Все это дает Эндерби шанс стать городом намного раньше Нарборо. И не только потому, что по количеству населения эта деревня сильно превосходит Нарборо и Литтлторп вместе взятые, и не потому, что в ней больше типовых домов для рабочих с каменоломен и меньше строений в георгианском и тюдорском стилях, а прежде всего потому, что жители Эндерби легче отвыкают от деревенского быта и быстрее приспосабливаются к новым магазинам и производствам, т. е. к городскому образу жизни.
Молодежь Эндерби слыла у полицейских куда более ершистой, чем нарборская, — в Нарборо селился в основном средний класс, а в Эндерби — рабочие, — зато приезжие считали жителей Эндерби намного гостеприимнее нарборцев.
Несмотря на видимые отличия, улицы и переулки обоих местечек несут на себе отпечаток деревенского хозяйства. Подростки Эндерби и Нарборо бегают в школу в городок Латтеруорт, где сохранилось множество привлекательных георгианских домиков, — некоторым ученикам приходится ежедневно преодолевать расстояние в шесть миль.
Компьютерная база данных составлена полицией в полном соответствии с социальным делением деревенского общества: каждый дом занесен в один из трех разделов — принадлежащий совету, частный или богатый.
В какой деревне он жил, сказать трудно: его домик находился на Фоксхантер-Раундэбаут. В почтовом адресе он указывал Нарборо, но и до Эндерби ему было рукой подать. Весной 1986 года он больше не гонял по улицам близлежащих деревень на велосипеде. Ему исполнилось семнадцать, и он получил в подарок первый в жизни мотоцикл.
Парень был шести футов роста, широкобедрый и толстоногий. Его непокорные волосы не знали расчески, а джинсы он переодевал крайне редко. Его одежда вечно была в жирных пятнах, к которым с появлением мотоцикла добавились и масляные, а руки уже больше никогда не отмывались. С возрастом его лоб начал несколько нависать над глазами, и все указывало на то, что детское выражение еще долго не покинет его лица. Улыбка у него тоже была детской, таинственной, вроде еле сдерживаемого смешка. Его считали робким и нелюдимым, и напрасно. Хулиганские замашки остались у него с детства.
Однажды местный слесарь зашел в маленький магазинчик видеокассет в двух шагах от своего дома, где также располагалась и служба таксопарка Нарборо. Молодая продавщица выдавала кассеты напрокат и заказывала такси.
Вдруг в магазин вошел парень и сразу же направился к стоявшей неподалеку девочке, которая, чуть наклонившись, выбирала кассету. На глазах у всех хулиган погладил девочку между ног.
Присутствующие остолбенели, а он лишь таинственно ухмыльнулся, словно спрашивая: а что такого?
Слесарь, бывший армейский инструктор по дзюдо, подошел к пацану и сказал:
— Еще раз увижу — вгоню башку в плечи!
Тот промолчал, взглянул на слесаря и осклабился в глупой улыбке.
— Он просто уставился на меня, — рассказывал слесарь знакомым, — как будто ничего не понял. Не дай бог, чтобы моя дочь оказалась наедине с таким ублюдком.
Несмотря на любовь к мотоциклам и на то, что ему уже исполнилось семнадцать, его тянуло к детям. Ниже, по Нарборо-роуд, жила семья с шестью детьми, и он часто заходил к ним после школы. Старшему было лет пятнадцать, а младшей исполнилось девять. Ей не нравился этот мальчишка, хотя иногда он помогал ее родителям, а саму ее катал на мотоцикле.
— Он как рыба, и пахнет рыбой, — говорила девочка. — Я зову его Рыбой.
Как-то после обеда девчушка играла во дворе, когда он приехал к ее старшему брату. Он обозвал ее, она огрызнулась и, подбежав к мото циклу, зло ударила по нему расческой, случайно оказавшейся у нее в руке. Он отобрал расческу и ткнул щетиной девочке в лицо.
— Так кто Рыба? — угрожающе спросил он и ударил ее по щеке.
Она бросилась жаловаться отцу, и тот немедленно отправил хулигана домой, предупредив, чтобы он не смел бить детей.
Но в субботу Рыба появился вновь. Девочка назло обозвала его, он бросился за ней и схватил; вырываясь, она его укусила.
— Тогда он сдернул с меня штанишки и взял меня за «копилку». Мне стало больно! Он был в мотоциклетных перчатках, — рассказывала девчушка.
Мимо шла девочка лет четырнадцати. Увидев происходящее, она закричала:
— Пусти ее! Убью! — и, схватив палку, ударила обидчика.
Он обрушил на них град ругательств, обозвал «шлаком», вскочил на мотоцикл и был таков.
Через шесть дней, выждав момент, когда родителей девочки не было дома, Рыба опять явился к ним. Войдя в дом, он объявил детям, что будет дожидаться их старшего брата. Девочка и ее восьмилетний братик попросили его уйти. Она снова обозвала его Рыбой. Тогда он ударил мальчика и, не обращая внимания на его рев, бросился за девочкой на второй этаж. Они остались наедине. Она ткнула его кулачком в живот и побежала, но споткнулась и упала, ударившись головой о пол. Она лежала и плакала, а он встал на колени и снял с нее трусы.
Вдруг на спину ему с рычанием бросилась собака. Один ребенок рыдал наверху, другой — внизу, овчарка рычала, и Рыба понял, что пора смываться.
Девочка побоялась пожаловаться матери, но рассказала все своей тринадцатилетней сестре:
— Он снял с меня трусы и тыкал там. Мне было больно.
Сестра хотела сообщить родителям, но девочка расплакалась, умоляя ничего не говорить маме и папе, и та пообещала.
Как-то в мае 1986 года девочка сидела на обочине дороги недалеко от стройки. Ее старшая сестра в это время целовалась на мотоцикле со своим мальчиком. Появился Рыба.
Он пообещал девочке кусочек шоколада, если она его поцелует. Она прыгнула к нему на мотоцикл и поцеловала — кому же не хочется шоколада! К тому же раньше, на девятилетие, он подарил ей ожерелье. И сейчас он тут же сунул руку ей в трусы. Она стала кричать, звать на помощь, и ему пришлось ее отпустить.
Рыба очень хотел нравиться тем, кого он обзывал «шлаком», «собаками», «сучками» и «дрянями». Но они, даже самые маленькие, терпеть его не могли.
Он никогда не отличался особым умом, но его мать говорила, что, хотя сын немного отстает в развитии от сверстников, он вполне нормальный. Вряд ли это было так. Но ему все-таки удалось устроиться кухонным подсобным рабочим в больницу «Карлтон-Хейес». Чтобы не обижать пацана, его называли «помощником снабженца».
Его это смешило. Когда его спрашивали о работе, он таинственно ухмылялся и говорил:
— Я помогаю по кухне, подаю пищу психам. Я работаю в сумасшедшем доме!
К концу последней учебной четверти 1986 года полиция вновь обратилась через «Мёркьюри» к жителям деревень с просьбой о помощи в расследовании убийства Линды Манн. «Хотя печальное событие все дальше уходит в прошлое, — говорилось в статье, — полиция не потеряла надежды на то, что кто-то, вспомнив тот страшный понедельник, еще сможет навести нас на след убийцы».
При этом особый акцент делался вот на чем: «Полиция уверена, что у Линды Манн в тот вечер была назначена встреча. Именно ее видели с молодым человеком на автобусной остановке на Форест-роуд в Нарборо от 20.05 до 20.30 в день убийства».
Но очень скоро следствию предстояло отказаться от этой версии.
Эдди Иствуда и его семью по-прежнему преследовали материальные неурядицы. Не могло быть и речи о переезде из деревни. Эдди с трудом перебивался временными заработками и по-прежнему жаловался на артрит. В последние дни июля ему предложили работу на одной ферме — скирдовать сено для лошадей. Поле, где он трудился, раскинулось между автострадой Ml и тропинкой, по которой можно быстрее всего добраться из центра Нарборо в центр Эндерби.
Тропинка называлась Тен-Паунд-лейн, или Грин-лейн, потому что летом она утопала в зелени. Идти по ней было одно удовольствие!
Через три дня после того как Эдди Иствуд приступил к работе, поле оккупировала полиция, а от Зеленой тропинки стали шарахаться так же, как и от Черной.
12. Тен-Паунд-лейн
У супругов Эшуорт была трогательная семейная фотография: Робин и Барбара и двое их детишек, Дон и Эндрю, стоят, держась за руки и безмятежно улыбаясь, на фоне большого окна их дома на Милл-лейн в Эндерби. Это георгианское окно состояло из шестидесяти секций. Мыть его была одна мука, зато смотрелось оно потрясающе. Семья жила в просторном доме с четырьмя спальнями и имела большое бунгало в садике.
В 1986 году Робину Эшуорту, инженеру «Бритиш гэс», исполнилось сорок лет, но выглядел он очень моложаво. Уравновешенный, сдержанный и неразговорчивый, он полагал, что с детьми надо вести себя разумно и логично. Пятнадцатилетняя Дон и ее долговязый тринадцатилетний брат Эндрю походили немного и на отца, и на мать. Но никто из них не унаследовал ни отцовских темно-каштановых, ни материнских светлых волос. Волосы у Эндрю были какого-то кофейного цвета. Темноглазый, розовощекий Эндрю рос спокойным и воспитанным ребенком. Глаза Дон немного походили на материнские, но были не голубыми, как у Барбары, а скорее голубовато-ореховыми. Сверкающие и выразительные, они как нельзя лучше отражали неугомонную натуру девочки. Дети Эшуортов любили и слушались родителей и доставляли им мало хлопот.
— Нам очень повезло, — говорила Барбара. — У мужа есть сестра, у меня — брат. У нас с Робином тоже родились девочка и мальчик, как мы и хотели.
Для дочери она была не только матерью, но и старшей сестрой:
— В детстве мне часто казалось, что со мной обходились несправедливо, — рассказывала Барбара. — Так что в ссорах детей я по большей части занимала сторону Дон. Я пыталась взглянуть на мир ее глазами. Если они с Эндрю ссорились, то мы вдвоем с Дон пытались разобраться в происходящем. В моей семье не было принято обо всем говорить матери. Но сейчас — это норма. И я частенько поднималась к Дон, рассказывала ей о своих горестях, она отвечала взаимностью. Мы просто «выпускали пар».
Семейные проблемы они обсуждали все вместе. Робин делал это в своей размеренной, взвешенной манере инженера — руководителя газосварочных работ; Барбара сначала выговаривалась, потом плакала, а в конце позволяла себя обнять и успокаивалась. Они хорошо дополняли друг друга, Робин и Барбара.