Отдельного упоминания заслуживают множественные описания любовных актов (какой же роман без любви, тем более что та в самом его заглавии заявлена!). Тут чилийский писатель не только самого себя превзошел, но и легендарного автора «Камасутры» Ватсьяяну за пояс заткнул. Причем описания у него – на любой вкус, цвет и даже возраст. Ибо этому прекрасному чувству, как известно, все покорны: и представители старшего поколения («Шумы хлопотливой любви»), и младшего («Это походило на битву двух слепых лангустов, над которыми бушевала буря стонов и сверкали молнии всхлипов»).
Тут следует наконец представить главных героев книги, коих автор и уподобил членистоногим ракообразным. Прежде всего, это уже упомянутая мной дочь цирюльника Голондрина дель Росарио – пианистка, благотворительница и просто красавица. А во-вторых, это некий Бельо Сандалио – лихой трубач и пьяница, удивительным образом (вот уж воистину выверты человеческого подсознания!) напомнивший мне Васю Пепеляева из повести Геннадия Головина «День рождения покойника». Неуемным своим оптимизмом, афористичностью, а также склонностью творчески преображать окружающую действительность.
Еще больше – тут уж и вовсе поди найди десять отличий – совпал Бельо с Гулякой из романа Жоржи Амаду «Дона Флор и два ее мужа». Но там, как говорится, сам бог велел: общий континент, схожие языки, близкие культуры.
Сандалио не заморачивается философскими вопросами, вроде того, что делать, если вы – ветеринар-стоматолог и на прием к вам пришел дареный конь. Он просто живет как живет, и единственная его проблема – чем бы промочить глотку, чтобы легкость бытия не была такой уж невыносимой.
Вместе с тем Бельо Сандалио не чужд поразительно точных наблюдений и метких высказываний, что опять же роднит его с Васей: «Зверей нужно остерегаться. В самую неожиданную минуту в них может проснуться человеческая природа». Ту же мысль он продолжит и подытожит в самом конце книги: «Человеческая природа страшнее звериной».
Под стать своему возлюбленному окажется и Голондрина – с тою разницей, что восприятие ее будет не столько умозрительным и рациональным, сколько чувственным: «Мне кажется, что смерть слишком велика, чтобы так быстро понять ее».
«За любовью – неизбежность смерти», – утверждал в заглавии одного из своих рассказов не раз упомянутый здесь Гарсиа Маркес (ну, никуда мы от него сегодня не денемся!). Увы, не обойдет безносая с косой и страницы данного романа.
Почин сделает Канделарито дель Кармен, он же – Канделарио дель Кармен Фуэнтес Толедо, чье имя окажется не в пример длиннее его несчастной короткой жизни (как тут, скажите, не вспомнить бедного младенца Рокамадура из «Игры в классики» Хулио Кортасара?).
Будут и другие невинные жертвы, но об этом – ни слова. Умолкаю, дабы не отвратить потенциального читателя от великолепного романа. Лучше процитирую уже нашего классика и современника: «Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать».
Еще одна неожиданная литературная параллель. Сетования сеньора Альсаморы на то, «что за всю историю человечества многие брадобреи заполучали в непосредственную близость от своих лезвий шею очередного тирана, но ни одному не хватило духа собственноручно свершить справедливость», напомнили мне эпизод из романа замечательного отечественного писателя Михаила Лохвицкого «Выстрел в Метехи», где жандармский ротмистр Лунич, человек неглупый, амбициозный и достаточно беспринципный – этакий потенциальный Бонапарт-Пиночет – Пинопарт или Боночет, если угодно, – постоянно заходит побриться «к старичку-парикмахеру, когда-то замешанному в польском восстании и сосланному на Кавказ». Длится это до тех пор, пока ротмистр вдруг не понимает, что каждый раз он со своими жандармскими шуточками насчет связей брадобрея с местными социал-демократами ходил по краю, играл в русскую рулетку и что только природная нерешительность поляка мешала его, Лунича, горлу познакомиться с бритвой цирюльника чуть ближе, чем ему, Луничу, того бы хотелось.
И еще. Возможно, это всего лишь совпадение. Наверное. Да наверняка! Нельзя же всерьез полагать, будто чилийский писатель увлекался творчеством Михаила Лохвицкого. Тем не менее странные параллели у «Фата-морганы» напрашиваются и с другим романом Михаила Юрьевича – «С солнцем в крови», посвященным судьбе двадцати шести бакинских комиссаров. Вплоть до совпадения в мелких деталях. Какого рода параллель, позвольте умолчать, иначе получится совсем уж спойлер.
Роман Эрнана Риверы Летельера «Фата-моргана любви с оркестром» был переведен на русский в 2013 году Дарьей Синицыной (за эту работу она была удостоена премии ИсЛа-HISPÁNICA). Ею же чуть позже были переведены еще две книги чилийца: «Искусство воскрешения» и «Гимн ангела с поджатой ногой». Дарья Игоревна – кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры романской филологии филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, лауреат премии «Инолит» за виртуозный перевод архисложного романа кубинского писателя Гильермо Кабреры Инфанте «Три грустных тигра». Без всяких натяжек и скидок считаю, что Ривере Летельеру повезло с переводом на русский, но еще больше с ним повезло нам, русским читателям.
В 2014 году «Фата-моргана любви с оркестром» была экранизирована бельгийским режиссером Юбером Туэном. Главную роль сыграла бельгийская актриса Мари Жиллен.
А в 2019 году Эрнан Ривера Летельер был удостоен российской премии «Ясная Поляна» за роман «Искусство воскрешения». Премия, согласно существующим правилам, была поровну разделена между автором и переводчиком.
Аудиоверсию романа Эрнана Риверы Летельера «Фата-моргана любви с оркестром» озвучил Михаил Росляков (студия «Логос»). Признаюсь, поначалу тембр голоса данного диктора пришелся мне не вполне, скажем так, по нутру: низковат, грубоват – так что и самый смысл произнесенных чтецом слов куда-то постоянно ускользал. Однако затем, что называется, втянулся. Не знаю, кто на студии «Логос» распределяет, кому из дикторов какую книгу читать, но Михаилу Анатольевичу как-то традиционно достаются наиболее интересные, на мой взгляд, авторы: Жауме Кабре, Винфрид Георг Зебальд, Колум Маккэнн, Рейнальдо Аренас, Кейт Аткинсон, Чайна Мьевиль, Арундати Рой, Патрик Модиано, Томас Пинчон, Луис Сепульведа, Джордж Сондерс, Тургрим Эгген, Орхан Памук, Джулиан Барнс, Эдгар Доктороу, Итало Кальвино, Энтони Берджесс, Федор Кнорре, Эммануил Казакевич, Владимир Богомолов, Павел Крусанов, Евгений Водолазкин, Лев Рубинштейн, Захар Прилепин, Питер Хег. Кому, конечно, как, а лично меня данный перечень более чем впечатляет.
Флобер не из пугливых
Заглавие романа современного британского классика Джулиана Барнса «Попугай Флобера» в русском переводе как бы приглашает читателя хорошенько постращать классика французской литературы XIX века. Не хватает только восклицательного знака. Впрочем, иногда попугай – это просто попугай. «Диковинная тварь, способная издавать человеческие звуки».
Книгу открывает цитата из самого Флобера: «Биографию друга надо писать так, словно ты за него мстишь». Как истинный джентльмен, Барнс не мог допустить амикошонства в отношении великого французского романиста и, видимо, поэтому предпочел написать биографию… его попугая. Быть другом говорящей птицы или, точнее, ее набитого ватой чучела несравнимо удобней, да и мстить за него, согласитесь, гораздо проще.
Долго откладывал эту книгу на потом, на сладкое под тем предлогом, что не читал еще ни «Госпожу Бовари», ни «Саламбо», ни иже с ними. Как-то исторически не сложилось: в домашней библиотеке не было, в отличие от Бальзака, в школе, понятно, не проходили, а в университете просто разминулись. После же столько интересных книг на горизонте появилось, что стало вовсе не до классики. Говорю это не из тщеславия или гордости – таких авторов, как Флобер, читать, конечно, надо. А тут еще Барнс со своим «Попугаем»… Словом, решил начать с конца, то бишь со следствия, а там, глядишь, и до причины-первоисточника как-нибудь доберемся.
Итак…
Как и следовало ожидать, книга Джулиана Барнса – практически никакой не роман, но произведение больше публицистического, литературоведческого и биографического толка. Хроника жизни великого романиста. Неизвестные факты его биографии. Шаги по следам. Роман-расследование. Роман-экскурсия. Роман-музей. Сюжет почти не прослеживается, но до чего занимательно, увлекательно, захватывающе написано!
Трудно судить, насколько герой-рассказчик – врач и по совместительству флоберовед-любитель Джеффри Брейтуэйт соответствует своему автору – насколько сам Барнс отождествлял себя со своим персонажем. Рассказ от первого лица ровным счетом ни к чему не обязывает писателя, однако Брейтуэйт слишком умен и самоироничен, чтобы за его спиной не угадывалась фигура его создателя.
Цитат из самого Флобера – на любой вкус! – в книге столько, что Барнсу впору было бы указать французского классика в качестве полноценного соавтора:
«Какая, однако, дурная штука жизнь! Это суп, в котором плавают волосы, а его все-таки надо съесть». «Я люблю свой труд яростной и извращенной любовью, как аскет любит власяницу, которая царапает ему пузо». «У всех у нас, нормандцев, есть немного сидра в жилах; это горькое, сброженное питье, которое иногда выбивает затычку из бочки». «Я как бидоны с молоком: чтобы получить сливки, их надо оставить в покое». «Моя дружба – как верблюд. Стоит ей сделать шаг, и ее уже не остановить».
Впрочем, Барнс не уточняет, подлинные это цитаты из самого Флобера или же это фразы, вложенные им в уста своего литературного персонажа, которого – вот совпадение-то! – тоже зовут Гюставом Флобером.
Цитирует Барнс и Набокова – его лекцию о Флобере, где автор «Лолиты» определяет измену как «банальнейший способ над банальностью возвыситься».
Крылатых фраз можно настричь и из самого Джулиана Барнса, и цитаты эти будут ничуть не хуже вышеприведенных: «Величайший патриотизм – сказать своей стране правду, если она ведет себя бесчестно, глупо, злобно». «А старая любовь? Она подобна ржавеющему танку, стерегущему каменный брус памятника там, где однажды что-то было освобождено». «Мы больше не верим в то, что язык и реальность так идеально конгруэнтны; если на то пошло, мы скорее верим, что вещь рождается из слова в той же мере, в какой слово рождается из вещи». И еще вот это, оцените: «Насколько тонким должен быть намек, чтобы порваться?»