но надо же иногда и с открытыми глазами на вещи смотреть. Интересуетесь, отчего все у нас так, как есть, и по-другому не получается? Читайте «Новь». Ибо даже не самые удачные попытки, даже самые неудачные, даже откровенные ошибки и заблуждения гения помогают нащупать нужную дорогу – выбрать верный курс.
В аудиоверсии романы Ивана Тургенева «Дым» и «Новь» представлены в исполнении Владимира Самойлова (студия «Логос») и Ларисы Юровой (Кемеровская областная специальная библиотека для незрячих и слабовидящих). Обе записи хороши, но лично сам предпочел классическую логосовскую озвучку: запись там похуже – отцифрована с магнитной ленты, зато Владимир Самойлов читает все комментарии и примечания, что весьма способствует внимательному и вдумчивому восприятию текста. Особенно подкупает то, как великолепно – с прононсом – были озвучены фразы на французском языке. Даже жаль стало, что так и не освоил в свое время грассирующую галльскую мову Что-то в ней есть эдакое – изящное и благородное.
Кроме того, любители театра у микрофона могут послушать роман «Дым» в виде одноименной десятисерийной радиопостановки с участием актеров Ильи Ильина, Ирины Киреевой, Ларисы Наумкиной и Дмитрия Писаренко. Ну, а роман «Новь» имеется еще и в прекрасном исполнении Юлии Тарасовой (издательство «МедиаКнига»).
«Дорога без конца – дорога без начала и конца»
Знакомство с романом «Дорога» американского писателя Кормака Маккарти началось у меня, как это нередко сейчас бывает, с экранизации. Фильм «прописал» мне один доктор, с которым мы волею случая оказались в равном положении пациентов на соседних больничных койках. Сосед утверждал, что «Дорога» – лучшее, что американцы сняли за последнее время. Уже после выписки узнал, что у картины был литературный первоисточник, увенчанный к тому же главной книжной наградой США – Пулитцеровской премией. А потом еще одна хорошая знакомая с восторгом отозвалась о книге, которую она в оригинале прочитала (оригинальная девушка – она даже русскую классику предпочитает в английских переводах штудировать). Словом, начать решил с романа. И начал. И вот теперь думаю, что делать с экранизацией – смотреть или не смотреть. Но все по порядку.
Слышал, что Кормаку Маккарти крайне не везло с переводами на русский. Возможно, перепиши эту историю другими словами, она бы и засияла новыми красками. Но в таком – тусклом, бесцветном, однообразно монотонном состоянии роман невероятно, фантастически скучен.
Отдельные проблески, яркие, запоминающиеся образы («Днем солнце обходит землю, как скорбящая мать со свечкой») только подчеркивали общую унылую беспросветность повествования.
После Донны Тартт и Энтони Дорра (об этих авторах мы обязательно как-нибудь поговорим) стал осторожней относиться к лауреатам Пулитцеровской премии. Впрочем, Кормак Маккарти оказался все-таки лучше. По крайней мере честнее: не стал притворяться живым классиком и сразу дал понять, что выступает в более легкой весовой категории.
Роман «Дорога» – типичный постапокалиптический триллер-антиутопия и роуд-муви в одном флаконе без претензий на принадлежность к серьезному жанру. Скорей уж Джон Уиндем или Ричард Матесон, чем Жозе Сарамаго или Курт Воннегут.
Поначалу чтение книги значительно облегчало то обстоятельство, что героям – в силу их ходульности и ненастоящности – совершенно не сопереживал. И что там с ними приключится – было абсолютно неважно.
Поместить в центр повествования маленького ребенка и через призму его незамутненного взгляда показать все изъяны – зияющие стигматы и зловонные язвы мира сего – идея, разумеется, ни разу не новая. Не потоптался на этой тучной ниве только ленивый. К сожалению, не могу сказать, что Кормаку Маккарти удалось привнести сюда что-то свое, оригинальное, свежее.
Малыш очень милый, похожий одновременно на Сережу из одноименной повести Веры Пановой и на маленького Давида из романа Дж. М. Кутзее «Детство Иисуса», но какой-то уж слишком абстрактный. Местоимение, а не ребенок. И если даже случится с ним что-нибудь плохое, если даже он погибнет – значит, на то была злая воля автора. Иной воли в этой книге нет. Так мне казалось в начале чтения.
Что же касается папы мальчика, то он и вовсе – пустое место, троеточие в профиль – его в книге вообще как бы не существует. Возможно, это все оригинальный авторский замысел, возможно, Маккарти так и планировал: написать скучную книгу тусклым, бесцветным языком – без божества, без вдохновенья, ибо поднятая тема уж слишком тяжела, чтоб на ее фоне сверкать каким-то литературным дарованием. Возможно. Ну, значит, затея ему блестяще удалась, честь и хвала.
Перевод романа на русский язык выполнен Юлией Степаненко, известной у нас по работе с такими авторами, как Томас Корагессан Бойл, Дейв Эггерс, Александр Хемон. С одной стороны, не самые громкие имена – не скажешь, что Кормаку Маккарти сильно повезло, другие его вещи переводили такие зубры, как Владимир Бошняк или Игорь Егоров. А с другой, Юлия Борисовна, переводчик, историк, с 1994 года живет в США. Уж кому, как не ей знать, как следует переводить на русский едва ли не самого именитого из ныне живущих американских писателей?
В аудиоформате роман Кормака Маккарти «Дорога» представлен сразу в трех исполнениях: в прочтении Алексея Старкина, Владимира Голицына и неизвестного диктора-любителя, скрывшегося под воинственным никнеймом arkebuzov. Все три версии, на мой взгляд, достойны. Берите любую, не ошибетесь.
P. S. А насчет мальчика я все-таки неправ. Если и есть в книге что-то действительно живое, всамделишнее, так это он. Понял это, только перевернув последнюю страницу. Понял, кого он мне все время напоминал. Этими своими бесконечными односложными вопросами-ответами. Этой манерой постоянно переспрашивать, повторяя конец вопроса, будто не расслышал. Готовностью принять все и вся в этой жизни. Своим бесконечным терпением и бесконечным же доверием к отцу. Своим упорством и своей беззащитностью. Понял, что дорогой без надежды и, возможно, без возврата – неразличимый в мутных и нелепых декорациях – передо мной прошел мой собственный малыш, фантазер и почемучка. И вот тогда мне стало по-настоящему страшно. И вместе с тем понятно, что эта книга – отнюдь не проходная вещь и что когда-нибудь непременно ее перечитаю.
Микрокосм
Роман колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса (1927–2014) «Сто лет одиночества» (1967) даже неудобно рекомендовать к прочтению – настолько очевидно, что всем и каждому рано или поздно необходимо с ним ознакомиться. Латиноамериканский литературный «бум» второй половины XX века – уникальный культурный феномен. Подъем той или иной национальной культуры вообще и литературы в частности, как правило, сопровождается (а зачастую и вызывается) тектоническими сдвигами в общественно-политической жизни данной нации. Для Латинской Америки конца 50-х – начала 70-х таким сдвигом стал подъем национально-освободительного движения. К власти в ряде стран пришли левые правительства, и сам континент как-то заметно порозовел, если не сказать – покраснел. Что-то вроде революции произошло и в литературе: к власти над умами и сердцами здесь пришли такие люди, как гватемалец Мигель Анхель Астуриас и кубинец Алехо Карпентьер, в свое время посидевшие в диктаторских тюрьмах, парагваец Аугусто Роа Бастос и аргентинец Хулио Кортасар, чилиец Пабло Неруда и, наконец, герой нашего сегодняшнего обзора.
Это был именно что «бум», гром среди ясного неба. Как говорится, ничто не предвещало, и откуда что взялось. Собственно, о романе Гарсиа Маркеса можно говорить долго и со вкусом.
Посвященные ему статьи и монографии давно в десятки, если не сотни раз превысили по объему само произведение. Чтобы не вдаваться в филологические тонкости и не углубляться в лингвистические дебри, скажу так: «Сто лет одиночества» – это сказка. А сказка, как сказал наш классик, «ложь, да в ней намек». И уроков для добрых молодцев и для девиц красных там тоже хоть отбавляй. Разумеется, это сказка для взрослых. И хотя маркируют его наши сегодняшние книгоиздатели как 12+, года четыре для верности я бы еще накинул. Не в смысле, что много откровенных сцен, но просто нужна определенная душевная зрелость, некоторый жизненный опыт, чтобы все понять и прочувствовать.
О чем книга? «Сто лет» – роман-миф, роман-притча и одновременно – очень живое, живописное повествование о человеческом бытии во всем его многообразии – со всеми его радостями и печалями, взлетами и падениями, любовями и ненавистями, рождениями и смертями. Автор рассказывает историю одного поселения – от его основания до упадка и историю одного рода – от зарождения до угасания. Странным образом эта частная семейная летопись как бы вобрала в себя биографию всего человечества. В книге много библейских аллюзий, из-за чего текст постоянно кажется смутно знакомым, но при этом все в нем так причудливо изогнуто и чуть-чуть сдвинуто, что узнавание так и остается чем-то неочевидным – на грани яви и сна. Роман откровенно фантастичен и в то же время – никакой тебе размытости, отвлеченности – все предельно конкретно, четко и ясно. Местами даже грубо, однако при этом – возвышенно и поэтично. Как такое может быть? А бог его знает. Такой вот удивительный текст.
Скажу одно: те, кто отважатся прочесть роман, просто не смогут остаться равнодушными. И навсегда запомнят как минимум два слова: Макондо – название населенного пункта и Буэндиа – фамилию описываемого рода.
На сегодняшний день существуют два перевода книги на русский язык. Классический, 1970 года – в исполнении Нины Бутыриной и Валерия Столбова и более новый – 1990 года, выполненный Маргаритой Былинкиной. Есть мнение, что первый перевод грешил неточностями, иносказаниями и умолчаниями. Во-первых, цензоры ножницами поработали, во-вторых, очень уж мы тогда оторваны от остального мира были – просто не было у наших переводчиков лишней возможности встретиться с автором где-нибудь на писательской конференции, вопросы разные задать. А уж если автор из страны капиталистической (например, Колумбии) – тут и вовсе пиши пропало. Однако лично мне старый перевод милее. И румяней, и белее. Легко допускаю, что Былинкина была точнее и ближе к оригиналу. Но как-то у нее все сухо до хруста – не сказать, чтоб совсем уж выхолощено, но очень геометрично как-то. У Бутыриной и Столбова перевод влажный и горячий – в него проваливаешься целиком – такое, знаете, рождение наоборот.