Павел машинально оттянул затвор «ТТ», нажал на спуск и убрал оружие в кобуру.
— Позвольте, — пробормотал Мендель, исподлобья наблюдавший за его манипуляциями. — У вас что же, в пистолете не было патронов?
— Ни единого, — подтвердил Павел и засмеялся, видя, как скукожилась физиономия нацистского преступника. — А вот теперь есть. — Он стряхнул с плеча «МП-40», передернул затвор. — Пошел вперед! Да пошевеливайся, скотина!
Продолжалась пешая прогулка по чужой земле. Капитан едва волокся, спотыкался, машинально подмечал, как меняются ландшафты. Гора щебня, кустарники, знакомый поселок, в котором они на свою голову подобрали так называемых Колонтовича и Лебедева.
Вдруг Мендель вскрикнул. Он проворонил ямку на дороге. Нога подломилась, пленник упал.
Павел подошел, встал над извивающимся телом. Доктор не симулировал, он действительно испытывал адские муки. Глаза его закатывались, он быстро белел.
— Поздравляю вас! — пробормотал Никольский, опустился на корточки и задрал штанину Менделя. — Теперь вы хоть отчасти поймете, что испытывали ваши пациенты во время так называемых операций.
Надо же так неловко наступить! Это был явный перелом, хорошо, что не открытый. Вся нога ниже колена уже превратилась в распухший синяк.
«Теперь ему и ногу ампутируют, — подумал капитан. — А голову-то когда?»
Но ситуация назревала невеселая. Мендель терял сознание от боли. Павел схватил его за шиворот, поволок дальше. Тяжело, неудобно. Он остановился, перекурил.
Уже рассвело, разгорался новый день, в общем-то, безоблачный, не холодный.
Выбора у капитана не оставалось. Он выбросил окурок, сел на корточки, взвалил на себя опостылевшего врача, медленно поднялся, расставил ноги. Есть еще порох в пороховницах.
Впрочем, метров через двадцать ему пришлось пересмотреть это утверждение. Позвоночник скрипел, тяжесть сдавливала грудную клетку. Но он упорно волок на себе пленника и мысленно прикидывал, как долго продержится — сто шагов или двести.
Из переулка выбрался согбенный человек, бросился к нему, сильно хромая:
— Командир, это я, Кобзарь.
Нет, это были два Кобзаря. Причем каждый из них тоже расплывался, и в итоге получалось четыре.
Старший лейтенант тоже выглядел весьма неважно. Бледный, как с того света, рука на перевязи, кровь на бинтах. Он волок «ППШ», который использовал как трость. Нога у офицера, кажется, не гнулась.
— Дружище, ты не представляешь, как я рад тебя видеть. — Язык у капитана заплетался, слова выходили какие-то нерусские. — Ты в порядке?
— Жду, командир. — У Игоря тоже были проблемы с речью. — Перевязался, забылся, очнулся, неплохо проводил время. Пару немцев пристрелил. Они мимо шли, не захотели бросать оружие. Да и шут с ними. Кто это на тебе?
— Мендель его фамилия. Как он на мне сидит? Нормально?
— Да, твой размер. Прибрали-таки кренделя. А ты молодец, вон какой сильный! — Кобзарь хрипло засмеялся. — Впору сказание писать о Павле, богатыре земли русской.
— Прусской, — поправил его Никольский. — Слушай, Игорь, ты, если сможешь, ползи позади нас, прикрывай тылы. Вот, ей-богу, сил у меня нет еще и тебя тащить.
— Злой ты какой-то, — заявил Кобзарь.
— Да, не в настроении.
— А остальные где? Сзади идут? Отстали?
— Нет их, Игорек.
— Совсем нет? — Кобзарь туго соображал.
— Совсем нет. И не будет уже никогда. Ты да я остались из всей нашей братии.
Игорь подавленно молчал, ковылял следом.
— Брось это безрукое чудовище, — вдруг сказал он.
— Не могу, приятель, — прокряхтел Никольский, едва переставляя ноги. — Если брошу, то потом не подниму. Можно, конечно, его пристрелить, но тогда все жертвы будут напрасными.
— Брось, говорю! — разозлился Кобзарь. — Не собираюсь я его убивать. Пусть живет и мучается. Смерть — слишком легкое наказание для него. Я тут по участкам бродил, когда лекарства искал. Видел в сарае тележку, здоровенная такая, стальная, для перевозки удобрений или еще чего, хрен его знает. Вроде целая была. На ней и повезем клиента. Брось его, командир, пошли за тележкой. Это близко.
Они прикатили эту нелепую громоздкую штуковину минуты через три и совместными усилиями погрузили в нее Менделя. Потом офицеры двинулись по дороге, идущей через остатки поселка, вдоль морского берега, закрытого вереницей скал. Где-то справа осталась индустриальная зона с памятным цехом. Дорога принимала укатанный вид, хотя и изобиловала воронками от снарядов.
Тележка тряслась, громыхала. Сползал на дорогу доктор Мендель, решивший на всякий случай не приходить в сознание. Капитан и старший лейтенант хватали его за одежду, втаскивали обратно на тележку.
Весь этот маразм пресек мобильный патруль 49-го полка 16-й гвардейской стрелковой дивизии. Заскрипели тормоза полуторки. К офицерам подбежали автоматчики в плащ-палатках.
— Это СМЕРШ, вот наши документы, — прохрипел Кобзарь. — Везем важного нацистского преступника. Вы обязаны предоставить нам транспорт и обеспечить безопасное передвижение до точки, которую мы вам укажем!
У Павла уже не было сил что-то говорить.
Оживленно загалдели солдаты, что-то докладывал в штаб офицер по переносной американской рации. Бойцы подсадили Никольского и Кобзаря в кузов, туда же втащили бесчувственного Менделя. Зарычал двигатель, затрясся кузов, выхлопная труба изрыгнула зловредную гарь.
Павла донимал расспросами взволнованный офицер. Он, видите ли, хотел все знать. Этот глупый неопытный человек не понимал, что такие вот любопытные персоны долго и счастливо не живут.
Глаза Никольского смыкались. Он сделал все, что только мог. Пусть данный тип от него отстанет. Ему сейчас надо нормально выспаться.
Эпилог
19 апреля 1945 года войска 1-го Белорусского фронта прорвали оборону противника на Зееловских высотах и вышли на финишную прямую, ведущую к Берлину. 9-я армия генерала Буссе попала в окружение юго-восточнее германской столицы, завязла в болотах, несла тяжелые потери. Четырехлетнее безумие подходило к концу.
Местечко под названием Амерлау Красная армия освободила еще три дня назад. Немецкий пехотный батальон, сокращенный советской артиллерией до роты, отступил в соседние поля, где и попал в плачевное положение. Солдаты, желающие сдаться, пополняли ряды пленных, остальных расстреливали танки прямой наводкой.
На краю поселка, когда-то чистого и аккуратного, расположился штаб стрелковой дивизии. В том же здании, где раньше работал немецкий госпиталь, теперь функционировал советский лазарет, куда с Зееловских высот свозили раненых.
И в штабе, и в лазарете, отделенном от последнего символической оградой, наблюдалась деловая суматоха. Подъезжали машины, бегали люди.
К штабу лихо подрулил бывалый «ГАЗ-64». Автоматчики в звании сержантов выволокли с заднего сиденья бледного сухопарого господина в форме полковника немецкой армии. Он не сопротивлялся, безропотно смирился со своей долей.
Еще несколько дней назад этот лощеный господин, фамилию которого украшала приставка «фон», руководил разведкой многострадальной 9-й армии. Его поймали в лесу, где он прикидывался мухомором и решал мучительную дилемму: стреляться прямо сейчас или погодить с полчаса?
— Симонов, тащите его к майору, — распорядился капитан Никольский, одетый в новое, с иголочки обмундирование. — Доложить, сдать по форме. С этим вы справитесь и без меня.
Молодые бойцы поволокли сухопарого господина в штаб.
Павел облегченно вздохнул, сдвинул фуражку на затылок и присел на лавочку у дома. Он с наслаждением вытянул ноги, вставил папиросу в зубы. День был ясный, припекало весеннее солнышко. Капитан расслабился, чувствовал, как спадает напряжение, сковавшее его тело.
Операция по извлечению фон Шлезера из леса прошла успешно, без потерь. Как же приятно, когда так получается.
Неподалеку разгружалась полуторка с красным крестом. Санитары бегали с носилками, кто-то ругался. Металась как заведенная молодая медсестра с большими глазами.
Это украшение лазарета Павел подметил еще вчера. Сейчас он ловил себя на мысли о том, что, глядя на эту девушку, становится каким-то задумчивым. Она тоже на него посмотрела, как-то поумерила быстрый бег, задумалась. Капитан улыбнулся ей, она — ему.
Санитары утащили в лазарет последние носилки.
Девушка колебалась. У Павла возникло ощущение, что она собирается к нему подойти. Он напрягся, хотел подняться, сделать первый шаг.
Все испортил какой-то старший лейтенант в замызганной фуфайке, немолодой, но крепкий.
Он отделился от компании людей в белых халатах, подошел к капитану и спросил:
— Прошу прощения, вы же Павел Викторович Никольский, да?
Сотрудник контрразведки СМЕРШ поднял голову, и губы его расползлись в непроизвольной улыбке. Они пожали друг другу руки. Вот этого человека Павел действительно был рад видеть. Мужчина сел рядом, достал кисет.
— Не староваты вы для старлея, Иван Максимович? — поинтересовался Никольский. — В вашем-то возрасте, да такое ребяческое, назовем это так, звание. Вы же вроде майором были.
— Зато для зэка я, кажется, слишком молод. Поэтому ответственные товарищи решили повременить с отправкой меня в колымские лагеря, — с усмешкой проговорил бывший майор медицинской службы и узник лагеря смерти Аушвальд, — Безумно рад вас видеть, Павел Викторович, живым и здоровым. Ваша карьера тоже подкачала? — Он покосился на погоны собеседника. — Когда мы виделись последний раз, вы были майором.
— Так я хотя бы очередное звание получил, — сказал Павел. — А вы аж через два прыгнули. Не задается у нас с вами карьерный рост. Я тоже рад вас видеть, Иван Максимович. Смотрю, вы при деле, занимаетесь любимой медициной. Вы врач?
— Фельдшер, — уточнил Градов. — Не дорос до врача. Не объяснять же этим людям, что я руководил солидным госпиталем и вроде справлялся с такой работой.
— То есть та печальная история закончилась для вас благополучно? Простите, что не интересовался вашей судьбой. Служба закрутила.