— Ты за Натальей ничего не замечаешь?
— Чего? — сделала удивленное лицо Софья.
— Да поговаривают, что она… — Кент замялся. — Вроде бы у нее есть кто-то, что ли.
Софья сжала губы. Нет уж, пусть Кент узнает это от кого-нибудь другого.
— А ты сарафанному радио не очень-то верил бы.
— Оно так, — невесело согласился Кент. — Поговорить с ней, что ли?
— Поговори.
— Боится она меня. Вот уж чего мне никогда не хотелось бы — чтобы меня боялись.
Наталья, похоже, действительно побаивалась Кента и на разговор с ним отважилась только после того, как «цыпленок» набрался мужества и сам явился к грозному начальнику домой — требовать его жену… Мальчик оказался не робкого десятка и вел себя, по словам Кента, тактично и с достоинством. Кончилось все тем, что Кент, как и обещал когда-то, отпустил Наталью с миром и, к удивлению Софьи, затосковал «по-черному». Она пыталась подбодрить его:
— Чего уж ты так… закуржавился? Знал ведь, что рано или поздно так должно было кончиться.
— Ишь ты… какая вумная, — пасмурно взглянул на нее Кент. — Не старые же башмаки с ног сбросил. Все-таки семь лет вместе прожили. А Сашка?
Тут уж Софья догадалась прикусить язык и больше об этом не заговаривала.
Вот тогда-то, как черт из-под копны, и выскочила Шанталь. Они с Маринкой толком и проморгаться не успели, как Кент заговорил о женитьбе и переезде в Москву. Кажется, тогда впервые и заболело сердце у Софьи Михайловны. Сама не думала, что так дорог ей упрямый большелобый человек, что без него и жизнь дальнейшая плохо представлялась… Уехал Кент, затем чуть ли не при первой же встрече заговорил о том, что надо, со временем конечно, и ей с Маринкой в столицу перебираться, это он устроит, долинская АСУ все равно уже к своей естественной законченности пришла, многого из нее не выжмешь. Как будто начисто забыл Кент, что ее работа не только с его АСУ связана, есть еще и другие дела… Она помолчала самую недолгую минуту и отказалась:
— Да нет, мы уж пока… по-стариковски с доченькой тут поживем.
И будто невзначай погладила левую сторону груди. Кент вздохнул. Софья Михайловна пересказала разговор Маринке — та зло ощерилась:
— Пусть там один со своей актеркой…
И загнула такое, что Софья Михайловна только рот открыла, забыв отчитать дочь за сквернословие.
Через год Кент опять заговорил об этом, и Софья Михайловна снова отказалась, даже не поговорив с Мариной. Но теперь Кент был настроен чрезвычайно решительно.
— Да почему, Соня? Неужели за свой замдиректорский пост держишься?
— А если и так? Мне сорок три года, Кент. Для женщины лета немалые, начинать все заново… — Она покачала головой. — Нет, давай больше не будем говорить об этом.
— Ну, как хочешь, — грустно сказал Кент. — Очень мне вас не хватает там…
— А ты не только о себе думай, — неласково посоветовала Софья Михайловна и тут же смягчилась, увидев, как помрачнело его лицо. — Ладно, не ставь каждое лыко в строку. Нам без тебя тоже несладко, но что теперь поделаешь. Надо бы почаще видеться, да я понимаю, что тебе сейчас не до нас…
Отойдя от первого хмеля своей женитьбы, Кент поначалу довольно часто наезжал в Долинск: и дела незаконченные в институте оставались, да и с ними проводил немало времени. А потом все реже, случалось, и по месяцу не показывался. Даже — сейчас вот — полтора. Маринка, не выдержав, иногда срывалась в Москву, шла к нему на работу, они ужинали где-нибудь, Кент звал ее к себе ночевать, но она неизменно отказывалась, даже если Шанталь, не было дома, — по-прежнему на дух не переносила «актриску». Несколько раз она звала мать с собой, усмешливо поводя глазами: давай, ма, проветримся, навестим нашего ненаглядного. Софья Михайловна отказывалась: нет уж, стара я для таких электронабегов. Марина грозилась:
— Смотри, мать, будешь так говорить — и в самом деле старухой заделаешься.
— А я что, не старуха еще? — с показным смирением, кротко улыбалась Софья Михайловна.
— Фу на тебя! — сердилась Марина. — Да мы тебе еще такого жениха сосватаем, весь институт ахнет, а наш ненаглядный Иннокентий Дмитриевич за голову схватится.
— Отстань, балаболка!
— А что, ма? — дразнилась Марина. — Давай мы тебя и в самом деле замуж выдадим? Ты же баба еще хоть куда!
— Марина! — уже не на шутку сердилась Софья Михайловна. — Думай, что говоришь! Какая я тебе баба?
— Мужик, что ли? — изумлялась Марина и продолжала весело скалить зубы: — Думаю, маманька, думаю. Говорят же в народе: сорок лет — бабий век, в сорок пять баба ягодка опять! Вот ты у меня ягодка и есть! — Она крепко обнимала мать и кружила по комнате. — Сочная, наливная, спелая!
— Вот дурища-то вымахала… — качала головой Софья Михайловна. — Тебя самое надо замуж, и чем быстрее, тем лучше.
— Фигушки! — энергично встряхивала головой Марина. — Я на ваши с ненаглядным свадьбы-женитьбы насмотрелась, погожу еще годков пять, повыбираю. Меня в эту малину не скоро затянешь, пока не приспичит — хренушки! А тебе — в самый раз, пока не переспела, — гнула свое, похохатывая, Марина. — Давай за Ивана Михалыча, а? Мы это мигом устроим! Главный инженер и замдиректора — чем не парочка?
— Пошла вон! — прикрикнула, рассердившись уже по-настоящему, Софья Михайловна и заперлась у себя.
Марина прокричала вслед:
— Не сердись, ма, я же тебя люблю!
Иван Михайлович, главный инженер института, жизнерадостный толстяк лет пятидесяти пяти, действительно поглядывал на Софью Михайловну как будто с некоей робостью и «значением», что, конечно, сразу было замечено и служило, как догадывалась она, поводом для шуток. Но ничего серьезного тут, конечно, быть не могло…
Голоса за стеной еле слышны были, говорила все больше Маринка — о чем? Софье Михайловне очень хотелось бы знать это, да и не спалось, подмывало пойти к ним, посидеть вместе, но она знала, что дочь наверняка рассердится, и не на шутку, если она помешает их разговору. Да, доченька у нее вымахала не только ростом… Характерец — не приведи бог… До сих пор Софья Михайловна не могла до конца понять ее отношения к Кенту. Когда заходил о нем разговор, Марина обычно отделывалась шуточками и хохмочками не слишком высокого пошиба, в них, на первый взгляд, легко угадывалось что-то вроде пренебрежения к Кенту — явно из-за Шанталь, которую Марина по-прежнему и в грош не ставила. Но — взять хотя бы сегодняшнюю встречу. Ведь, пожалуй, ни разу в жизни Марина не встречала его с такой до неприличия бурной радостью, хотя расставаться приходилось нередко. И эти ее поездки в Москву, почти всегда неожиданные, звонки уже со станции: «Ма, у меня ровно две минуточки, сейчас электричка подойдет, я съезжу к Кенту, не жди меня, ложись…» А в какой ярости вернулась она однажды, когда ей не удалось его застать… Только что рыка львиного Софья Михайловна не услышала, остальное, кажется, все было… Во гневе ее шестифутовая дочурка закусывала удила до крови. В кого такая? Вроде бы ни Леонид, ни она сама шекспировским буйством страстей не отличались…
32
Разговор за стеной шел уже долгий.
Когда Кент вошел в комнату, Марина сидела на своей постели, прижавшись спиной к стене, и курила. Едва взглянув на него, спросила:
— Ничего, что курю? Потом проветрим как следует.
— Да кури, конечно.
— А твоя актриса в спальне курит?
— Далась тебе моя актриса! — с досадой сказал Кент, укладываясь.
— Еще бы не далась, — усмехнулась Марина. — Я бы не прочь узнать, чем она тебя приворожила.
— А зачем тебе это знать? — неласково осведомился Кент.
— Зачем? — Марина задумалась. — Ты не злись, пожалуйста. Если очень устал, давай спать, только когда я еще тебя увижу? А поговорить мне с тобой очень нужно.
— О чем?
— В основном о себе, конечно.
— У тебя какие-то неприятности?
— Да нет у меня никаких неприятностей… Не считая маленького пустячка — не знаю, что делать с собой, куда деть. А с кем об этом поговоришь? Не с мамой же.
— Почему же не с ней?
Марина вздохнула.
— Да потому, что мы с ней, говоря могучим канцелярским языком, люди разных поколений и, естественно, разных мировоззрений. У нее одно на уме: девка дурью мается, а лекарство от этого единственное — поскорее замуж выйти. Ты-то, надеюсь, не станешь этого говорить?
— Нет, — улыбнулся Кент. Он лежал, заложив руки под голову, и с интересом смотрел на Марину. — Хотя поколения мы с ней почти одного.
— Ну, нет! — энергично возразила Марина. — Ты все-таки на одиннадцать лет моложе ее, к тому же мужчина, а вам, мужикам, морализаторство противопоказано. Хотя, — Марина насмешливо улыбнулась, — моралей я от тебя за тринадцать лет нашей совместной жизни тоже наслушалась. Во всяком случае, куда больше, чем от папаньки.
— Ты часто вспоминаешь о нем?
— Нет, — спокойно ответила Марина. — Он только открытки по праздникам шлет, тем и памятен. Ну а я человек не совсем невежливый, тоже иногда пишу с десяток слов. Тебе это кажется странным?
— Да нет…
— А я иногда чувствую себя виноватой… за равнодушие к нему.
— Но ты ведь, в сущности, почти не знаешь его.
— Ну, все-таки… Не такая уж и маленькая я была, когда мама разошлась с ним. И никакого особенного сожаления я тогда не испытывала, я же помню. Даже не очень и удивилась. А что он за человек, по-твоему?
— Мне не хотелось бы говорить об этом, — не сразу сказал Кент.
— Ладно, — легко согласилась Марина, — это я уж лишнее спросила. А что я за человек?
— Вопрос тоже не из легких, — улыбнулся Кент. — А как ты сама о себе думаешь?
— Ох, Кент, всякое. Иногда очень даже нравлюсь себе… особенно когда в зеркало смотрюсь. А бывает, думаю: более мерзкой девицы свет не видывал.
— И долго так бывает?
— Нет, — Марина засмеялась. — Тут же начинаю отыскивать в себе что-нибудь хорошее — и немедленно нахожу, да в таком количестве, что от гордости распирает, ну прямо хоть вместо иконы вешай и молись на меня. И ведь ужасно хочется быть такой вот хорошей — доброй, великодушной, умной. А через день какая-нибудь пакость из меня попрет, и ничем ее не удержишь. Особенно мужикам от меня достается, когда они начинают на меня глаза пялить. А меня воротит от них. Возьми хоть сегодняшний случай в ресторане. Этот красавчик уже с полгода за мной бегает. Мне бы по-честному, как следует разок объяснить ему: не стоит, мальчик, ты герой не моего романа, поищи-ка где в другом месте, а я… Ну, ты сам видел. И улыбочкой запаслась, и прищурилась многозначительно, и за талию дала подержаться. А на кой дьявол он мне нужен? Самый заурядный инженеришка, все его мысли о будущем — в старшие выйти да как-нибудь на приличной шабашке в отпуске подработать, чтобы можно было задрипанные джинсы купить с наклейкой фирмы «Леви». Вообще удивляюсь я нынешним парням. Ну, мы, бабы, ладно, тряпичницы от рождения, по крови, по воспитанию. Но мужички-то? Иной раз послушаешь, о чем они говорят, — уши вянут! Этот какой-то батник на барахолке отхватил, другой за кожаной курткой полгода гоняется, третий взахлеб распинается, какие ему записи удалось достать… Отрастят патлы до плеч, взгромоздятся на платформы, — прямо гермафродиты какие-то!