— Ну, зачем же так…
— Такая неполадка уже была, и я исправил ее за двадцать минут. И подробно объяснил и показал Кириллову, как это делается. Ему показалось, что он все понял. Но по-настоящему он поймет это только сейчас, провозившись семь часов. И даже если сейчас не сможет сделать, в следующий раз ему будет намного легче искать. Не найдет в следующий раз — найдет в третий. Только так они смогут по-настоящему узнать машину.
— Ну, дело ваше…
На следующее утро Софья пришла пораньше, заглянула в машинный зал и увидела измученного Кириллова, сидящего за пультом включенной, но все еще неработающей машины — это она поняла сразу, взглянув на светящиеся лампочки.
— Вы что, и ночью работали?
Кириллов угрюмо кивнул, и Софья от дальнейших расспросов отказалась, решила дождаться Кента. Он пришел минут через десять, ничуть не удивился ночному бдению Кириллова, надел халат и предложил:
— Давайте искать вместе.
И твердо посмотрел на Софью, давая понять, что ей лучше уйти.
Минут через сорок Кент пришел к ней и будничным тоном сказал:
— Ну что, продолжим?
— Машина работает?
— Естественно, — небрежно бросил Кент. — А чем это вы так недовольны?
— Меня уже трижды спрашивали, когда мы возместим потерянное вчера время. Даже Василий Борисович звонил.
— Даже Василий Борисович… И что же вы ответили?
— Что это будете решать вы, Иннокентий Дмитриевич.
— И правильно ответили, — Кент одобрительно усмехнулся. — И впредь отсылайте с подобными претензиями ко мне.
— Да? А мне уже прозрачно намекнули, что я не хозяйка в своей лаборатории.
— И это больно задело ваше самолюбие? — осведомился Кент.
— Дело не в моем самолюбии, — с раздражением сказала Софья.
— А в чем же?
— А в том, что потерянное время надо действительно как-то возместить!
— Вот тут я несколько виноват, — согласился Кент. — Но я просто не успел сказать, что сделаем это в первое же воскресенье. Ну, а в ближайшие два-три месяца претензий, я думаю, вообще не будет.
— Почему?
— С будущей недели начинаем счет для Маликова. Это как минимум часов триста, значит, надо переходить на трехсменную работу. Так что волей-неволей придется мне самому смотреть за машиной в оба.
— А где мы возьмем людей? У нас же формально и для двухсменной работы людей не хватает.
— Как-нибудь перебьемся. Пока сам буду выходить по ночам.
— Но это же не дело, Иннокентий Дмитриевич.
— А другого выхода нет. Надо срочно искать людей.
Да, люди очень нужны были, и срочно, и все же, когда через неделю Софья послала к Кенту инженера-радиотехника, рекомендованного отделом кадров, тот отказал, не поговорив и десяти минут.
— И чем же он вам не показался? — спросила обескураженная Софья.
— Ему тридцать два года, и уже восемь лет, как он окончил институт, — сказал Кент. — За эти восемь лет он не прибавил к своим знаниям ничего. Даже кое-что растерял из того, чему его учили. А это значит, что он либо ленив, либо бездарен. И то и другое меня не устраивает.
— Если вы полагаете, что нам удастся найти людей сплошь незаурядных, вы наверняка ошибаетесь, — сухо сказала Софья.
— На гениев я не рассчитываю. Но желание работать — а в наших условиях это прежде всего означает желание учиться — должно быть непременно у каждого. Иначе через год-два такие псевдоинженеры превратятся в балласт, от которого нам придется избавляться всеми правдами и неправдами. Вы же знаете, что уволить человека по причине его профессиональной непригодности практически невозможно. По судам же затаскают.
— Но и с вашими критериями отбора, боюсь, мы далеко не уедем.
— Мой критерий отбора я считаю единственно верным, — упрямо сказал Кент.
— Ну, разумеется, — рассердилась Софья, — в принципе вы совершенно правы. Но реальная действительность, к сожалению, нередко вносит весьма существенные поправки в прекрасные идеалы!
— Демагогия, Софья Михайловна, — невозмутимо отпарировал Кент. — Мы ведь не на собрании.
— Ну, знаете ли…
— А при чем тут прекрасные идеалы? Речь идет о вполне конкретном заурядном инженере, которого я не захотел взять. А единичный случай не повод для обобщений. Уж в этом-то я по крайней мере прав, нет? — добродушно сказал Кент.
— В этом правы, — пришлось признаться Софье.
— Ну и лады, давайте работать.
Скоро Софья настолько втянулась в эту работу, что ничем другим уже почти не занималась. Она все чаще задерживалась с Кентом по вечерам, и как-то сами собой установились у них отношения самые непринужденные, уже говорили они друг другу «ты», и когда однажды в сердцах Кент буркнул на какое-то ее возражение: «Типично бабская логика», Софья с некоторым удивлением обнаружила, что ничуть не обиделась, потому что Кент был прав. Да и вообще уже не вспоминала она, что Кент на десять лет моложе ее и она его начальница…
Давно уже не работала она так много, а усталости почти не чувствовала и даже как будто помолодела, о чем ей не преминули «многозначительно» намекнуть. Даже Леонид как-то вечером иронически осведомился:
— Влюбилась ты, что ли, в своего вундеркинда? (Словечко, невзначай пущенное Маликовым, видимо, прижилось.)
— Глупо шутишь, — поморщилась Софья.
За две недели до защиты отчета Маликова выяснилось, что к сроку они не успевают. Кент, постукивая пальцами по столу, решительно сказал:
— Придется тебе идти на поклон к твоему приятелю. Проси отсрочки.
— А если он не согласится? У них, насколько я знаю, все готово.
— Проси. До сих пор он держался джентльменом, авось и сейчас от своей роли не откажется. Постарайся убедить, что это в конечном счете в его же интересах.
Маликову явно не хотелось соглашаться на отсрочку.
— А премию нам не срежут?
— Нет, я уже договорилась с Куликовым.
Маликов подумал немного и согласился.
— Ладно, ради тебя, так и быть, сделаем. Только с Ученым советом сама улаживай.
— Ну, это несложно.
Маликов с усмешкой спросил:
— А что, мы будем насовсем уничтожены или кое-что останется?
— Что-нибудь останется, — отшутилась Софья и поскорее ушла.
20
То заседание Ученого совета, впоследствии кем-то шутливо названное «исторически-кибернетическим», помнилось в институте долго. Народу собралось больше обычного, — слухи о необычном эксперименте шли давно, и кое-кто определенно жаждал скандала, надеясь, что Маликов, человек характера решительного и независимого, сумеет как следует осадить новоиспеченного «вундеркинда». Вряд ли во всем зале набралось с десяток сторонников Кента. То, что Софья была с ним заодно, всерьез почему-то почти не воспринималось. Ее в институте любили и перед началом заседания чуть ли не выражали соболезнования, «понимающе» улыбались: знаем, мол, что ты тут ни при чем, служба обязывает…
Маликов сделал доклад в обычной для себя суховато-ироничной манере. Софья, впрочем, подметила, что в выводах он был чуть осторожнее, чем прежде, чувствовалось, что формулировки продуманы до запятой. Когда он кончил говорить, стало вдруг очень тихо. Все ждали, что будет дальше. Куликов, председательствовавший на заседании, скрипучим голосом сказал:
— А теперь мы несколько отступим от обычного распорядка и, прежде чем приступить к прениям, заслушаем содоклад начальника вычислительной лаборатории Александровской и ведущего инженера оной же лаборатории Русакова. Прошу, Иннокентий Дмитриевич.
Кент, ни на кого не глядя, направился к сцене. Небрежно бросив пачку листков на кафедру, громко начал:
— Я не буду касаться чисто физической стороны данной работы, в этом я не специалист. Речь пойдет лишь о математической аранжировке…
— А в ней вы большой специалист? — ехидно спросил кто-то из зала.
Кент по-волчьи, всем корпусом, медленно повернулся на голос, помолчал несколько секунд и резко отозвался:
— Какой я специалист, вы сможете судить потом, когда я кончу. Если, конечно, вы сами в этом разбираетесь. А пока я попросил бы соблюдать элементарную вежливость и не перебивать. Вам, я полагаю, предоставят слово в свою очередь, если найдется что сказать.
Зал неодобрительно загудел. Куликов постучал карандашом по графину.
— Тише, товарищи! Эмоции оставьте для кулуаров. Продолжайте, Иннокентий Дмитриевич.
— Итак, о математической аранжировке. Должен сразу отметить, что доклад Владимира Николаевича мы читали, но ему пока неизвестны результаты наших расчетов. На нашей стороне было немалое преимущество — мы знали, что именно считалось на машине по этой теме, а значит, и что не считалось и, следовательно, не могло быть сформулировано с достаточной определенностью. И мы решили наглядно показать, что можно сделать с помощью электронно-вычислительной техники, к которой многие из присутствующих здесь относятся весьма скептически…
— Назидательный урок? — снова не выдержал кто-то в зале.
— Вот именно, — спокойно отозвался Кент. — Хотя вы и считаете, что учить вас мы не вправе, по крайней мере я, но, думаю, рано или поздно, а учиться вам все же придется.
— Именно у вас? — допытывался все тот же голос.
— Именно у меня!
— Товарищи, прошу не отвлекаться, — напомнил Куликов. — Ближе к делу, Иннокентий Дмитриевич.
— Ну разумеется, если меня опять не перебьют столь же «содержательной» репликой… Итак, вот пять положений из доклада Владимира Николаевича…
Кент зачитал положения и спросил у Маликова:
— Все правильно, Владимир Николаевич?
— Да.
— Ну что ж, продолжим… В формулировках двух из этих положений присутствуют слова «можно полагать», в третьей — «вероятно», в четвертой — «возможно», в пятой — «можно надеяться». Не мне вам объяснять, что подобные формулировки есть в каждой работе, вы привыкли к ним и считаете их неизбежными. Возможно, в некоторых случаях они действительно неизбежны. Даже наверное так. Ну, а в данной работе четыре из пяти формулировок нам удалось заменить на более конкретные. Прошу следить повнимательнее, если вы действительно хотите понять, в чем дело.