— Во-первых, бывают разные случайности. Во-вторых, секретарь играет меньшую роль, чем само партбюро, а оно у нас сильное. Один Уверов чего стоит! Прутиков же, как член партбюро, возглавляет сектор политпросвещения. Как руководитель очень строг. — Курагин улыбнулся: — Уж если кто провинится, не придет на семинары или занятия, обязательно огласит на собрании. Были у нас кандидатуры в секретари и другие. Но ученые — народ вечно занятый. Один заканчивает докторскую диссертацию, другой — проводит опыты на полях, третий — в бесконечных разъездах в братские республики и за границу, как наш Владимир Алексеевич Попов, например. Вот, очевидно, поэтому и выбрали Прутикова.
— Но почему же не Уверова? — с досадой воскликнул Иван.
— Да, вы правы, — проговорил Курагин. — Уверов — первая и главная кандидатура, но он заканчивает докторскую, просил годик подождать. Не уважить его просьбу не могли.
— А вдруг снова выберут Прутикова? — с нескрываемой тревогой спросил Иван.
— Что вы? Ему уже пора на пенсию, он устарел. — Курагин подумал и добавил: — Во всем устарел. И дело не в том, что ему шестьдесят…
— Понятно, — Иван посмотрел на часы — до окончания обеденного перерыва оставалось двадцать минут. — А как работает Раиса Руднева? — неожиданно для самого себя спросил он и покраснел. С тех пор, как увидел ее впервые на собрании, он часто думал о ней, тосковал, ему хотелось видеть ее все время. Но Иван боялся признаться себе в этом.
— Руднева? — с готовностью переспросил Курагин. — Если вас интересует, могу сказать.
Иван промолчал. Курагин заметил смущение Ивана.
— Она, несомненно, из тех, кто смотрит вперед, — словом, современный ученый. Но у нее, как и у всех женщин-биологов, есть слабости, нет, — поправился он, — пожалуй, не слабости, а сложности, которые мешают двигаться вперед. Дело в том, что современная биология требует отличного технического, инженерного и конструкторского мышления. Ведь прежде, чем провести опыт, поставить растение в определенные условия, надо создать какое-то приспособление. Но женщины есть женщины, — улыбнулся он. — Они всегда слабее мужчины, особенно когда дело касается техники. А Руднева работает в той области биологии, где просто необходимы всякие приспособления. Ей, как и другим женщинам, нужна помощь. Эту помощь должна оказать ваша экспериментальная мастерская, ваш заведующий и вы, квалифицированные рабочие.
При этих словах Ивана как-то сразу обдало внутренним жаром.
— Вот ведь как! — растерянно проговорил он. — А что же, поможем… Обязательно поможем…
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
В мастерской стояла необычная тишина. Иван пришел за два часа до начала смены и сразу взялся за работу. В такие утренние часы, когда еще не слышно шума станков, нет людской суеты, ему всегда работалось легко. А сегодня у него было особенно радостно на душе. Он давно не ощущал в себе такого подъема сил. При Кочкареве такого с ним не бывало. Теперь он стал похож на того Ивана, который во время войны работал мастером цеха. Тогда он приобрел такой опыт, что ни одно производственное задание не могло поставить его в тупик. Опыт военных лет, окрепший в последующие годы, пригодился ему и теперь. Он и не предполагал, что здесь, в мастерской, для него откроется столько интересных и сложных дел, требующих не только высокой квалификации слесаря, но и творчества конструктора.
А все произошло так. Он пришел за работой к новому заведующему Мишакову. Тот дружелюбно поздоровался с ним и выложил на стол стопку чертежей, отложенных по каким-то причинам Кочкаревым в ящик второстепенных дел. Иван оценил это доверие и стал тщательно просматривать их. Чертежи были сделаны биологами и походили больше на рисунки. Он вертел их и толком не мог уяснить, что же, собственно, требовалось изготовить. Отобрал несколько листов и пошел выяснить в лабораторию. Ему сказали, что это чертежи научного сотрудника Власовой.
— Простите, пожалуйста, вы Власова? — спросил он миловидную женщину, работавшую в одной из комнат. — Это ваш заказ?
Получив утвердительный ответ, стал подробно ее расспрашивать. Биолог указала ему на две камеры, стоявшие на столе, и недовольно заметила, что сделаны они из рук вон плохо: пропускают воздух в то время, как должны быть абсолютно герметичны.
— Пришлось дыры замазать пластилином, — посетовала она, — и заказывать новые камеры.
— Так… — проговорил Иван. — Справедливости ради надо признать, что камеры действительно изготовлены плохо. Но зачем вам нужны две камеры?
— Одна для корневой системы растения, другая для его кроны.
Иван снова осмотрел приборы.
— Значит, две? — раздумывал он вслух.
— Значит, две, — повторила женщина.
— А я буду делать одну.
— Одну?.. Как одну?.. Нужно две! Что, опять в мастерской затор? Нет, я заказала две, и делайте две! — потребовала Власова. — Понимаете, две? Одну для кроны, другую для корней.
— А все-таки я буду делать одну…
— Шутить изволите? — Брови Власовой взлетели вверх.
— Нет, не шучу, — улыбнулся Иван. — Просто я вместо двух камер сделаю одну комбинированную: и для корней, и для кроны одновременно.
— Каким же образом? — заинтересовалась она.
— Самым простым, — сказал Иван. — Дайте-ка мне бумагу и карандаш.
— Интересно! — оживилась Власова и протянула Ивану лист бумаги и шариковую ручку.
Буданов сел за стол и тут же изобразил на рисунке то, что предполагал сделать.
— Удивительно! — развела руками Власова. — И при этом, конечно, герметичность полная?
— Все абсолютно герметично.
Женщина недоверчиво смотрела на него.
— Ну дай вам бог…
— Когда нужно, мы сами боги, — серьезно сказал Иван и, попрощавшись, ушел.
А через несколько дней он принес в лабораторию обещанную камеру.
— Так быстро! — как какому-то чуду, удивилась биолог.
Иван поставил камеру на стол. Сделанная из органического стекла, она вся просвечивалась. На ней не было ни одного подтека дихлорэтана, которым обычно склеивают оргстекло. Части так плотно прилегали одна к другой, что нельзя было найти ни одного шва склейки.
— Как литая! — восхитилась Власова. — Но, знаете, надо проверить на герметичность.
— Я все проверил, — сказал Иван, — можете проводить ваши опыты…
К вечеру в лабораторию зашла Раиса Руднева. Она сразу заметила красавицу камеру.
— Где вы такую приобрели? — удивилась она.
— Как где? — довольно ответила Власова. — Сделали в мастерской.
— Кто же?
— Иван Васильевич.
— Какой Иван Васильевич?
— Буданов.
— Буданов? — переспросила Раиса, и щеки ее зарделись.
— Посмотрите, какое диво он сделал! — продолжала восторгаться Власова. — Две камеры соединил в одну. И как просто. — Она подошла к прибору, отвернула болтики, сняла верхнюю часть. — Пожалуйста, вот одна — для корней, а вот другая, — показала она на вторую часть камеры. — А теперь снова одна — одновременно и для кроны, и для корневой системы. — Она опять соединила верхнюю камеру с нижней — между ними была сделана прокладка из вакуумной резины, и завернула болтики. — И, знаете, работает безотказно. Он мне сократил время проведения опыта в два раза! И придумал-то тут же, при мне. Ухватил мысль, начертил на бумаге. И… видите, как отлично справился.
Но Руднева уже не слушала. Ей самой нужны были камеры, однако не такие прозрачные и светлые, а другого типа — темные. В них должны производиться испытания со светофильтрами разных цветов. Правда, ей уже раньше сделали в мастерской две такие камеры, но они страдали тем же изъяном — негерметичностью, и толку от них не было никакого. Кроме того, она давно думала о комбинированной камере, в которой можно было бы проводить одновременно опыты по фотосинтезу, транспирации листа, поглощению растением углекислоты, наблюдать поведение его при различных спектрах света. Но как создать такую камеру, в которой, кроме прочего, должна поддерживаться определенная температура воздуха? Раиса терялась в догадках и предположениях. Теперь же, убедившись в незаурядных слесарных способностях Ивана, она тут же из лаборатории направилась к нему в мастерскую.
А тем временем Иван создавал уже другую камеру, еще более необычную, — не для целого растения, а для растительной клетки: круглую, маленькую, величиной с двухкопеечную монету. Отполированная до блеска, она играла всеми своими гранями. В нее были вмонтированы четыре медицинские иглы, через которые подавался раствор для питания клетки. Камеру можно было ставить под микроскоп и через ее прозрачные стенки наблюдать за развитием клетки. Делал он ее для Уверова, и потому с особой тщательностью и старанием.
Так как работа была чистая, Иван оставался без халата, в белоснежной рубашке, с закатанными выше локтей рукавами. Он ощущал в себе такую радость труда, что не замечал ни летевшего времени, ни сновавших вокруг него людей. Не заметил он, и как подошла Руднева.
— Какая прелесть! — произнесла она прежде, чем успела поздороваться, любуясь ювелирной работой Ивана — Это же искусство! Как вам удалось добиться такой чистоты? — она подняла на Ивана глаза. Тот смущенно молчал. Раиса посмотрела на его оголенные по локти руки, чистые, без ссадин, с длинными, как у музыканта, пальцами, потом перевела взгляд на лицо. Когда она видела Ивана выступающим против Кочкарева, он был гневным, резким. Сейчас лицо его озарялось вдохновением, в глазах светилась доброта.
Раиса заговорила о том, зачем пришла, — о камере.
— И вы с камерой? — шутливо спросил он, преодолев смущение. — У вас мода на них пошла, что ли?
— Необходимость заставляет, — ответила Раиса, поправляя обеими руками сбившуюся прическу. — Исследования углубляются, растения надо ставить в определенные условия, а для этого требуются камеры. Два года назад мы об этом и понятия не имели. Ну как, Иван Васильевич, может, заглянем ко мне в лабораторию? Время у вас есть? — она с надеждой смотрела на него и ждала ответа.
Иван уже закончил работу над камерой для Уверова и охотно согласился.