— Это все?
— А разве мало? — разозлился Кобзарь. — Тебя больше устроило бы, если бы немцы меня пристрелили? Где мы, командир? Что за яма такая?
— Оркестровая, — буркнул Павел, оставляя Кобзаря в покое.
Пальба вроде притихла. Он высунулся на пару мгновений и едва успел рухнуть. Рой сердитых ос пронесся над его головой.
— Товарищ капитан, не делайте этого! — крикнул Филимонов с другого конца ямы.
Он сидел на корточках, иногда приподнимался, высовывал ствол и выпускал наудачу несколько пуль.
— Филимонов, сколько их, не заметил? — крикнул Павел.
— Точно не знаю, товарищ капитан. Четверо или пятеро. Остальные ушли. Но эти ведут себя как последние сволочи! Подкараулили, гады!
Ну конечно, на самом интересном месте. Ждали в засаде.
Стрельба оборвалась. Запас боеприпасов у фашистов тоже был не резиновый.
— Еремеев, ты где! — громко спросил Павел.
— Здесь, — ответил Виталий из соседней ямы, точно такой же. — Хреново что-то мне стало, командир. Как же мы допустили такое?
— Заткнись! — злобно рявкнул Никольский. — Кто рядом с тобой? Все живые?
— Да хрен-то там все, — хрипло отозвался кто-то. — Это я, Авдеев, товарищ капитан. Здесь еще Вахмянин, мы целые.
Павел осторожно высунулся. Немцы определенно находились только с одной стороны. Не успели рассредоточиться или не захотели? На гребне мусорного вала матово отливали стальные шлемы. Автоматчики вели увлекательную беседу между собой.
Собака уже отмучилась. Мертвые Дорощенко, Голуб, Возницкий, Шаркун. Четверо, не считая Елки. Эх, ребята.
Капитана затряс нешуточный озноб. Под Аушвальдом по его вине в погоне за Менделем погибло больше десятка отличных парней. Здесь та же история.
— Где сержант Малахов?
— Да хрен бы его знал, — ворчливо отозвался Вахмянин. — Он всех пропустил, последним бежал, вроде упал, когда это веселье началось.
— Эй, рус, сдавайся! — прокаркал эсэсовец. — А то пиф-паф!
Немцы загоготали.
Из ям понеслась площадная брань. Позиция у бойцов была хреновее некуда. Эсэсовцы могли элементарно добить их, но пока оттягивали это удовольствие.
Павел повернулся. Филимонов сидел на корточках в дальнем углу ямы, сжимал в кулаке наступательную гранату РГД. Такая же была и у Никольского. Да вот толку от нее как с козла молока. На гору не забросить. Для этого надо подняться, превратиться в отличную мишень.
Немец свистнул и бросил гранату. Она упала недалеко от ямы, по инерции покатилась дальше, рухнула под ноги Никольскому. Ахнул Филимонов, что-то злобно выкрикнул Кобзарь.
Павел разглядел ее во всей красе, пока хватал. Та самая колотушка, небольшой металлический цилиндр, длинная отполированная рукоятка. Он успел вышвырнуть ее обратно. Пороховая мякоть замедлителя горит порядка пяти секунд, иногда дольше, бывает, что восемь, случается, что и вовсе не взрывается, если брак.
Граната сработала в воздухе, едва Павел отбросил ее от себя. Хлопок, вспышка, тяжелый напряг для ушей. Все прижались к стене ямы. Пронесло.
— Ну что, товарищ капитан, в атаку, пока нас тут всех не уделали? — выкрикнул из соседней ямы Вахмянин. — Это ведь не последняя у них колотушка.
— Пошли. — Голос Павла вдруг осип, слова давались ему с трудом. — Кобзарь, возьми автомат, прикрой. Бойцы, гранаты к бою!
Но до полного безумия дело не дошло. Во вражеском тылу вдруг стали рваться гранаты, оттуда донеслись испуганные крики, разразился звонкой трелью советский «ППШ». А потом все смолкло.
Кобзарь позабыл про свою больную ногу, вытянул шею. Захлопал глазами Филимонов. Посыпались кирпичи с горки, кто-то закряхтел, грязно выругался.
— Эй, это я, не стреляйте, — прохрипел знакомый голос. — Вылезайте. Капут фрицам, четверо их было.
Малахов выглядел не очень бодро. Какой-то постаревший, вялый, с опущенными плечами. Сержант сползал с мусорной кучи, используя автомат как костыль. Оборванный, грязный, он напоминал помешанного бездомного, решившего вдруг заняться военным делом.
Павел облегченно выдохнул, вылез из ямы. Он и Филимонов помогли Кобзарю. Того пришлось вытаскивать волоком. Опустела и соседняя яма.
— Я же последним бежал, — с виноватым видом объяснил сержант. — Всех пропустил, потом сам. А когда стрелять начали, упал, закатился под гору. Там слесарную гильотину вместе со станиной вывернуло. Пока обошел, подкрался к ним сзади. — У сержанта задрожала губа. — Товарищ капитан, это я виноват, не подумал, а вы правы были. Отдавайте меня под трибунал, когда вернемся, заслужил. Из-за меня такие парни погибли.
— Вместе пойдем под трибунал, когда вернемся, — отрезал Павел. — Авдеев, Вахмянин! — Он резко повернулся. — Быстро проверить помещение! Остальным уйти с глаз долой!
Бойцы, обрадованные тем, что еще не пробил их смертный час, вернулись через несколько минут и сообщили, что в цехе никого, периметр тоже свободен. Что дальше — неизвестно.
Пока они отсутствовали, Малахов с Филимоновым совершили рейд на мусорную кучу, где валялись тела, нашпигованные осколками, собрали оружие, боеприпасы. Брать со своих мертвых оказалось нечего. Патроны у всех были на исходе, осталось только несколько гранат. Бойцы оттащили погибших товарищей под вздыбленную гильотину, минутку постояли, отдавая им дань уважения.
Спустя минуту потрепанный отряд уже находился на западной стороне цеха. Теперь бойцы не светились, использовали укрытия, перебегали по одному. Двор цеха был завален мусором. Там валялись груды металлолома, взорванный грузовик, расколовшийся пополам подъемный кран. Индустриальная зона, похоже, кончалась, но точного представления об этом у солдат не было.
Под небольшим обрывом рос густой кустарник. Весна даже в адских условиях брала свое. Ветки начали покрываться мелкой зеленью.
Павел вертел головой, видел голую стену производственного помещения, обвалившуюся кладку, ломаный бетон. Он не имел права снова допустить ошибку. Слишком дорого они обходились.
Капитан сделал знак своим людям и припустил, пригибая голову, на северную сторону. Павел свернул за угол. Отлично! Пожарная лестница была практически целой. Руки уже не гнулись, ноги гудели. Он подтягивался, перебирал ногами по разбитой кладке, зацепился за крайние ступени.
Вряд ли здесь, на северной стороне, Павел мог попасть под огонь снайпера. Но он все равно испытывал беспокойные ощущения, знал, что полностью беззащитен. Майор спешил, взбирался на крышу, стараясь не смотреть вниз. Лестница дрожала, в нескольких местах крепежные штыри вылезли из кладки.
Он вполз на кирпичный бортик, отдышался и решил, что лучше не вставать. По соседству в крыше чернел устрашающий провал. Высота у здания была приличной, с пятиэтажный дом. Ветер трепал слипшиеся волосы капитана, теперь он мог дышать полной грудью.
Порывистый ветер гнал тучи с моря. Прошла уже половина дня.
С высоты открывалась интересная панорама. Индустриальная зона тянулась на восток, почти до самого города. Там дымились сплошные развалины.
На западе виднелись какие-то карьеры и холмы — отвалы пустой породы. Среди них проглядывали остроконечные крыши. Там стоял небольшой поселок.
За ним раскинулась серая водная гладь обширного залива Фришес-Хафф. Дальнего берега видно не было. В тумане на косе прятался город Пиллау, пока еще занятый немцами. Там бряцала оружием мощная земландская группировка, до которой у Красной армии еще не дошли руки.
В воде кое-где замечались мелкие точки. Это были советские торпедные и противолодочные катера, о которых говорил полковник Максименко. Значит, там и находилась пресловутая бухта Варген. Не так уж и близко. Топать до нее придется прилично.
Он всматривался в перспективу до рези в глазах. За бухтой еще две, между ними опять небольшой поселок. Частично просматривались береговые скалы.
Противник сейчас должен был двигаться к берегу от индустриальной зоны. Если немцы оставили на заводе засаду и сразу пустились в путь, то они отмерили не больше пары верст. Капитан поедал глазами крыши и отвалы, заросли низкорослых деревьев.
Попались, черти! Никольский их засек. У него аж дыхание перехватило. Немцы обрисовались в разрыве между холмами, за ближним поселком, на середине дистанции до моря. Бинокля у капитана не было, он полагался лишь на зрение.
Люди появлялись из-за холма и пропадали в зарослях, опутывающих подножие следующей возвышенности. Они устали, еле ползли. Картинка расплывалась, он кое-как собирал ее в кучку.
Никольский насчитал девятерых. Все правильно. До противника по прямой версты полторы, а по всем изгибам и препятствиям — хрен его знает, товарищ майор!
Он даже Менделя узнал. В середине колонны двигался человек, согнувшийся в три погибели, в плащ-накидке до пят, завязанной под горлом, в каком-то невнятном головном уборе. Он неважно себя чувствовал. Сосед придерживал его под правую руку. Тоже правильно, только под нее и можно. Левой-то нет.
Он лихорадочно обдумывал ситуацию:
«Немцы движутся всем гуртом, значит, вторую засаду не оставили. Но они могут установить растяжки. За этим придется следить. Один поселок честная компания уже миновала, скоро подойдет к бухте. Звуки боя на заводе они, понятно, слышали. Если четверо охранников, оставленных для уничтожения группы преследования, их не догнали, то у Менделя есть повод задуматься».
Соблазн скатиться вниз был велик, но Павел набрался терпения и снова сканировал глазами местность.
Этот район оказался не таким уж безлюдным. На юге от залива за деревьями просматривалась колонна грузовиков. Там, по-видимому, проходила дорога.
Какие-то фигуры мелькали за деревьями, направлялись в сторону залива. Далеко, толком ничего не понять. Возможно, это были немецкие солдаты или неприкаянные штатские. Не исключено, что свои, советские.
На западной окраине Кенигсберга тоже наблюдалась активность. Изредка ветер доносил отзвуки выстрелов. Мелькали фигурки в пространстве между зданиями и деревьями. Вдоль берега по дороге, навстречу тягачу с артиллерийским орудием, ехал открытый «газик».