Елка надежно взяла след, рвалась в глубину тоннеля. Возницкому приходилось сдерживать ее порывы.
— Ишь, разогналась, — проворчал какой-то солдат. — Не к добру. Скоро точно потеряет след.
Товарищи шикали на него. Мол, не каркай! Потерять след в этих лабиринтах — полная катастрофа.
Елку прикрывали двое солдат. Собака в этот час, как ни странно, была ценнее людей. Овчарка, глухо ворча, ушла из тоннеля в правое ответвление.
Группа угодила в узкий коридор. Снова кирпичная стена. Обожженная глина пропиталась сыростью, пачкала обмундирование. Вдоль стены тянулась кирпичная отбортовка, о нее немудрено было поломать ноги.
Кому-то не повезло. Солдат ударился коленом, жаловался на жуткий ушиб.
— И что прикажешь делать, герой? — прорычал сержант Малахов. — На ручках тебя понести? Давай я потащу, только не обижайся, когда топить буду!
Но в целом разведчики не роптали. Они привыкли работать в самых сложных условиях.
Потянулась анфилада арочных пролетов, и вдруг яркий свет резанул по глазам. Выход на поверхность! Люди дышали полной грудью.
— Запасайтесь кислородом, братцы, — пробурчал шутник Авдеев. — За щеки откладывайте, в мочевой пузырь, куда угодно. Скоро пригодится.
Перед освещенной зоной разведчики рассредоточились, подкрадывались к ней по одному. Широкий коридор, ступени вверх. Оттуда и пробивался свет.
Наверху все было разворочено, искорежено, торчали огрызки бетонных блоков со стальной арматурой. Наверное, мощная авиабомба проломила здание, разметала подвал, отчего и вскрылся проход в подземелье.
Задерживаться здесь солдаты не стали. Овчарка рвалась дальше по шахте. Впрочем, иногда она начинала нервничать, меняла направление, кружилась на месте, бежала назад, снова металась, пока опять не находила потерянный след.
Объяснение этого факта напрашивалось само собой. Беглецы тоже двигались неуверенно, совались не в те коридоры, меняли курс. Несколько раз солдаты натыкались на свежие окурки, нашли место, где немцы сделали привал. Там валялись бычки, обрывки упаковок от галет и шоколада.
Потом овчарка снова юркнула в боковой коридор. Она уткнулась в очередной обвал, скулила так, словно жаловалась на свою собачью жизнь, выразительно смотрела на людей, окруживших ее.
— Работай, девочка, старайся! — упрашивал ее Возницкий. — Ты ведь наше животное, советское, хотя и порода у тебя какая-то сомнительная.
Солдаты усмехались. Порода Елки действительно вызывала у них вопросы.
— Работать с ней можно, — пошутил все тот же Авдеев. — Но только с разрешения особого отдела.
Остряк тут же получил локтем под ребро и подавился.
Елка двинулась дальше, шмыгнула в какую-то щель. Солдаты возмущенно роптали. Мол, нам сплющиться надо, чтобы тут пройти.
— Немцы же сплющились, — огрызнулся Малахов. — А вам что мешает, бойцы непобедимой Красной армии?
Проход оказался коротким, вывел в коридор, который оборвался черным сферическим гротом. Елка шныряла от стены к стене, нервничала, принюхивалась. По подземелью блуждал рассеянный желтоватый свет.
Подобных местечек солдаты еще не встречали. Это было нечто вроде фойе с дежурным постом. Потолок переходил в стену. В глубину ниши не пролез бы даже карлик.
Грот напоминал сферу, разрезанную пополам. Массивный каменный потолок, кладка явно старинная, выложена заковыристым узором. Деревянный стол, несколько стульев, радиостанция, обросшая толстым слоем пыли, бытовой мусор, лопата в ванне с застывшим цементом.
Люди осматривались, пожимали плечами. В принципе, никто не возражал против незапланированного привала.
— Напоминает предбанник какого-то бункера, нет, командир? — проворчал Еремеев.
— Возможно, — отозвался Павел. — Но я не уверен, что Мендель собрался отсиживаться в бункере. Ему надо поскорее вырваться из города. Лично я на его месте устроился бы на берегу залива, а не в катакомбах. Чем больше времени проходит, тем меньше у него шансов покинуть Кенигсберг.
Овчарка что-то нашла, стала виться кругами, чуть не облизывала стену. При ближайшем рассмотрении обнаружилась низкая металлическая дверь, исписанная ржавыми разводами. Она фактически сливалась со стеной.
В памяти капитана контрразведки СМЕРШ накрепко засела подвальная дверь филиала института «Альтверде». Павел приказал всем отойти. Вдумчивый неспешный рядовой по фамилии Голуб размотал моток алюминиевой проволоки, соорудил на конце что-то вроде крюка, зацепил за край двери.
Никаких взрывных устройств не обнаружилось, но расслабляться не стоило. Бойцы согнулись в три погибели, проникали внутрь, крались дальше. На потолке висели лампы в пыльных плафонах, но электричества не было и в помине.
Поворот направо, каменная лестница со скользкими ступенями, изогнутый коридор. Потом еще одна лестница, на этот раз винтовая. Люди спускались по ней довольно долго, что не могло не вызывать озабоченности.
Короткий тамбур, широкий коридор. Проход налево — и монументальная железная дверь со стальными запорами.
«Может, это и есть один из тех мифических командных пунктов?» — подумал Павел.
Овчарка за дверь не рвалась. Там, похоже, никого не было. А если и притаились какие-то призраки, то в компетенцию контрразведки СМЕРШ не входило выяснение отношений с ними.
Снова ответвления труб, продолжение канализационной системы. Очередной обвал, через который солдаты перебирались долго, не отказывая себе в выразительных комментариях.
За обвалом Павел объявил привал. Бойцы выходили на сухой участок коридора, падали кто куда. Собака выказывала признаки нетерпения, скулила. Люди курили, с наслаждением закрывали глаза.
Похоже, не только они устроили здесь привал. Степенный кряжистый мужик по фамилии Голуб поднял окурок вонючей немецкой сигареты, пристально разглядывал его в свете фонаря, потом начал тщательно обнюхивать, пересиливая брезгливость.
Павел заинтересовался, придвинулся ближе:
— Что-то интересное, боец?
— Вообще-то баба курила, товарищ капитан, — несколько удивленно проговорил Голуб, демонстрируя окурок. — Видите помаду? Сигареты «Империум». Дрезденская табачная фабрика. Принято курить их через мундштук, но эта особа дымила просто так, сделала несколько затяжек, потом бросила. Сигарета тлела какое-то время, потом потухла. Пепел остался.
— Меня не удивляет, что курила женщина, — с усмешкой проговорил Никольский. — В компании Менделя имеется баба по имени Ильза Краузе. Не дай бог тебе, Голуб, встретиться с ней в ближнем бою или без оружия. Она тебя без соли загрызет.
— А что тебя удивляет, командир? — не понял Кобзарь.
— А то, что накануне панического бегства, перед лицом, так сказать, смертельной опасности, она нашла время и желание накрасить губы. Возможно, и ресницы подвела, щечки припудрила.
— А мне вот нравится, когда бабы накрашивают губки. Красиво! — Еремеев сокрушенно вздохнул. — Обязательно полюбуюсь, когда убивать буду эту тварь.
— Курили примерно час назад, — сделал второй глубокомысленный вывод Голуб, заново обнюхав окурок. — Могу ошибаться, но думаю, что не намного.
Павел посмотрел на часы. Время под землей шло как-то не так. Пять часов канули в Лету, на поверхности давно стемнело. Оттого и не просачивался через провалы дневной свет. По его ощущениям выходило, что в нужном направлении они прошли километров пять. Ведь двигались зигзагами, часто пятились. Их путь пролегал не только по горизонтали. Но он тоже мог и ошибаться.
— Странно, — сказал Еремеев. — Отставали на три часа, а теперь — всего на час? Значит, скоро нагоним?
— Ничего странного, — буркнул Кобзарь. — Мендель с компанией прокладывают путь, а мы пользуемся дорожкой, проторенной ими.
— Ладно, вы тут поговорите, товарищи офицеры, — заявил Малахов. — А мы пока сбегаем на разведку, тоже проложим дорожку. Дорощенко, ты уже покурил?
Двое бойцов снялись и удалились в темень.
Остальные невольно примолкли, курили в тишине. Журчала вода в соседних переходах, где-то неподалеку протекала капель.
«Весна же», — подумал Павел.
Даже овчарка Елка перестала скулить, как-то загадочно помалкивала. Еремеев пристроился к ней под бочок, гладил спутанную шерсть с молчаливого согласия Возницкого.
У людей как-то беспокойно становилось на душе, они напряженно вслушивались. Товарищи предупредили их о своем приближении двойным переключением фонаря, потом подбежали, выключили свет.
— Имеются две тревожные новости, товарищ капитан, — глухо сообщил сержант Малахов.
— Что, одна тревожнее другой? — спросил Павел.
— Так точно! — подтвердил сержант. — За поворотом нет никаких ответвлений. Коридор расширяется, превращается в галерею с колоннами. Там вода по щиколотку. Это раз. Воняет жутко. Похоже, сток забит, все дерьмо наружу. Мы вроде голоса слышали впереди. Впрочем, не уверены. Я считаю, что слышал, а Дорощенко думает, что мне лечиться надо.
— Да уж, опечалил, — сказал Павел, покачал головой и задумался.
«Не слишком ли быстро мы догнали доктора Менделя и компанию, примкнувшую к нему? Впрочем, эти голоса могут принадлежать кому угодно, включая заплутавших призраков и даже советских солдат. А вот что касается дерьма по щиколотку, то это действительно не подарок».
— Проголосуем, командир? — в шутку предложил Еремеев.
— Мы не на выборах народных депутатов, — отрезал Павел. — Это там ты можешь свободно выражать свое мнение. Так, мужики, снимаемся и малым ходом движемся вперед. Втемную не пройдем, фонари включать придется. Прячемся за колоннами, на открытых местах не светимся. Возницкий, побереги свое лохматое чудо, пойдете в хвосте.
За поворотом бойцов действительно поджидало весьма неприглядное зрелище. Коридор вытягивался в ширину и высоту, превращался в какую-то анфиладу. Кирпичную кладку изъела постоянная сырость, кирпичи крошились, вываливались из стен.
Два продольных ряда колонн рассекали пространство на три параллельных нефа. Колонны эти были монументальными. Кирпич, стр