— Подождите, подождите, прошу вас, это недоразумение… — пробулькал Артемьев и сделал попытку подняться на ноги.
— Сидеть, недоразумение, — приказал, не глядя на полковника, Максим, и Артемьев сначала завис над ноутбуком, постоял так с минуту и снова угнездился в остывшем уже кресле.
— Нет, вы не так поняли, я решил, что вы — от них, от него, пришли, чтобы… — слушать этот бред стало невыносимо, Максим поморщился и опустил рычажок предохранителя на пистолете вниз. Артемьев шумно втянул в себя воздух и разинул уже рот для следующей тирады, но подавился слюной, закашлялся. И от этого речь его получилась отрывистая и невнятная. Максим с трудом поборол в себе желание подойти и врезать господину полковнику по спине промеж лопаток. Но с места не двинулся, подождал, пока Артемьев отдышится и продолжит свои путаные попытки объясниться:
— Вы же не согласились тогда на сделку, а мы могли бы договориться, и все получилось бы по-другому. Я занял этот пост по протекции человека оттуда, — указательный палец Артемьева взвился к потолку.
— Карлсона, который живет на крыше, что ли? — поинтересовался без любопытства Максим. А сам все прислушивался к звукам в коридоре — пока тихо, но надолго ли?
Артемьев попытался рассмеяться, но вместо смеха его глотка исторгла лишь свистящий хрип. Может, придушить его, а самому в окно и бегом к калитке черного хода? На улице уже темно, уйти можно быстро и незаметно, эти ребятки внизу расслаблены и сразу не сообразят, в чем дело.
— Вы хоть понимаете, о ком я говорю? Знаете, с кем он вместе учился, а потом служил? — пытался вразумить Максима Артемьев, но снова осекся.
— Боюсь даже подумать об этом. Интересно, а на людей они тоже вместе охотятся? — Этого замечания было более чем достаточно. Артемьев сейчас напоминал Максиму недобитую газетой муху. Наверное, она чувствует то же самое после рокового удара — вроде жива, лапы шевелятся, глаза видят, но все это уже на рефлексах, в агонии. Вот так же и Артемьев, как полураздавленное насекомое, — лопочет что-то, бледнеет, краснеет и понимает уже, что это все, но рыпается, сучит лапками и крылышками и даже пытается оправдываться.
— Вы сами вынудили меня так поступить, сами, понимаете? Это ваше бегство, эти свиные головы и шкуры — к чему весь этот вестерн? Вы же разумный человек, у вас офицерское звание и награды…
— Были, меня по суду всего лишили. За то, что я твой приказ выполнял, — бесстрастно заявил Максим.
— Да, по суду… Но ведь все можно исправить, все поправимо! — Это Артемьев вякнул зря. Максим взвился с места, одним прыжком пересек кабинет и приставил дуло пистолета ко лбу полковника.
— Все можно исправить, говоришь? Тогда давай, всемогущий, воскреси мою жену и дочь. Чего сидишь? — Палец лег на тугой спусковой крючок, металл нагрелся от прикосновения и стал податливым и мягким. И что-то произошло со зрением, покрытое испариной лицо Артемьева перекосилось, как в кривом зеркале, расползлось и исчезло. Зато слова затем прозвучали отчетливо, хоть и тихо:
— Кого воскресить, зачем? Они живы, их никто не собирался убивать. Я же говорю, вы сами вынудили меня пойти на крайние меры. Зачем все это — убиты мои люди в Александрове, адвокат? Зачем вся эта вендетта, разве вы не поняли сразу, что от вас требуется всего лишь прийти ко мне? — Артемьев отпрянул назад, и между его лбом и дулом пистолета образовался зазор. Но Максим уже почти пришел в себя, он впечатал кресло с сидящем в нем мэром в стену, а сам уселся напротив, на край стола.
— Если я тебя правильно понял, то моя жена и дочь живы? Отвечай нормально, сволочь, мне терять нечего, я тебя голыми руками по стене размажу. — На последних словах голос Максима подвел, сорвался, но угроза свое действие возымела.
— Да, да, конечно, как вы могли подумать! Дочку вашу в детский дом пришлось отправить, жену — в тюрьму. За торговлю наркотиками и за сопротивление сотрудникам правоохранительных органов. Но вы сами виноваты, сами, — затараторил Артемьев, окончательно потеряв остатки превосходства и спеси.
В тюрьму и детский дом. За торговлю наркотиками. Интересно, Ленка хоть знает, как они выглядят — наркотики? И чем героин отличается от «крокодила»? И как ими торгуют, и контингент «покупателей»? Детский дом… зона… прошло почти полгода, даже немного больше.
Максим опустил руку с пистолетом и смотрел теперь в стену прямо перед собой, чуть выше головы Артемьева. Знать бы, сколько им еще осталось времени на мирную беседу, ведь закончиться все может в любой момент. Значит, надо поторапливаться.
— Недоразумение. За кого ты меня принял? За человека губернатора? За курьера?
— Да, да, — Артемьев снова согласно закивал головой, — я решил, что вы…
— Заткнись. У тебя есть на него компромат, я правильно понял?
Снова утвердительный кивок головой и короткий, едва заметный взгляд на ноутбук и ящик стола. Отлично, этого достаточно, с этим все понятно.
— Ты понял, что тебя слили после всего, что здесь произошло за последний месяц, и теперь пытаешься его шантажировать? Молодец, хорошо придумал. — Теперь Максим смотрел только в глаза Артемьева, а тот ерзал в кресле, отводил взгляд и вцепился пальцами в острые, обтянутые синей джинсой колени. И вдруг подал голос:
— Помогите мне, прошу вас. Вы сможете, у вас опыт, навыки. Там, в сейфе, деньги, это то, что получил за вас от… вы меня понимаете? — проблеял полковник.
— Да ты что? И сколько там? — Максим только сейчас вспомнил слова «куратора» о деньгах, выплаченных им за голову капитана Логинова.
— Полтора миллиона, — немедленно назвал цифру Артемьев.
— Всего? — Разочарование даже не понадобилось разыгрывать, оно было во всем — в голосе, интонации и взгляде. Что такое полтора миллиона — на квартиру приличную не хватит. «Мелко плаваете, капитан, ваша строчка в прайсе — третья снизу, стразу после старшего лейтенанта».
— Долларов, — зачем-то оглянувшись, шепотом дополнил сам себя Артемьев.
«Сколько это будет в баранах?» — Первый пришедший в голову вопрос Максим озвучивать не стал, подумал только, что в Норвегии он окажется не с пустыми руками. И не один. Поэтому то, что быстро, проглатывая слова, шептал Артемьев, почти не слушал. А тот надрывался, сипел, пытался сползти с кресла и, кажется, был готов упасть на колени:
— Вы получите еще столько же, а когда мы пересечем границу, я удвою сумму. Любым, удобным для вас способом, только помогите мне! — Истерзанный жалкий вид господина полковника вызывал жалость и омерзение одновременно. Это существо умрет, по-другому просто и быть не может. И необязательно от рук Максима, просто этот закон природы обязательно будет приведен в исполнение. Максим спрыгнул со стола, обошел его и снова остановился напротив Артемьева. Тот молча, вытаращив глаза, ждал ответа. Вернее, не так — приговора.
— Даже если я сейчас сойду с ума и просто уйду отсюда, ты все равно покойник. Почти час назад я пристрелил трех человек из личной охраны губернатора, их оружие и документы забрал с собой. И сразу к тебе с отчетом двинул, да не один, а в сопровождении, с почетным эскортом. И меня тут как дорого гостя встретили, только в щечку не поцеловали. Ты выйди, посмотри, вдруг, «комиссары» еще за воротами трутся. Но это вряд ли, давно на доклад сам знаешь к кому ускакали. И вернутся с минуты на минуту, у них приказ уже есть — охрану твою убрать, скоро тут караул сменится. Я на твоем месте ждать бы не стал. Это все равно как к «духам» живым попасть, еще неизвестно, что хуже. Ты покойник, Артемьев, теперь ты точно покойник. Но все же я смогу тебе помочь.
Максим достал пистолет, вытряхнул из него магазин и извлек из него все патроны, кроме одного. Задвинул магазин обратно и положил пистолет на стол перед Артемьевым. Бывший мэр был кем угодно — продажной тварью, редкой сволочью и мерзавцем, но только не дураком. Он накрыл оружие ладонью правой руки, подтянул к себе, взялся за рукоять. Максим вытащил из рюкзака отбитый у «комиссара» пистолет и замер перед столом, держа оружие в опущенной руке.
— Время, — негромко напомнил он, — его у тебя нет.
Артемьева будто ударили хлыстом. Полковник вцепился в пистолет обеими руками, уставился на него, вздрогнул всем телом и то ли всхлипнул, то ли глубоко вздохнул. И повернулся рывком в вертящемся кресле с высокой спинкой, отвернулся к стене. Максим смотрел на матовый плафон светильника на стене и даже не моргнул, услышав сначала глухой короткий щелчок, а потом звук выстрела. И грохот упавшего на пол пистолета. Все, счет пошел на секунды, скоро все изысканное общество будет в сборе. Максим захлопнул дверь в кабинет, повернул «язычок» замка. Теперь по пунктам, сначала деньги — Максим нырнул под стол. Сейф — вот он, вмонтирован в тумбу стола, его дверца приоткрыта. Запаянные банковским способом зеленые и нежно-розового цвета пачки полетели в рюкзак, за ними отправилась набитая бумагами папка. Максим запихнул туда же схваченный со стола ноутбук, выбрался с противоположного конца стола, прислушался. Услышать он ожидал все, что угодно, но не звуки выстрелов. Два подряд, потом пауза, потом короткая перестрелка — вот оно, смена караула, процесс пошел. «Свои собаки дерутся — чужая не лезь», — Максим был явно лишним в этой разборке. Он постоял секунду неподвижно и бросился к камину, согнулся в три погибели и заглянул в черную кишку дымохода. Хорошо, что Артемьев был богатым человеком, и на отличный, выложенный кирпичом с прекрасной аэродинамикой дымоход не поскупился. Как и на каминную решетку, как и на все остальное…
В дверь настойчиво постучали, потом подкрепили свою просьбу выстрелом. Серьезность намерений «комиссаров» — посланцев разъяренного губернатора — сомнений не вызывала. Максим пролез уже бóльшую половину пути, когда услышал снизу треск выломанной двери, крики, топот. Но развития событий ждать не стал, вылез, как укравший из-под елки подарок вор-Санта-Клаус из трубы — весь грязный, перемазанный в саже и копоти, забросил тяжеленный, набитый до отказа рюкзак за спину. Дальше ползком на четвереньках по крыше, потом вниз по черепичному скату на один уровень ниже к водосточному желобу над окнами первого этажа. Тут можно полежать за выступом, посмотреть, что делается внизу. Судя по всему, дела у артемьев