— А ваша мудрость не от него ли?
— Ну, если вы так ставите вопрос, — улыбнулась Шанталь, — от него, конечно. Шутка шуткой, но, знаете ли, с умными людьми очень приятно иметь дело. Если, конечно, справиться со своим комплексом неполноценности.
— Вы не меня имеете в виду?
— Ну, зачем же? — удивилась Шанталь. — Я же сказала, что вас не знаю. Я других знаю, тех, кто до сих пор не может примириться с тем, что Кент обошел их.
— Завидуют ему?
— Ну, не знаю, можно ли это назвать завистью… Хотя и так можно сказать.
— А как Кент относится к своей… исключительности?
— Очень спокойно. По-моему, он просто не замечает ее. Или не придает значения. Мы, впрочем, даже ни разу не разговаривали об этом.
— А вы?
— Что я? — не поняла Шанталь.
— Вы ведь актриса. Всегда на виду, все вас знают, даже инспектора ГАИ.
— Ну, тоже мне сказали! — засмеялась Шанталь. — Это совсем другое дело. Специфика профессии. Снимитесь в двух десятках фильмов — и вас все будут знать. Это же все антураж, семечки. Актриса я довольно средняя, и слава богу, что вовремя догадалась об этом.
— Давно догадались?
— Да опять же — как с Кентом познакомилась… Он, между прочим, в первом же разговоре выдал мне все, что думает о моем лицедействе. С этого и началось наше знакомство.
— А как вы встретились?
— Сергей привел его на какое-то гульбище по поводу премьеры. Я в том фильме играла главную роль, и можете представить, какие фимиамы мне курили. А Кент сидит, помалкивает, смотрит скучновато. Я сама навязалась ему с разговором. Он возьми да и выдай… свое «непрофессиональное субъективное мнение». Я крылышки-то и опустила — тогда я была куда более высокого мнения о своих талантах. И Сергею досталось, он автором сценария был.
— А раньше вам таких вещей не говорили?
— Вы знаете — нет! — с каким-то удивлением сказала Шанталь. — У нас ведь в кино принято ругать только в том случае, если фильм совсем уж никуда не годится. А актеров и того меньше трогают, достается в основном режиссерам и сценаристам. А я все-таки ниже какого-то… сносного уровня, кажется, не играла, так что критика меня не трогала. А свой брат кинщик без нужды резкого слова не скажет, он ведь тоже от неудач не застрахован.
— И как вы отнеслись к словам Кента?
— Честно говоря, без восторга. Хотя — отдам себе должное — задуматься они меня заставили. Но тогда меня куда больше сам Кент заинтересовал, чем его «непрофессиональное субъективное» мнение.
— Чем заинтересовал?
— Как то есть чем? — удивилась Шанталь. — Странно, что именно вы, зная его столько лет, говорите так.
— Да нет, вы меня не поняли, — торопливо сказал Георгий. — Мне просто интересно, что именно привлекло вас в нем.
— Да все! Объяснить это довольно сложно. Во-первых, Кент повел меня в институт — это еще в Долинске было, — и я увидела, как он работает. Вам приходилось это наблюдать?
— Да, работает он внушительно, ничего не скажешь.
— Ну, внушительно — не то слово. Мощно, виртуозно! Я решительно ничего не понимала — да и сейчас не понимаю — в том, что он делал. А ощущение было такое, словно какой-то таран проламывается сквозь стену, которую никто, кроме него, сломать не может.
— А что, ощущение верное, — согласился Георгий. — Он в своей области специалист крупнейший. Но ведь… вряд ли это самое главное, что нас привлекает в людях.
— Экий вы… формалист, — с легкой досадой сказала Шанталь. — Самое главное, просто главное, менее главное… Всегда вы так по полочкам раскладываете?
— Да нет вроде…
— Ладно, не обижайтесь. Я-то сама таким классифицированием никогда не занимаюсь, — хотя, возможно, иногда и надо. Ну что с меня взять, я натура стихийная, неорганизованная, к тому же женщина, мы с логикой частенько не в ладах.
— Зато для Кента логика мать родная.
— Да? — как-то странно взглянула на него Шанталь. — Вы так уверены в этом?
— Ну хотя бы по долгу службы, — уклончиво ответил Георгий, удивленный ее сомнением. — Вся его работа основана на логике.
— Я не о работе говорю.
Шанталь вдруг замедлила ход, разглядывая что-то справа от себя, и остановила машину около корявой сосны.
— Давайте-ка пройдемся.
26
Стало уже совсем светло. Шанталь, ничего не объясняя, уверенно двинулась по узкой тропе, усыпанной опавшей хвоей, и через несколько минут вывела Георгия к роднику. Присев на корточки, она зачерпнула ладонями воды, напилась, плеснула на лицо и, вытираясь платком, сказала:
— Причащайтесь, если не боитесь застудить зубы. Вода вкусноты необыкновенной. Я иногда только из-за нее и езжу по этой дороге.
Георгий «причастился». Шанталь села на поваленную березу, закурила и без предисловий продолжала прерванный разговор:
— Я говорила не о работе, но и с ней, между прочим, у Кента далеко не все логично. Вы, вероятно, полагаете, что он очень честолюбив, стремится продвинуться как можно дальше, занять положение повыше, так? — уверенно предположила Шанталь, и Георгий вновь удивился, как верно угадала она недавние его мысли.
— А разве нет? На деле, по крайней мере до сих пор, все так и было.
— Что значит на деле? Если вы считаете, что он добивался всех этих постов, званий, премий, то, несомненно, ошибаетесь.
— И все-таки он получил их.
— Да. Ровно ничего не делая для этого. Если, конечно, не считать работы.
Георгий промолчал.
— Ну, не верите — бог с вами, — покладисто согласилась Шанталь. — Я-то знаю, как все было. А вот послушайте, что сейчас происходит. Как вы, вероятно, знаете, Кент начальник отдела. Крупнейшего отдела головного института, но все-таки всего лишь отдела. А у Кента множество своих идей, и нужны бы ему масштабы покрупнее, чтобы их осуществить. И вот, представьте, в Сибири заканчивается строительство научно-производственного объединения, задачи которого комплексная автоматизация фактически всей сибирской науки и техники. Не сразу, конечно, а со временем. Огромный научно-исследовательский институт, КБ, экспериментальный завод, новейшее оборудование. Масштабы представляете? Вот бы Кенту туда директором, а? Генерал-губернатор сибирской автоматики — звучит?
— Звучит, — согласился Георгий. — И он что, ждет, когда ему преподнесут это генерал-губернаторство на блюдечке?
— Ничего он не ждет. Ему уже предложили этот пост.
— Вон как…
— Да. А Кент отказывается. Логично?
— Почему отказывается?
— Не хочет.
— Да почему? — не понимал Георгий.
— Не знаю.
— Но сам он как объясняет это?
— Пока никак. Мне, по крайней мере. Не хочу — и все. А что он там, — неопределенно повела головой Шанталь, — в министерстве, говорит, не знаю.
— Может, не хочет из Москвы уезжать? — предположил Георгий.
— Ну вот еще! Он Москву не любит, я знаю.
— Да, он и мне как-то говорил об этом, — вспомнил Георгий. — А не из-за вас? Вам-то в Москве надо быть, студий там наверняка нет.
— Частично, возможно, и из-за этого, — задумчиво сказала Шанталь. — Хотя страшного тут ничего нет. При желании я смогу продолжать сниматься здесь, дело это довольно обычное, не так уж сложно все устроить. К тому же там есть театр, а я давно хотела попробовать себя на сцене. И еще раньше я говорила Кенту, что хочу на время уйти из кино.
— Почему?
— Ну, надо же когда-то остановиться, обдумать как следует, что я сделала в кино, как дальше быть. У меня такое впечатление, что я давно топчусь на месте. Сам же Кент и натолкнул меня на эту идею. Так что наверняка не во мне дело.
— А в чем?
— Да говорю же — не знаю. А сам он молчит. Потом-то, конечно, расскажет, но когда это будет? А если он и в самом деле не согласится, а потом пожалеет? А его торопят, к первому января он должен дать окончательный ответ.
— Он согласится, — сказал Георгий.
— Будем надеяться, — Шанталь встала. — Ну что, поедем?
Остаток пути они проделали молча. Шанталь снова гнала машину на большой скорости. В неохотном свете октябрьского утра городок показался Георгию унылым и грязным. Он невесело подумал, что, прожив здесь девять лет, так и остался равнодушным к нему, нет у него тут ни друзей, ни любимых мест, улицы, неотличимые одна от другой, не вызывают никаких воспоминаний. И сколько же еще ему жить здесь, на чужой, ничейной земле? Не лучше ли вернуться к себе на Урал? Нет, и туда нельзя — там все связано с Ольгой, с его другой, счастливой жизнью (счастливой?). А здесь что за жизнь у него была? Как в привокзальном зале ожидания. А чего, собственно, ждал?
Он машинально подсказывал Шанталь, куда ехать, и, когда машина остановилась у подъезда его дома, торопливо потянулся за рюкзаком.
— Ну, большое спасибо, Шанталь Федоровна. Передавайте Кенту привет. Как буду в Москве, позвоню.
Она, словно не замечая его протянутой руки, спросила:
— А вы не хотите напоить меня чаем?
— Чаем? — смешался Георгий. — Ну конечно… Правда, я не уверен, найдется ли что-нибудь.
— Я с собой взяла.
— Пожалуйста… Только, простите, у меня не убрано.
— Ничего, — невозмутимо сказала Шанталь, подхватывая спортивную сумку. — Уберемся вместе.
— Нет-нет, я потом сам уберусь.
— Ладно, ведите.
Георгий, чертыхаясь про себя, повел Шанталь на четвертый этаж. Как назло, попалась навстречу соседка, длинно заулыбалась издали, наклоняя седую неряшливую голову, нараспев затянула:
— С приездом, Георгий Алексеевич! Давненько вас не было видно…
И с мощным, неукротимым любопытством уставилась на Шанталь, заодно поклонилась и ей, будто заглядывая сверху за спину. «Ну, будет теперь шороху…»
— Ей бы рентгенологом работать, — насмешливо сказала Шанталь, когда соседка удалилась. — По-моему, этаким взглядом она вполне могла углядеть, какого цвета на мне комбинация.
— Да, бабка та еще, — пробормотал Георгий, с трудом поворачивая ключ в замке.
— Разговоры пойдут?
— Да какие еще!
Шанталь взглянула на него и с удивлением сказала: