Убийство двойника продолжало его беспокоить. Совсем как эпизод книги. Как отправная точка сюжета. И он теперь мог прокрутить в памяти последние события. Это еще причиняло боль, но уже не так сильно. Но почему же ему так тревожно? Чтобы понять и прогнать тревогу он начал вспоминать.
Первым сигналом того, что жизнь свернула куда–то не туда, стало изменение в поведении Питера. Двойник делался все менее управляемым. Все более злоупотреблял леденцами. Бывали случаи, когда казалось, что не удастся вытолкнуть его на сцену, так он был плох. Правда, оказавшись на сцене, в своей родной стихии, он быстро обретал обычную живость и творил чудеса, как и обычно. Но ситуация ухудшалась. Хайд, увлеченный всеобщим вниманием, старался не замечать тревожных знаков так же, как славный Роллон старался прятать от себя и от всех предзнаменования смерти.
Однако в какой–то момент Хайд прозрел. И увидел символы близкой гибели построенного им эфемерного мирка не в Питере — жалком своем двойнике, а в себе самом. Когда же это случилось? Ах да! В «Грейт Уорлд Отеле» большого города Капарока на юге, за горами лендлордов…
Они сидели в зеркальной гостиной на пышных диванах… Гостиная в номере была с колоннадой. Все было белым и золотым. И все — колонны, увитые каменными ветвями в орнаменте друидов, диваны, лепнина — все отражалось в многочисленных зеркалах. И от этого делалось холодно и тревожно на душе. Неизвестно почему. И Хайд тогда впервые остро почувствовал непорядок. Он смотрелся в Питера, словно в кривое зеркало. Он смотрел на Питера, сидящего на белом диване и бросающего в рот леденцы один за другим. Питер был точной копией Хайда, но при этом какой–то испорченной копией.
Взор Питера был мутным. Глаза не могли смотреть синхронно, по подбородку стекала струйка слюны. Галстук сбился из–под переломленного уголка воротничка. «Так, наверное, выглядит моя душа, — в момент какого–то пронзительного просветления подумал Хайд, — распущенной, вульгарной, несимпатичной…»
Но это был миг. Хайд подошел к зеркалу и взглянул на себя — элегантного, собранного, подтянутого… и с новым ужасом взглянул на Питера. Нет! Питер был всего лишь двойником. Человеком, очень похожим на Хайда. Но не Хайдом. Однако чувство тревоги за себя и за всю затею уже не оставляло.
Потом с нарастающей неприязнью он вглядывался в этот свой живой портрет, который вынужден был прятать от всех, выставляя только перед публикой на сцене.
Питера доставляли в номера гостиниц в большом плетеном кофре. Тот шутил, что выругается как–нибудь, когда носильщики уронят его на лестнице. То–то будет весело. И эта шутка испугала Хайда еще больше, чем распущенность своего «сценического образа».
Он все более осознавал свою зависимость от этого портрета. Мистическую, жуткую связь с ним. Он даже начал подумывать о книге, в которой опишет нечто подобное. О книге как о способе избавиться от кошмара. Ведь и прежде он всегда так поступал. Если его мучило что–то, он принимался писать.
Постепенно жизнь в заоблачном мире стала угнетать. Накапливались сложности. Хайд начал понимать, что возвращается в ту ужасную ночь, когда хотел свести счеты с жизнью и нашел Питера.
Теперь Питер окончательно распоясался. Эхо славы докатывалось до него. И он начал чувствовать, что обделен. Он спрашивал…
Один раз Хайд проявил малодушие. Он рассказал Питеру один из тайных эпизодов своей биографии. Назвал имена… Зачем он это сделал? Как получилось, что этому ненадежному, импульсивному типу он доверил свою судьбу? Не было ответа.
В другом городе — в Кейвире, еще южнее — они сидели вдвоем в номере после ужина. Выпили многовато. Выступления закончились, и предстоял переезд. Хотелось отдыха. И Хайд разговорился перед Питером, как перед зеркалом. Не мог потом себе этого простить. В его рассказе были все, кого он хотел забыть: Рэн, Флай, Мулер, Карло… Он, правда, наивно пытался застраховаться и придал всему этому форму сюжета якобы задуманной книги. Он думал, Питер не поймет, что за этим скрываются реальные люди и события.
Через три дня они прибыли в Лайон. И после первого же концерта Питер исчез. После выступления они должны были поменяться местами. Но Питер ускользнул. Хайд был в ужасе. Он никогда всерьез не думал о перспективе разоблачения и позора. А тут будто заглянул в бездонный омут смерти.
Он метался по городу в поисках двойника. Но тот, как выяснилось, вышел сразу после концерта, и больше никто его не видел. Сбежал? Вернулся в отель? Но почему? Почему он не стал ждать, когда в его гримерную не придет Хайд? Почему отступил от установленного порядка?
Возвращаясь в отель, Хайд решил зайти в подвальчик на набережной. В лунном свете мачты стояли на реке, словно черные спицы. И пахло удушливо–сладким духом дешевою заведения. Хайд выпил. Он был одет так, чтобы не быть узнанным. И носил с собой саквояж со сменой одежды, дабы осуществлять подмену двойника. И его не узнал никто. Правда, пока он пил, в задумчивости глядя на реку через полукруглое окошко, у него стащили саквояж. Он пьяно, по–детски огорчился пропаже, но у него хватило благоразумия не устраивать шума.
Вернувшись к отелю за полночь, он поинтересовался у привратника, не прибыл ли мистер Хайд. Тот взглянул подозрительно на пьянчужку, закутанного в плащ, но сказал, что Хайд у себя, и по секрету сообщил, что не один.
— Я не один, — пьяно ухмыльнулся Хайд в пространство и отправился скитаться до утра.
Утром, пробравшись в номер, он нашел там Питера совершенно переменившимся. Оказывается, у того была дама. Назойливая поклонница вчера похитила его из гримерной и повела в мультифотограф.
Так двойник лишился девственности и приобрел новое увлечение. Теперь в обязанности Хайда стало входить не только снабжение двойника леденцами, но и женщинами. Это было и трудно, и нетрудно. Поклонниц, исполненных энтузиазма хотя бы единожды отдаться своему кумиру, хватало. Пришлось придумать способ приводить их в номера гостиниц, где останавливались в ходе турне, и меняться с Питером местами. Но это беспокоило. Оставаясь наедине с женщиной, Питер мог сказать лишнего. Женщина могла догадаться, что произошла подмена. И каждый раз, оставляя свое отражение наедине с незнакомкой, Хайд изводил себя самыми скверными прогнозами, не мог спать, не мог писать. Он и в страшном сне не представлял себе таких мучений.
Мрачная тень накрыла его жизнь с этой сырой ночи в Лайоне. И страх разоблачения и позора не отступал от него, тащился следом и при первом же удобном случае заглядывал в лицо. Ситуация была тем мучительнее, что Хайд сам мог иметь отношения только с определенными верными женщинами, потому что вынужден был раскрывать в момент близости самую главную тайну своей жизни — что он фейери — некстер — иной.
И еще стало совершенно необходимо выгуливать двойника по мультифотохоллам между концертами. Хайд ненавидел мультифотограф. Питер стал его фанатиком. Хайд имел сложные отношения с женщинами. Питер обнаружил неординарные сексуальные запросы, будто наверстывал упущенное за годы.
Но однажды Питер вспомнил рассказ Хайда. И вспомнил его именно применительно к мультифотографу.
— Та история, — сказал наивный музыкант, — она… Ну, так как ты ее рассказывал, она не может быть книгой.
— Почему? — удивился Хайд.
— В твоей истории люди не говорили!
— Ну, это потому, что я просто рассказывал ход событий, а не содержание книги. Я рассказывал, что происходит, и опускал подробности: кто что кому сказал… — с изумлением от такой наивности начал объяснять писатель, которого ужаснуло уже то, что Питер вспомнил об этом рассказе.
— Ты не понимаешь! — с радостной улыбкой хлопнул развязный Питер по плечу своего творца. — И не нужно, чтобы говорили. Это же мультифотограф!
— Что? — опешил Хайд.
— Я узнал. Для того чтобы сделать мультифотографическую ленту, — пояснил неофит нового искусства, — сначала пишут для нее историю. И то, что ты рассказывал, — оно может стать такой историей. По ней сделают мультифотографическую ленту!
Нужно ли говорить, каким ударом стало это для Хайда: этот добрый идиот собирается написать сценарий о самом сокровенном в его жизни. О том, что никому нельзя рассказывать. И как отговорить его?
Это был тяжелый момент. Но дальше пошло куда тяжелее. Питер делался все капризнее. И потихоньку расспрашивал о том, как пишутся сценарии. Хайд отвечал уклончиво, отчасти потому, что и сам этого не знал. В какой–то момент он стал замечать, что у него пропадает бумага…
От воспоминаний Хайда внезапно отвлекли шаги нескольких человек. Он вернулся в реальность, на верхнюю палубу парома. Обернулся.
Перед ним стояли трое высоких молодых людей.
— Мистер Хайд, не так ли? — сказал один из них.
— Не имею чести… — ответил Хайд, вглядываясь в лица под широкими шляпами.
Трое были похожи на представителей службы безопасности синдикатов, но таковыми не являлись со всей очевидностью. Казалось бы, те же серые долгополые сюртуки, шляпы похожие… но выправка и осанка не те. Да и фигуры выдавали скорее атлетов, нежели ищеек. И, конечно, совсем нет того непередаваемого чувства превосходства, которое исходит от чиновников службы экономической безопасности.
— Вы ведь не откажетесь проследовать с нами? — сказал один из ряженых.
— С чего вы взяли, что не откажусь? — усмехнулся Хайд.
Он расстегнул пуговицы дафлкота.
— Вы производите впечатление благоразумного человека, мистер Хайд, — сказал все тот же из них; видимо главный.
И тут же, как по волшебству, в руках у них появились короткие толстые плети.
— Кто вы такие? И почему я должен вам подчиняться? — сказал Хайд, гордо вскидывая голову, хотя и так уже понял, кто они, и по манере говорить, и по их оружию.
— Нам перепоручено назначить цену. Вам предписано платить. Таков промысел свыше!
— Кто вас послал? — вновь спросил Хайд.
— Тот, кто знает стоимость всего. Тот, кто назначает цену.
— А если без проповедей? Кому вы подчиняетесь? Я имею в виду на тверди бренной. Мэдок? Куда мне с вами следовать? К кому?