Полтора десятка мужчин двинулись дальше, сосредоточенно сопя.
— Товарищ майор, они здесь, мы их видели! — Через кусты проломился взволнованный Удальцов, физиономия его дрожала, даже усы от напряжения встали дыбом. — Там холм справа. Они обошли его и в лес втягиваются.
Проводник Збигнев пятился, облизывал губы и крестился. Потом он, не говоря ни слова, припустил в хвост колонны. Дескать, мавр сделал свое дело. Теперь ему можно и удалиться.
Догнали, мать их за ногу!
Майор тоже чуть не задохнулся от волнения и припустил вперед, огибая кустарник.
— Не ломитесь толпой! — бросил он за спину, пригнулся, выскочил на маленький пригорок, съехал вниз и распластался у края спуска.
Все как на ладони, надо же! Впереди очажки голой земли, прошлогодняя травка, снег в ямах. Метров сто абсолютно голого пространства, за ним стена леса.
Холм завершался каменистым обрывом. Там, справа от Павла, колыхались человеческие фигуры. Люди возникали словно из тумана, двигались вдоль опушки и пропадали в лесу.
Павел подрагивал от возбуждения, жадно поедал их глазами. Стрелять было бессмысленно, слишком далеко. Да и как их всех положить, если на виду от силы человека четыре? Он всматривался в противника до боли в глазах, не замечал, как за спиной пыхтели товарищи, гнездились рядом, шептали комментарии.
Некоторые немцы уже растворились за деревьями. На вид это были обыкновенные штатские люди в фуфайках, пальто, зимних шапках. За спинами котомки и рюкзаки. Практически все вооружены автоматами. На плече у самого рослого «крестьянина» покоился пулемет «МГ-42», он же косторез или крестовик.
Никакая гражданская одежда их не спасала. От этих ребят за версту несло военнослужащими черного ордена, привилегированной прослойкой германского общества. Низшие чины, а все равно пробы ставить негде. Надменные рожи, строевая осанка. Хотя притомились уже, ноги еле переставляли.
Настоящие штатские двигались в конце цепочки. Грузно шагал плотный мужчина средних лет. Пальто не по размеру, ноги путались в длинных полах. В правой руке он нес портфель. На голове у этого субъекта красовалась куцая шапчонка на цыплячьем меху, завязанная тесемками под подбородком.
Следом прыгающей походкой шла женщина. Невысокая, в широкой куртке, скрывающей фигуру. Сапоги на массивной подошве госпожа Ильза Краузе снять не удосужилась. На ее голове плотно сидела вязаная шапочка.
За ней шел мужчина среднего роста и такой же комплекции. Бесформенная шапка, зеленоватый брезентовый плащ, под который он скорее всего натянул не одну кофту, кирзовые сапоги, вещмешок советского образца на правом плече.
Дыхание у майора перехватило. Это он, больше некому! Выход демона на арену! Наконец-то!
Мендель тоже устал, делал короткие шаги, отдувался, временами поднимал голову, исподлобья осматривался. На самой опушке он споткнулся, со злостью отшвырнул ногой толстую ветку и исчез за деревьями.
Замыкали шествие два автоматчика. Последний задержался, повертел головой, озирая тылы, как-то помедлил и отступил в чащу.
Терпения у Павла уже не хватало. Зубы выбивали маршевую дробь. Он обернулся. Весь маленький отряд сгрудился за ним. Люди вопросительно, с явным нетерпением поглядывали на него.
Майор еще раз оценил обстановку. Если немцы появились тут, то уже не исчезнут. Незачем пороть горячку, терять людей. Война скоро кончится. Бабы ждут с фронта своих мужиков, деньки считают до победных залпов.
Прямо — спуск с косогора, влево — тропа по извилистому краю холма. Там можно спуститься через кустарник и незаметно подобраться к тому же лесу, только левее.
— Моя группа пойдет со мной, — бросил он. — Уходим влево, зажмем их с фланга, чтобы не вырвались. Удальцов, ведите людей на склон. Ждать на опушке, в бой не вступать. В лес заходим после двойного крика совы. Вести огонь только по автоматчикам! Трех штатских, включая женщину, приказываю взять живыми!
Павел пригнулся, побежал по склону, спрыгнул с невысокого обрыва, на четвереньках вклинился в кустарник. Вид на лес кардинально изменился. Слева его уже не было. На открытом пространстве белело озеро, окруженное кучками ивняка. Лес уходил на северо-запад.
«Хорошо, если немцы пройдут по опушке и окажутся на открытом пространстве. А если повернут в чащу? А силы, как ни крути, примерно равны», — подумал майор.
Он полз между пучками сухой растительности. Офицеры без лишних слов следовали за командиром. Южная опушка леса открывалась перед ними, растягивалась вширь. Лесной массив обрывался тупым углом. Рядом с ним они сейчас и находились.
Тут-то и грянул гром! Ударил пулемет, загремели автоматные очереди.
Что за черт? Павел похолодел. С опушки леса велась интенсивная стрельба, но не по ним.
Кобзарь крепко выругался за спиной майора.
Предчувствуя что-то ужасное, Никольский вскочил на колени, раздвинул ветки. Да, страшнее некуда, но не здесь, а на восточной опушке. Майор где-то допустил ошибку, раскрыл карты. Немцы их вычислили, по крайней мере группу Удальцова!
Бойцы спускались по заснеженному лугу, фактически валили толпой, все двенадцать штыков. Они одолели половину пути до опушки, когда попали под кинжальный огонь! Спрятаться было некуда. Пули косили красноармейцев, они катились вниз по склону, застывали с разбросанными конечностями. Кто-то бросился назад и тут же рухнул.
Павел видел своими глазами, как приподнялся на колене старшина Удальцов. Он хотел бросить гранату, но выронил ее и схватился за грудь. В следующий миг граната взорвалась практически под ним.
Потом стрельба оборвалась. Ветер донес с опушки немецкую речь.
Павел задыхался, ноги не держали его. Минутная прострация, малодушие, боль за бездарно погубленных солдат!.. Кобзарь и Булыгин оттащили майора в глубину кустарника.
— Командир, опомнись! — Кобзарь тряс его, как грушу. — Еще не все потеряно. Это тех парней они заметили, а нас — нет. Нужно дальше идти. Мы еще сумеем перекрыть им дорогу, заманим в ловушку.
Майор очнулся. Какого черта он позволил себе так раскиснуть?! Парни сами виноваты. Почему они повалили толпой?
Он полз, скрипя зубами, перекатился влево, чтобы держаться подальше от опушки, подождал, пока приблизятся остальные. У озера ловить нечего. Майор выразительно показал пальцами. Мол, туда!.. Фрицы перестали стрелять, значит, скоро объявятся. А если нет, то в лес углубились. Надо преследовать их и уничтожать.
— Эх, полетели по баллистической траектории, — слишком заумно выразился Виталий Еремеев и первым подался к южной опушке.
Укрытий хватало — канавы, вздыбленная земля с чахлой растительностью. На опушке высились груды бурелома, но до них еще предстояло добраться. Офицеры ползли по одному, прикрывали товарищей, перекатывались в канавы.
Шарики мерзлой земли катились майору за воротник. Он жестами отдавал распоряжения: вы двое налево, мы — направо. Оперативники залегли за грудой валежника на опушке, спрятали головы, слушали. Где вы, господа, потерялись?
Павел первым оторвался от поваленного дерева, перекатился под куст. При этом он боковым зрением отметил, как на правом фланге активизировался Булыгин. Тот зеркально повторял его действия.
Они вползли в лес, на голоса. Немцы быстро шли им навстречу. Это означало, что они хотели пройти вдоль озера до ближайшего лесного массива. За деревьями мелькали люди.
Павел рискнул оторваться от мерзлой земли, приподнял голову. Рядом с ним лежал Виталий Еремеев. Где-то справа затаились Кобзарь с Булыгиным. Их не было видно. Если они проявят терпение, то немецкие солдаты пройдут мимо них. А там и до доктора Менделя недалеко.
От земли холодило. Шуршала прелая листва под животом. Немцы приближались.
Майор поздно понял свою главную ошибку. Им надо было оставаться на опушке и бить в упор, когда фашисты выйдут из леса. Но кто же знал, что они двинутся именно сюда, а не отправятся прямым ходом в чащу!
Ждать дальше не имело смысла. Сейчас немцы пойдут мимо и наступят на голову.
Майор переглянулся с Виталием. Молодой офицер побледнел, сжался в пружину, мелко вибрировал. Карикатурная улыбка исказила его лицо.
— Поехали, командир? Мы готовы на все?
«Вот только все не готово, — подумал Никольский. — Но юноша прав — пора».
Майор кивнул.
Они из двух стволов сеяли разумное, доброе, вечное, косили тех немцев, которые шли в авангарде процессии. Били без пауз, приподнявшись на колени, потом, не сговариваясь, перекатились в разные стороны, стали палить, не видя мишеней.
«Раненый Мендель меня тоже устроит, — решил майор. — Даже мертвый. Пусть он лучше подохнет, чем сбежит!»
Лес взорвался. Валом взметнулась жухлая листва, посыпались сухие ветки с деревьев. Кричали люди в штатском, попавшие в ловушку. Несколько человек уже лежали, обливаясь кровью. Остальные пятились, стреляли из автоматов.
Справа тоже захлопали выстрелы. Это Булыгин и Кобзарь открыли огонь по флангу противника. Немцы метались, не знали, куда бежать. А тут еще у них в тылу воздух порвало совершенно ненужное, какое-то диковатое «ура!». Этот крик вылетал не то из двух, не то из трех глоток и сопровождался пальбой. Значит, остались на склоне живые солдаты. Теперь они кинулись исправлять свои ошибки.
Трещали и ходили ходуном заросли орешника. Туда отступили выжившие немцы. Ор стоял такой, словно ссорились сороки.
Оперативники перебегали, сжимали полукруг. Быстрее, пока враги не повалили в чащу!
Справа поднялись Булыгин и Кобзарь. Они бежали, пригнувшись, и кричали невидимым красноармейцам, чтобы те прекратили стрельбу. Здесь свои. Как бы не нарваться на огонь, который совершенно зря называется дружеским! Ситуация становилась щекотливой, повышался риск попасть в своих.
А вот перед немцами такая проблема не стояла, Они откатывались за кустарник, прикрывали тех людей, которых должны были защищать.
— Вперед, сейчас уйдут! — приказал майор Еремееву. — Осторожно, голову береги, другую на складе не выдадут!