Они с Куницыным сошли с автобуса и через несколько минут оказались у деревянного дома. Андрей постучал по дощатой стенке крыльца, послышались шаги, в распахнутой двери показался дядя Антон.
— А, Андрюха! Проходи. Я один. Жена с дочкой в баню отправились. — Дядя Антон, пропустив их, закрыл дверь.
Они вошли в дом, разгороженный перегородкой на две половины. Одна половина была предоставлена дочке, в другой обитали дядя Антон с женой. Здесь вместо стульев стояли табуретки. Дядя Антон усадил на них гостей и сел сам.
— Где пропадаешь? Давно тебя не было. — Он добрым взглядом поглядел на Андрея, но, увидев, что тот хмельной, нахмурился. — По пивным шляешься?
— Да нет, дядя Антон… Затащили меня… в одну компанию, — запинаясь, ответил Андрей.
— Безвольный, значит? Плохо дело, — дядя Антон укоризненно покачал головой.
Андрея жег стыд.
— А где же у тебя стулья? Одни табуретки остались. Продал, что ли? — перевел он разговор.
Дядя Антон улыбнулся и снова поглядел на Андрея добрыми глазами.
— Наоборот, Андрюша, купил новые. Я квартиру получил, отвез их туда. Переезжать надо, да вот беда: голубей девать некуда. Ходил вокруг нового дома, смотрел, где бы голубятню построить, выбрал место, а пошел за разрешением — отказали. Не знаю, что и делать… С голубями расставаться не хочется, хоть от квартиры отказывайся! Всю жизнь прожил с ними. Без них тоска одолеет. А с ними радость-то какая! Прядешь, а они воркуют, на тебя поглядывают, чтоб на улицу выпустил. А выпустишь — уж налетаются они, накувыркаются в воздухе, тут им только корма давай. А порядок какой у них! Любовь какая! Одно заглядение. То-то и оно — природа. Какой урок дает людям — только учись!
— Понимаю, дядя Антон, ох, как понимаю! — вздохнул Андрей. — Надо что-нибудь придумать.
— Думал уже. Ничего не выходит.
— Я давно не видел твоих голубей, посмотреть бы.
— Что ж, это можно.
Они прошли через сени и очутились в небольшом дворе. В углу стояла голубятня. Дядя Антон зажег свет, голуби зашевелились, заворковали.
Андрей много раз видел голубей дяди Антона и все же не любоваться ими не мог. Белоснежные птицы, словно истые артисты, гордо ходили с бантиками на груди. Рядом с ними вышагивали голуби с венчиками на шее. Меж них сновали ленточные — с яркой лентой посредине хвоста. Иные щеголяли в разноцветных нарядах. Сколько тут было комбинаций цветов на хвостах, головах и крыльях! И все удивляло симметрией, радовало глаз, доставляло наслаждение.
— Проснулись, милые, — ласково сказал дядя Антон. — Как с вами буду расставаться, не знаю. — Он грустно поглядел на Андрея: — Может, ты их возьмешь?
— Куда же, дядя Антон? Сам знаешь, наш дом не сегодня, так завтра тоже на сломку. Куда они мне?
— То-то и оно, что некуда. Дома строят, а о голубятниках не думают, — проворчал дядя Антон. Бросив последний взгляд на голубей, погасил свет. — Не будем их беспокоить, пускай спят.
Они вернулись в сени и остановились. Андрей смотрел в доброе лицо дяди Антона. Вдруг почувствовал такую нежность к нему, что не вытерпел, обнял его.
— Будешь переезжать на новую квартиру, я тебе помогу. Может, надо выключатели и розетки перенести на другое место, кухню или ванную оборудовать — все сделаю, как себе, не поленюсь.
— Спасибо, Андрюха, спасибо, — растроганно сказал дядя Антон.
Все время молчавший Куницын наблюдал за Андреем. У Петухова тот был зол, хмурился, гневно сверкал глазами. А сейчас сделался таким добрым, что не верилось: это все тот же Андрей.
Они попрощались с дядей Антоном и вышли на улицу. Андрей проводил Куницына до остановки, посадил его в автобус и отправился домой. В голове еще не прошел хмель. Андрей шагал, немного пошатываясь, думая о том, что от жены ему будет взбучка. Уходить от разговора было не в его правилах. Он решительно поднялся на крыльцо своего дома. Громыхая, прошел сенями, раскрыл дверь.
Жена сидела за столиком, крутила швейную машинку. В комнате было жарко натоплено. Двухлетний сынишка ползал по полу без штанишек. Лицо его было мокрым от слез. «Наверно, напрудил и мать его отшлепала», — догадался Андрей. Увидев мужа, Нина вскочила и взяла мальчонку на руки.
— Вот безобразник! — сказала она, снимая с веревки сухие штанишки. Взглянув на Андрея, насторожилась: — Что нибудь случилось? Ты из школы?
— Сегодня отсидели половину — двое преподавателей не пришли. Заходил к дяде Антону.
— Вижу, налил бельма! — она рассерженно прошла к окну.
Андрей напился холодной воды из-под крана и плюхнулся на диван. Потом, словно очнувшись, посмотрел на жену. В ситцевом платьице, сшитом ею самой, она стояла к нему спиной с ребенком на руках. По тому, как вздрагивали ее плечи, он догадался, что она плачет. Встал, робко подошел к ней.
— Нинусь, ну что ты? — заговорил он ласково, пытаясь заглянуть в ее лицо.
Пряча слезы, она отвернулась от него.
— Ну чего ты? — не унимался он. — Ну выпил, ну и что? Подумаешь, какая оказия!
— Не сегодня-завтра новую квартиру дадут, — сказала она, всхлипывая. — Люди мебель покупают, а у нас ничегошеньки нет, одни твои голуби да голубятня.
— Ты голубей не трогай, они тебе не мешают. А мебель — ерунда… Купим. Переедем на новую квартиру, поступлю на завод, порядок будет, — успокаивал он.
— Давно пора! — сказала она с обидой. — У нас на заводе фрезеровщики легковые машины имеют. А ты…
Он скривился:
— Ты про машину брось, на что она тебе? Я лучше одену тебя, как барыню.
— Сам ходишь, как нищий. Срамота смотреть!
— Оденусь сам и тебя одену, — сказал он твердо. — Вот увидишь, только дай переехать на новую квартиру.
Она на руках качала ребенка. Видя, что он засыпает, положила в кроватку. Вытерла слезы, села на диван, стала расчесывать волосы.
— Нет, Андрей, тебе не справиться… — успокоившись, грустно проговорила она.
— С кем не справиться? — сказал он, радуясь, что она перестала плакать.
— С глоткой своей — вот с кем.
— Ерунда… Я не алкоголик… — пробормотал он.
— Не алкоголик, а прикладываешься не меньше. — В ее больших голубых глазах снова заблестели слезы. Положила расческу, безнадежно махнула рукой: — Ложись-ка лучше спать.
Она подошла к кровати, разобрала ее. Принесла таз с водой и поставила перед ним.
Он вымыл ноги. Задумчиво выкурил папироску. Разделся, погасил свет, забрался под одеяло. Нина лежала к нему спиной. Он хотел обнять ее. Она отбросила руку:
— Не переношу запаха сивухи!
Он повернулся на спину, вздохнул.
— Ерунда, все ерунда… — больше для самого себя, чем для нее, сказал он и потом еще долго повторял это в мыслях, пока наконец не заснул.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Порывистый осенний ветер гнул верхушки деревьев, сорванные листья кружились в воздухе, падали на крыши домов, устилали дорожки. На вершине голой липы сидела ворона. Она балансировала на ветке и каркала. Сюда, в захолустное местечко с деревянными домиками и сарайчиками, со всех сторон врывалось строительство. Дизельные тракторы, бульдозеры с ревом сгребали в кучу ветхие постройки. Маячили башенные краны, высоко в воздухе, подвешенные на тросах, плыли огромные плиты, балки, панели.
Земля была искорежена гусеницами, шинами машин. На подошвы налипала грязь, ботинки становились тяжелыми. Миновав строительство, Иван вытер запачканную обувь о траву, прибавил шаг и вскоре выбрался на магистраль, по которой мчались автомобили. Его мысли были заняты мастерской. Он проработал здесь ровно месяц и успел сблизиться и сдружиться со многими. Ему хотелось остаться тут совсем, а это означало, что сегодня, с окончанием месячного испытательного срока, он должен зайти к Кочкареву и поговорить с ним.
Между тем, сам того не замечая, он ступал уже по черному до блеска отшлифованному граниту институтской лестницы. Увидев в нем свое отражение, бросился в коридор перевешивать табельный номерок. По тому, что и у табельной доски, и в коридоре было пустынно, догадался, что опаздывает. В минуту проскочив двор, он, весело поздоровавшись с ребятами, уже стоял у своего стола и натягивал халат.
На верстаке лежали заготовленные с вечера полоски металла, которые надо было разрубить на части. Он взял зубило и молоток и так же, как и вчера, с азартом принялся за дело. Комната наполнилась звоном, из-под зубила летели искры. Вместо перекура, поразмыслив, он отправился к Кочкареву, решив поговорить с ним по душам. В кабинете с единственным небольшим окном, заставленным домашними цветами, было полутемно. Кочкарев сидел в кресле и распекал сидящего напротив него жестянщика Москаленко, худенького шестидесятилетнего старичка.
— Почему не изготовил вентиляционные трубы? — строго спрашивал Кочкарев.
— Я бы выполнил задание, если бы был материал, — спокойно отвечал Москаленко.
Никанор Никанорович переложил с места на место лежавшую перед ним папку.
— Мне известно другое — на складе полно материала, — повысил он голос.
— А я разве говорю: нет? — Москаленко вместе со стулом пододвинулся к столу, поставил на него локти. — Материалу много, да только жесть, а какой дурень будет гнуть из нее трубы? Жесть, на что она идет? Воронку согнуть или банку яку, а вы — трубы… На трубы нужно кровельное железо, а его на складе нема. — Он снял руки со стола и скрестил их на груди.
Кочкарев не любил, когда рабочие разговаривали с ним запанибрата. А это был именно такой случай. Он сердито думал, какую бы похуже подобрать старику работу.
— Ладно, — мрачно сказал он, — оставим трубы, есть срочное дело.
Москаленко в ожидании, как гусак, вытянул шею.
— Возьми лопату и лом. Надо вырыть яму для стока вод и залить ее цементом, — сказал Кочкарев.
— Чего? — переспросил жестянщик.
— Я уже сказал «чего»! — передразнил его Никанор Никанорович. — Лопату и лом возьмешь в кладовой, цемент выдам после. — Кочкарев не упускал случая, чтобы вместо нанятых для таких целей знакомых ему людей использовать рабочих мастерских.