Тот мальчишка?
– Он, – заволновалась и Татьяна. – А почему тебя это так удивляет? Он тебе интересен?
– Интересен? – уставился на неё Семёнов и судорожно огляделся. – Телефон у вас есть?
– Он преступник?
– Я многое бы отдал, чтобы увидеть его ещё раз.
– Убийца?
– Не знаю… Есть телефон?
– У заведующего. Но, кажется, ещё не подключен… после ремонта у нас…
– С кем он был?
– Один, – пожала она плечами, а вслед за ней побелела лицом и подружка.
– Он живёт где-то рядом?
– Да откуда мне знать!
– Ах, батюшки! – схватилась обеими руками за спинку стула толстушка. – Он вор. По морде было видно.
– Мне больно, – тихо сказала Татьяна, и Семёнов только теперь заметил, что сжимает её ладонь. – А кто он, Слава? – ещё тише спросила она.
– Это не главное.
– А что?
– Долго рассказывать, – поджал он губы и соображал, как быть. – Тебе что-нибудь известно о нём?
– Нет.
– Тогда зачем тебе знать?..
– Я его видела недавно.
– Видела? Где?
Она лишь испуганно кивнула головой:
– Когда на работу шла утром. В скверике на лавочке высиживал с таким же… хулиганом. Только тот взрослый мужчина. Маленький, противный и пухлый. Вроде колобка кругленький.
– С бельмом?
– Да. Без глаза.
– Слушай, Таня, – забывшись, он опять сжал ей руку так, что она вскрикнула. – Мне срочно надо позвонить в райотдел. Где тут поблизости телефон? Это очень важно.
Глава XIV
В дверях КГБ дежурный, поизучав моё удостоверение, приложил руку к козырьку фуражки и отсалютовал:
– Товарищ прокурор следственного отдела, вас дожидается старший советник юстиции Федонин в семьсот пятнадцатой комнате. Подождите, вас проводит солдат.
Я уже раскрыл было рот, чтобы удивиться, но вовремя прочувствовал ситуацию и только хмыкнул: непохож был бы на себя старый лис, высиживай он сейчас в своём кабинете и пяля глаза на надоевшего Змейкина, слюнявившего палец и переворачивавшего очередной лист десятого или одиннадцатого тома ненаглядного уголовного дела. Усадил небось за стол того же Толупанчика, подвернувшегося под руку, наобещал с три короба, а сам раньше меня сюда примчался.
Солдат, молодой, длинный и лопоухий, не спеша и не совсем уверенно вёл меня нескончаемыми безлюдными коридорами и узкими лестницами не с парадного, знакомого мне хода, а каким-то второстепенным путём, где урны для курения попадались чаще, чем встречный народ этой тихонькой с виду конторы. Иногда чуть припахивало туалетами, а на втором или третьем этаже мы прошествовали по пустующему огромному спортивному залу с гимнастическими снарядами, волейбольной площадкой, футбольными воротами и неубранными оранжевыми матами.
– У вас не ремонт случайно? – поинтересовался я в спину проводника.
Тот не ответил и не обернулся.
– Народ на передовой линии. Трудится с переменным успехом.
От кого я ждал ответа? Китайская стена оказалась бы разговорчивей.
«Дисциплина, – невольно зауважал я молчаливого спутника, косясь на решётки в окошках. – Боятся стёкла мячом расколотить или замуровались от внешнего противника?»
А солдат сохранял немоту, словно язык проглотил. И спина сутулая ничем его не выдавала, слышал ли он мои недовольные разглагольствования или тут же, не задумываясь, проглатывал, и шаг его был тот же, ленивый и по-верблюжьи размеренный. Я вспомнил известную нашу поговорку: «Солдат спит – служба идёт», проникся нехитрой её философской мудростью и тоже смолк, начиная уставать от скучного однообразия, пустоты и мёртвой тишины в этом огромном помещении. Наши шаги гулко отдавались в зале, отражаясь где-то над головой, ухая под самым потолком. Одна серая стена всё же повеселила транспарантом: большими красными буквами он убеждал: «Коммунизм – наша цель и задача». У выхода из зала под этим транспарантом встретилась или поджидала пожилая женщина с серым невыразительным лицом в синем халате с ведром и шваброй. Заметив нас, она опустила голову, когда мы поравнялись, тихо отвернулась в сторону. Мне вспомнился «Белый лебедь», в следственном изоляторе, там конвоиры командовали заключённым, когда в коридоре попадался встречный: «Стой! Отвернись к стене!» Здесь это было проделано без команды, автоматически. «Есть кто живой?! – захотелось мне заорать во всю глотку. – Эй, люди!» Но солдат замер, распахнул незаметную дверку:
– Проходите.
В низеньком без окон кабинетике, где едва хватало места одному, Федонин заседал за низеньким столиком, на котором с трудом умещалось только раскрытое тёмно-коричневое дело. С порога в нос ударил дурной запах. Я даже застыл на несколько секунд, озираясь и стараясь понять, кто осмелился здесь травить нашего старшего следователя. Такой запах исходит от дохлятины где-нибудь в затхлой подворотне.