Писатель не скупится на тонкие, умные наблюдения над повседневной жизнью. Некоторые фразы так и хотелось выписать в маленькую книжечку наподобие цитатника Мао Цзэдуна: «в болезни плоть теряет свою греховность… Становится ясно, что она – всего лишь оболочка. Ее не приходится стесняться». Однако рядом с такими вот удачными находками он нередко подвешивает многозначительные, но маловразумительные красивости вроде такой: «события не всегда протекают во времени… порой они протекают сами по себе, вынутые из времени».
Автор честно предупредил читателя, что никакого погружения в прошлое не будет, определив жанр своего повествования как «неисторический роман». Он ни на минуту не дает забыть про здесь и сейчас, буквально выдергивая нас из контекста описываемых им событий: «Он был убежден, что правил личной гигиены следует придерживаться и в Средневековье» (речь идет, заметьте, о средневековом целителе-травнике – спасибо хоть антибиотики не выписывает и на УЗИ не направляет). Знахарь этот, дед главного героя Христофор – тот еще затейник. Стоит только читателю расслабиться, убаюканному его речами, состоящими из смеси древнерусского и церковнославянского, как этот старик-разбойник чем-нибудь да огорошит. То истинные размеры Луны и Солнца сообщит мимоходом, то рак мозга методом рукоположения вылечит, а то просто процитирует Антуана нашего де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили».
Ничтоже сумняшеся Водолазкин скрещивает шершавый коровий язык с крылатым языком пушкинской лирики. «Что в вымени тебе моем?» – вопрошает главного героя одна из представительниц крупной рогатой фауны. Знаем мы, какие травки нужно собирать, чтобы с тобой коровы разговаривали. Целители народные…
Кстати, Пушкина не прочь процитировать и псковский юродивый Фома, который вперемешку с прибаутками-каламбурами (преимущественно непечатного содержания) замечает по поводу местных жителей: они-де «ленивы и нелюбопытны». Видимо, почитывал божий человек в свободное от бесчинств, драк с конкурентами и прогулок по воде аки посуху время «Путешествие в Арзрум».
Цитаты – это еще полбеды. Куда более странное впечатление произвели на меня обильные, щедро по тексту разбросанные анахронизмы. Говоря это, не имею в виду пластиковые бутылки в весеннем лесу XV века. Это-то как раз уместно и сообразно: если уж век пластмассы столь долог, что явившимся на свет божий в наши дни и счастливо избежавшим попадания в мусоросжигатели изделиям из ПВХ суждено как минимум узреть второе пришествие, то отчего бы им не полюбоваться заодно и первым, засорив собой не только будущее, но и прошлое?
Нет, отнюдь не пресловутые полторашки мозолили мне глаза по ходу чтения, но какое-то маниакальное упорство, с коим автор стремился нашпиговать свой «неисторический роман» вполне историческими деталями и фразами, заведомо не имеющими никакого отношения к заявленной в тексте эпохе. Не сомневаюсь, что сделано это было умышленно, но тем хуже, ибо вышло горе от ума – писатель просто перемудрил, переиграл, перехитрил сам себя. К примеру, информация о том, что побывавший в руках средневекового юродивого калач улучшал обмен веществ, безусловно, ценна, но как-то не вполне своевременна, не находите?
К счастью, там, где Евгению Водолазкину изменяло чувство меры, на выручку ему неизменно приходило чувство юмора. При всем своем трагизме «Лавр» – местами очень веселый роман. Чего стоит один только проникнутый мягкой иронией и легким сарказмом эпизод с участием польского купца. Сначала этот персонаж замечает: «Вы, русские, очень любите говорить о смерти, и это отвлекает вас от устройства жизни», а потом добавляет, что уж в Польше-то у людей с жизнью полный порядок и что те хоть «умирают, конечно, но все реже и реже».
Заключительная, третья часть романа, к сожалению, получилась самой невнятной и дряблой. Автору будто пороху не хватило – словно истратился он весь на дебют и середину. Зато финал, что называется, уродился: просто блестяще была передана атмосфера благости и просветленности, каковая, по идее, и должна окружать процесс канонизации истинного святого. Тут писатель не слукавил и не сфальшивил, за что ему мое большое и искреннее читательское спасибо.
Роман Евгения Водолазкина «Лавр» можно прослушать в одном из трех исполнений. Текст книги читают Александр Сулимов, Надежда Винокурова и Егор Серов.
Ознакомившись со всеми тремя вариантами, могу сказать: все три хороши настолько, насколько это вообще возможно в случае с текстом подобной сложности (обилие устаревших и специальных терминов, постоянная игра слов, основанная на звукоподражаниях, омофонах, омоформах и т. д.; ну и наконец, неформатная лексика – тоже ведь надо суметь прочесть так, чтобы выглядело как неотъемлемый элемент живой устной народной речи, а не просто как слово из трех букв, написанное на заборе с четырьмя ошибками). Словом, выберите голос, чей тембр комфортней ложится вам на слух, и в добрый путь – счастливого прочтения!
И еще – последнее (самое последнее) китайское предупреждение: роман содержит жестокую (очень жестокую) сцену где-то в первой своей трети. Но! Это не повод (и уж тем более не причина), чтобы книгу бросить читать или не читать вовсе. Поверьте, в жизни происходят вещи и похуже. И это тоже не повод, чтобы немедленно умереть или не рождаться вовсе. Собственно, книга Водолазкина именно о том и повествует, как подобные ситуации переживать, преодолевать их последствия и т. д. По сути, «Лавр» – это такой учебник жизни «несмотря на», «вопреки тому что», а в конечном счете еще и «потому что» и «благодаря тому что».
Коростелев и Холмогоры
Рассказ о простодушном, доверчивом и чутком, как камертон, мальчике Сереже, о его маме, его отчиме – мудром, стихийно интуитивном педагоге Коростелеве и еще много о ком. Эту книгу, на мой взгляд, обязан прочесть каждый родитель и уж тем более всякий, кто избрал педагогику своей профессией. Чтобы ни на минуту не забывать о том, сколь хрупка и уязвима душа доверенного и доверившегося вам ребенка. И еще о том, что у каждого из них – свой предел, свой заветно-заповедный край, свои Холмогоры, вмешательство в которые крайне опасно.
Наверное, это лучшая повесть о детстве. Как и ее экранизация, снятая режиссерами Георгием Данелией и Игорем Таланкиным, – лучший фильм на ту же тему. Каждая фраза маленького Сережи, каждая ситуация – грустная или смешная, в которой ему доводится побывать, – вызывают острое чувство узнавания и сопереживания. Все это уже было, уже происходило с каждым из нас, с нашими родителями и нашими детьми в тот благословенный период, который один из детских классиков заключил в строгие временные рамки: «От двух до пяти». Кстати, не зря тот самый классик после выхода «Сережи» написал автору: «Вы, может быть, и сами знаете, что вы написали классическую книгу, которая рано или поздно создаст вам всемирное имя». Возможно, Корней Иванович Чуковский и ошибся с масштабами, да и само имя автора «Сережи» сегодня едва ли кто припомнит навскидку, но вот имя ее маленького героя или, тем более, его бесхитростный и такой беспощадный вопрос: «Дядя Петя, ты дурак?» наверняка вспомнят многие из нас, если не все.
Конечно, с точки зрения так называемой «правильной» или, если угодно, классической педагогики Коростелев кругом неправ. Нехорошо называть дураком взрослого человека Петра Ильича, даже если тот и в самом деле законченный дурак. И уж тем более ни в какие ворота не лезет наливать ребенку спиртное – да так, что тот сперва на стуле начал раскачиваться, потом на потенциальную прабабку грозно прикрикнул, а под конец и вовсе свалился и забылся мертвецки пьяным сном. Этот эпизод мне никогда не понять и не принять. Что за странное причастие, что за инициация? Зачем это было нужно? Или тогда все пили – время такое было?
И все же есть в этом нескладном и обаятельном мужчине, чей образ в моем сознании неотделим от образа Сергея Бондарчука, что-то безумно трогательное, пронзительно подлинное. Этакий герой своего времени – послевоенный Пьер Безухов, неуклюжий и великодушный. И если кому-нибудь однажды доведется прочитать эту книгу или же просмотреть ее экранизацию с сухими глазами, без застрявшего в горле кома, мне, право, будет жаль такого человека.
Повесть Веры Пановой «Сережа» можно прослушать в трех прочтениях. Во-первых, в профессиональном исполнении Валерия Голоколенцева (запись студийная, качество очень приличное). Во-вторых, в исполнении другого чтеца, который предпочел укрыться за псевдонимом Krokik (запись чуть похуже, есть посторонний фоновый звук, но зато произносятся названия глав, которые Голоколенцев почему-то опускает). И наконец – в виде детского радиоспектакля 1983 года с Ириной Бордуковой в роли Сережи и Николаем Пеньковым в роли Коростелева. Качество звучания здесь практически оптимальное и наиболее комфортное для восприятия. Однако имейте в виду, что это – постановка, которая в три раза короче повести и потому оставляет «за кадром» многие ее эпизоды. Включая, на мой взгляд, и целый ряд ключевых.
Уроки истории
Люблю серию «Пламенные революционеры». С детства. С тех пор, как лет в десять дед подарил мне на день рождения голубой томик «Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском», а годом позже, углядев на прилавке книжного киоска на ВДНХ знакомый звездно-буквенный логотип, упросил тетю купить мне роман «Ударивший в колокол» об Александре Герцене. Нужно ли уточнять, что лиха беда была началом прекрасной долгой дружбы?
Книгу Владимира Красильщикова «Звездный час», посвященную Григорию «Серго» Орджоникидзе, приобрел в 1987 году мой младший брат, заразившийся от меня страстью к этому странному коллекционированию. В ту пору имя главного героя еще носили горьковский авиазавод и столица Северо-Осетинской АССР – нынешний Владикавказ.