— Да я-то верю, дорогой мой…
— Вам не поверят?
— И мне, может быть, поверят — в пределах разумного, конечно. Только миллионы-то под честное слово не даются. Ты и не представляешь, что это значит — добыть такие деньги, пусть даже на дело архинужное и сверхнеобходимое. Ведь эти деньги за счет кого-то надо брать, не одного ущемить. Такие вопли подымутся — святых выноси. И для кого, главное? В лучшем случае добуду я для тебя три-четыре сотни тысяч под какой-нибудь состряпанный договорчик, да разве это тебя устроит?
— Нет, — сказал Русаков.
— И со своими деньгами ты ничего не сделаешь.
— Да, почти ничего, — невесело согласился он. — И что же, никакого выхода нет?
— Только тот, о котором я тебе говорил.
— Это не выход. Вы же ничем мою логику не опровергли.
— Да нечем мне ее опровергать, голубчик, нечем… Как и тебе мою.
— Да, и мне тоже. Жаль.
— Подумай еще, а? — попросил Патриарх.
— Нет, — твердо сказал Русаков.
На том и расстались.
Патриарх дня три раздумывал над этим разговором. Было ясно, что Русаков от своего решения не отступится. Да и нет смысла, если говорить откровенно, — как ни пытался Патриарх найти брешь в логическом частоколе Русакова, не удавалось. Действительно, мышь не проскочит…
И он решился. Позвонил Русакову в Долинск и сказал:
— Готовь свой проект.
— Что-нибудь прояснилось?
— Ничего. Но давай попытаемся. Хоть что-нибудь да будет. Авось тысяч пятьсот выбьем.
И то, что представлялось почти невозможным, свершилось. Патриарху удалось заинтересовать еще два министерства, и в конце концов выбили два миллиона. Логика Русакова победила его, Патриарха, логику, и вряд ли еще когда он был так доволен своим поражением, приведшим к победе.
А Русаков тут же заявил:
— Мне нужна командировка, Николай Аристархович.
— Куда?
— В Штаты.
— Ого!
— Делать так делать, на совесть и надолго. Мне надо самому все увидеть, пощупать собственными руками.
— Резонно… — Патриарх задумался. — А поближе куда-нибудь нельзя? В Штаты все-таки сложновато.
— Можно, наверно, в Голландию, но не то будет. К тому же я голландского не знаю.
— Логично… Ладно, постараюсь. Вряд ли это будет сложнее, чем наша виктория…
Поехал Русаков и в Штаты…
С тех пор не однажды крепко выручали они друг друга. Патриарх — своим высоким постом, веским словом, сказанным в нужное время в надлежащем месте. И Русаков в долгу не оставался. Патриарх, безоговорочно доверяя его знаниям и чутью, не раз звонил ему в Долинск и, наделяя высокими полномочиями, посылал в разные города и страны: поезжай, посмотри, разберись. Русаков безотказно ехал, хоть и со своей АСУ работы было невпроворот. За этой АСУ Патриарх наблюдал особенно пристально, все больше убеждался: не прогадал с процессом о трех миллионах (выбил-таки и третий из него Русаков), не промахнулся старик, поверив мальчишечке… Стал ждать, когда закончится эта эпопея и у Русакова не будет причин не ехать в Москву.
А Государственная премия разве не конец?
После банкета спросил:
— Дальше что? Обязательства твои вроде бы и выполнены.
— Пожалуй, — без особого энтузиазма согласился Русаков. Был он что-то не по-праздничному смурноват.
— Пора бы и в столицу, а?
— Давайте через полгода поговорим об этом, — не сразу сказал Русаков. — Раньше все равно не смогу оттуда уехать.
— Ладно.
Решился наконец Русаков. Патриарх спросил:
— В помощники ко мне пойдешь?
Долго молчал Русаков, смотрел куда-то в бок.
— Не по мне это, Николай Аристархович, уж не взыщите. Я прежде всего инженер и всегда им останусь. А помогать вам всегда готов.
Патриарх улыбнулся:
— Знал, что так скажешь… Не неволю, конечно. Давай работай.
Патриарх «внедрил» Русакова к Федосееву, в головной институт. Тот, усмехнувшись, высказал опасение:
— А уживемся мы, два медведя, в одной берлоге? Не смену ли мне готовишь?
— Экий ты… подозрительный. Да его на твое место клещами не затащишь. Плохо ты его знаешь.
— Да совсем, считай, не знаю.
— Зато я знаю, тезка. Нет, я его для другого готовлю. А тесно вам вдвоем станет, отделю. Но ведь какой талантище, а? — не удержался Патриарх.
— Это точно, — охотно согласился Федосеев. — Не чета нам с тобой.
Уел, однако.
Федосеев, жмурясь, привычно «боднул» его:
— Я-то хоть членкор, а ты докторскую защитить не сподобился. Турнут тебя из министерского кресла — что останется? Зачуханный кандидат!
— Ладно, не каркай.
Уж кто-кто, а Федосеев-то знал, что «министерское» кресло Патриарха пожизненное. Министры могут меняться, а он, Веденеев, всегда на своем посту…
Патриарх убрал улыбку.
— Я ведь не случайно тебе этого «вундеркинда» подбросил. Не жми на него, дай поработать, как он хочет.
— Слушаюсь, командир, — ёрнически ответил Федосеев и в ответ на строгий взгляд Патриарха уже серьезно сказал: — Да не бойся, не буду я жать на твоего «вундеркинда»…
Отделять Русакова не пришлось, хотя Федосееву вряд ли по нутру иметь такого подчиненного. Из рядового отдела Русаков сделал конфетку, сложнейшие в стране АСУ на его счету, раньше таких федосеевцы не делывали…
Любимчик, говорите? Дай бог вам таких любимчиков, да числом поболее.
Молод, говорите? И отлично, предынфарктникам там делать нечего, чтобы только запустить этот «комбайн» на полную мощность, понадобится лет пять самой лютой работы. А многие ли из вас способны на такую работу? Ведь с нуля, по существу, начинать придется моему любимчику, машины без людей работать еще не обучены, а где их взять, людей, на Сибирь? Вы-то, москвичи, вряд ли поедете. И ленинградцы, киевляне, минчане тоже… Зеленый молодняк поедет отбывать принудиловку, «поплавки» отрабатывать.
Любимчикам каторжные работы не подсовывают.
Время отдыха для тела Патриарха истекало. Через три минуты явится Русаков.
Тело неуклюже приподнялось, само себя, как барон Мюнхгаузен, выдернуло из кресла, грузно прошагало к столу, гулко бухая сердцем под ребра.
Хрипло откашлялось.
Еще минута.
Тихо зажужжал зуммер.
— Николай Аристархович, к вам Русаков.
— Просите.
38
Не виделись месяца полтора, недолго поразглядывали друг друга.
— Жив, курилка? — спросил Патриарх.
— Что мне сделается… Вы-то как?
— Я-то? — Патриарх хмыкнул. — Как замерзший часовой на посту. Издали посмотришь — страшно, ружье торчит, подойдешь поближе — непонятно, спит вроде, а чуть пальцем тронь — повалится.
Посмурнел Русаков, затревожился. «Шутник», — неодобрительно подумал о себе Патриарх.
— Ладно, чего обо мне… Давай о деле.
Предисловий Патриарх не любил и выдал, будто в упор выстрелил:
— Ну что, поедешь в Сибирь?
Полувопрос, полуприказ.
Молчит Русаков.
Почему молчит?
— И… кем же вы меня туда?
— А я, голубчик, по причине своего высокого положения мелочами не занимаюсь. Если кого и назначаю, то исключительно генералов отечественной индустрии. Вот генералом и поедешь. Хозяином.
И опять молчит Русаков. Радости на лице ни на грошик медный.
— Чем недоволен?
— А вы не думаете, что я не справлюсь?
Банальный ход, Русакову вроде бы и не пристало так.
— А почему я должен так думать?
— Ну, все-таки… Сколько у меня народу будет, в подчинении?
— Тысяч пять… для начала. Сам не знаешь?
— Знаю. Потому и боюсь.
— Боишься?
— Да, Николай Аристархович, боюсь.
— Чего?
— А вот того, что я уже сказал.
Разговорчик, однако…
— А сколько у меня народу в подчинении, знаешь?
— Догадываюсь. Тысяч семьсот?
— Ошибаешься, — качнул головой Патриарх. — Разве что человек двести, что по кабинетам и коридорам ошиваются.
— Все шутите, — поскучнел Русаков.
— Да нет, представь себе. У семисот этих тысяч, — я-то, кстати, их не считал, — свои начальники есть, они командуют. И у тебя свои будут.
— Ну, во-первых, их найти надо.
— Надо, — кивнул Патриарх. — Найдешь.
— Где?
— А это уж не моя забота. Человек пять я тебе порекомендую, а решать сам будешь, брать их или нет. У тебя, кстати, возможности для поиска побольше, чем у других. Я думаю, не один сочтет за честь поработать под твоим руководством.
— Приятно слышать такие речи…
— Я ведь не шучу. Или еще на комплименты набиваешься?
— Да не нужны мне ваши комплименты, — с тоской в голосе, уже по-настоящему встревожившей Патриарха, сказал Русаков. — Что вы думаете, цену себе набиваю, что ли? Постарайтесь посерьезнее отнестись к моим доводам. Ведь дело касается, можно сказать, половины моей жизни. Да и не обо мне речь, а прежде всего о самом деле.
— Ну, давай о деле, — согласился Патриарх, внимательно разглядывая Русакова. — Что тебя прежде всего тревожит?
— А то, что я не умею работать с людьми, — сказал Русаков. — Вспомните, сколько раз за те одиннадцать лет, что мы знакомы, я говорил вам — я прежде всего инженер, а не администратор.
— Много раз говорил, — кивнул Патриарх. — Да ведь я, милый мой, тоже не всегда чиновником был. Тоже инженерия, и неплохо, говорят, до сих пор из моего инженерства кое-что служит… А вот представь себе, пришлось стать чиновником. Жизнь заставила. Война в первую очередь. Мне, кстати, тоже тридцать пять было, когда война началась.
— Но сейчас-то не война.
— Не война, говоришь? Да, пушки не стреляют, тут ты прав, конечно… — Патриарх помолчал и, выпрямившись в кресле, заговорил резко, отчужденно: — Что, прикажешь мне лекцию тебе прочесть? Что война все-таки идет, не с автоматами наперевес, а другая — интеллектуальная, техническая, машинная? Война технологий, инженерной и научной мысли. Сравненьице прикажешь подобрать? Что вместо пулеметов кульманы, а пистолетов — авторучки и… — он постукал пальцем по лбу, — вот это серое вещество? Оставь эти пошленькие сравнения для журналистов.