зло, что время позднее и вокруг никого. Правда, та женщина могла его запомнить, но опознать вряд ли сможет. Да и кого опознавать? Добропорядочного гражданина — Гончарова Анатолия? О его существовании не знает никто в этом городе. А капитана Логинова давно арестовали, осудили, приговорили и даже привели приговор в исполнение. Теперь только эксгумация поможет.
Максим снова сбавил шаг, потом обернулся на ходу и остановился. Да что ж такое, что вообще происходит? Там явно кто-то есть, этот кто-то привязался и не отстает, плетется следом и только что поскользнулся и упал на коварном взгорке. И, похоже, сидит на снегу, не решаясь встать на ноги. Да еще и метель эта, не разглядеть ни черта в снежной круговерти, хоть назад возвращайся да проверяй — что там да как.
— Мания преследования у вас, поздравляю, товарищ капитан, — пробурчал себе под нос Максим. И снова зашагал вперед по темной улице мимо заборов и домов с темными окнами. Вслед не гавкнул ни один пес, в этот глухой час ночи все давно и крепко спали и в окна не смотрели. Максим уже прошел почти половину пути, когда в череде старых домиков и коттеджей образовался провал. От забора здесь остались одни покореженные металлические столбы, а за ними, в центре участка, громоздились остатки дома. На нем даже уцелела часть крыши, а из оконных и дверных проемов наружу выбивались отблески огня — в развалинах горел костер. Все сразу стало просто и понятно — это ночлежка и притон для бомжей и наркоманов, а позади крадется один из его постоянных обитателей. И просто не решается подойти поближе к запоздалому прохожему, тащится на почтительном расстоянии. Словно чувствует, что обычный человек по ночам в этом районе города не просто на прогулку вышел.
— Докатился, совсем обалдел от безделья. Так и до паранойи недалеко. — При виде бомжатника Максим почувствовал, как напряжение и подозрительность немного спали, словно отошли в сторонку. Но ненадолго — пока Максим окольными путями возвращался домой, пока отмывался и приводил в порядок одежду, его не отпускала одна мысль: что-то не так. Он шаг за шагом, минута за минутой воспроизводил в памяти последовательность своих действий, но ошибки не находил. И все же ядовитая мыслишка не давала спокойно заснуть, крутилась в подсознании, зудела, как алчущий крови комар. И просто прихлопнуть, то есть не обращать на нее внимания, Максим не мог, знал, что просто так это чувство не возникает. Где-то он все-таки прокололся, но где именно — уже неважно. «Ночь, улица, фонарь — где именно?» — Ответа не было, да и не могло быть. Случайный свидетель на то и случайный, что появиться может в самом неожиданном месте в самый неподходящий момент. И так же незаметно исчезнуть, ничем не выдав своего присутствия. По традиции о том, что банда налетчиков перестала существовать, местные СМИ дружно промолчали. Зато народные захлебывались от версий и предположений. По итогам многостраничных дискуссий был сделан почти соответствующий действительности вывод — бандитов завалил кто-то из родственников пострадавших женщин. Или нанятый родственниками специально обученный человек. Или несколько родственников одновременно выследили и, руководствуясь принципом «зуб за зуб», совместными усилиями обезвредили бандитов. Или… — дальше Максим читать не стал. С этим покончено, и какая ему разница, что подумают люди? В городе стало немного почище, вот и все. Где Артемьев и когда он объявится — вот что нужно выяснить в первую очередь. Бездействие и ожидание могут свести с ума, надо чем-то занять это время, на что-то отвлечься. Не теряя контроля над ситуацией, конечно. И снова начались ежедневные многочасовые прогулки по провонявшему горелым мусором городу. Максим заметил, что уже привык к постоянному тошнотворному амбре, принесенному ветром с мусорки, и даже не замечает душной мерзкой вони. И даже странно, когда на полигоне ничего не горит, а воздух подозрительно по-зимнему свеж и чист.
Зато участились приступы «паранойи» — Максим был готов поклясться, что за ним следят. Каждый раз, выходя на улицу, по дороге, в магазине и перед тем, как войти в подъезд, он старательно «проверялся», возвращался к дому разными путями, но избавиться от навязчивого ощущения не мог. Но сколько ни смотрел по сторонам, сколько ни всматривался в людей, всегда видел только одно — их мрачные, уставшие, отрешенные лица. Никто не отворачивался резко, не отводил глаз и не пытался перейти на другую сторону улицы. Дети, женщины, мальчишки, старики, подростки и все остальные, встречавшиеся ему на пути, — они не видели Максима в упор, занятые только своими проблемами и сиюминутными потребностями. Он никого не интересовал в этом городе, никого, кроме кого-то одного. И вычислить его Максим не мог, как ни старался, и дико злился на себя за это. Но и от бешенства толку не было — некто постоянно находился рядом, но пока никак себя не проявлял. От этого и настроение было хуже некуда — от ощущения, что кто-то водит тебя на поводке, а самого поводыря не видно, злость только копилась и крепла, заставляла постоянно дергаться, озираться и шарахаться от собственной тени.
После пожара в «Сказке» прошло почти две недели. О происшествии давно забыли, словно ничего и не было. Ну, порезвилась неудачно местная «золотая молодежь», ну и что? У людей свои заботы. В понедельник Максим возвращался с «прогулки» обычным маршрутом. Рабочий день в разгаре, а народу на улицах полно. Кто-то просто слоняется без дела, кто-то уже «готов», толстые нахмуренные тетки волокут из супермаркета сумки с продуктами. В городе из развлечений только продуктовый шопинг, дешевое пиво и сериалы по телевизору. Все остальное стóит других денег, а их у людей нет. Работать в городе негде, а в Москву каждый день таскаться не всем здоровье и семейные обстоятельства позволяют. Вот или ломаются тут за копейки, или, забив на все, пропивают последнее. Обреченность и безысходность читаются во всем — от выражений лиц горожан до вида грязных серых домов и улиц. Максим вошел в знакомый ресторанчик, поздоровался с официанткой, уселся за столик. Максима тут уже узнавали — он стал здесь частым гостем благодаря наличию в заведении беспроводного Интернета. Но сегодня в Сетях Всемирной паутины Максим не нашел для себя ничего заслуживающего внимания. Поэтому не засиделся, расплатился за скромный заказ и собрался уходить. Максим успел даже одеться, выйти за порог и направиться к лестнице. Здесь народу не очень много, все бегут к лифтам, поэтому торопливые шаги за спиной слышны очень хорошо. Максим чуть сбавил шаг, отступил в сторону. А тот, кто догонял, тоже притормозил, потом остановился. И пискнул неуверенно:
— Извините. Подождите, пожалуйста. Вы не могли бы мне помочь?
Голос женский, немного дрожит — от неуверенности? Или по другой причине? Максим остановился, обернулся назад. В двух шагах позади него стояла девушка — невысокая, в белом пуховике и черных джинсах, заправленных в белые же сапоги. На плече — черная сумка, на носу — очки в тонкой черной же оправе. Глаза чуть прищурены — она то ли рассматривает незнакомца, то ли пытается сдержать слезы. И мнет в пальцах перчатки, пытается скрыть неуверенность и испуг.
— Простите? — вежливо осведомился Максим, и девушка, уже тише, повторила:
— Извините. Помогите мне, пожалуйста, — и совсем стушевалась, потеряла остатки храбрости, опустила голову.
Максим смотрел на собранные на затылке в хвост ее светлые волосы и продолжать разговор не торопился. Кто это, интересно? Она перепутала его с кем-то другим? Или таким образом пытается привлечь к себе внимание? — больше в голову ничего не приходило, но тут к девушке снова вернулся дар речи.
— Понимаете, мне не к кому обратиться… — начала она, но Максим перебил ее:
— Вам деньги нужны? Ничем не могу помочь, — и тут ему самому пришлось замолчать. Собеседница отчаянно замотала головой, отвернулась рывком и зашмыгала носом. Нет, тут что-то другое, у девушки явно большие проблемы. Только излагает она их немного косноязычно.
— Что-то случилось? — уже мягче поинтересовался Максим. И попал в точку — в ответ светлый хвост утвердительно качнулся.
— Что? Говорите, — ободряющий, даже покровительственный тон сделал свое дело. Девушка взглянула на Максима снизу вверх и вполголоса, очень тихо, почти шепотом произнесла:
— Они хотят убить меня. Помогите мне, пожалуйста. А я вам заплачу´. — И умолкла, уставилась на собеседника зелеными глазищами.
Так, все понятно. Вот она, паранойя, в чистом виде — необоснованное недоверие к окружающим плюс повышенная восприимчивость. Девушка перед ним — городская сумасшедшая, только очень хорошо замаскированная. Обычно это выжившие из ума старухи — у них кругом враги, все покушаются на их жизнь: облучают из специальной аппаратуры, проникают в квартиру и подбрасывают яды и другие отравляющие вещества, наводят порчу. Жизнь в таком окружении с каждым днем все тяжелее, сил на борьбу в кольце врагов не остается. Поэтому все заканчивается стандартно — несчастных затравленных жертв увозят в бронированном автомобиле с красным крестом в хорошо охраняемые учреждения с толстыми стенами. И обученным обслуживающим персоналом. У этой, видимо, все только начинается. Или наоборот — наступил период обострения. Скоро весна, сезон, когда активизируются силы природы и спящее в людях безумие. Максим развернулся молча и пошел по лестнице вниз. Но далеко уйти не успел, остановился через две или три ступени.
— Я видела вас тогда, два дня назад. Когда вы догнали и убили тех, двоих. А потом пошли к реке, и оттуда… — ей пришлось замолчать. Максим одним прыжком вернулся наверх. И, не говоря ни слова, с минуту смотрел на девушку. Она улыбалась торжествующе, потом заговорила:
— Я знаю, они остались живы. Но, по-моему, не стоило этого делать. Я бы на вашем…
— Я сам решаю, что мне делать на своем месте. Мне советы не нужны, — перебил ее Максим и тут же, без паузы, произнес: — Вам показалось. Вы меня с кем-то перепутали.
— Нет, не перепутала. Я в ту ночь шла за вами — через овраг, мимо того сгоревшего дома и дальше, до самого подъезда, где вы живете. А потом ждала вас у вашего дома и ходила за вами два дня подряд. А сегодня поняла, что… — на этом ее запал иссяк. Девушка снова отвернулась и уставилась на украшавший соседнюю стену рекламный щит.