Ничего того, что любил в Наташе князь Андрей, Анатоль не видит. Она возбуждает в нём то же «зверское чувство», которое в Лысых Горах бросило его к глупой хорошенькой мамзель Бурьен. «Он за ужином после театра с приёмами знатока разобрал перед Долоховым достоинство её рук, плеч, ног и волос и объявил своё решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживания – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка». И тут вмешивается Элен. Без её помощи Анатоль, вероятно, не мог бы так молниеносно устроить свидание с Наташей наедине, и не было бы у Наташи ощущения, что «вся прежняя чистота любви её к князю Андрею погибла».
Элен и Анатоль потому и сильны, что в человеке живут не только светлые, но и тёмные силы. На эти тёмные силы опираются брат и сестра Курагины; Пьер ведь знал, что в его чувстве к Элен есть «что-то гадкое… что- то запрещённое», но не умел бороться с собой и горько расплатился за это. Теперь он опять живёт под одной крышей с Элен; почувствовав, что в глазах света лучше иметь мужа, чем жить одной, она умела настоять на своём. Пьер несёт свой крест, но он не знает, что ему придётся расплатиться за свою ошибку не только собственным несчастьем.
Если бы Пьер мог представить себе, что его имя, его добрый взгляд, доверие Наташи к нему сыграют роль в её отношениях с Анатолем! Если бы он мог предвидеть, что Наташа поддастся влиянию Элен, думая, что она с Пьером одно: «стало быть, и они с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером… говорили и смеялись про это. Стало быть, это ничего», – будет думать Наташа, когда Элен станет сводить её с Анатолем.
Наташе семнадцать лет, она не знает людей, даже не представляет себе, что они могут быть низки… Князь Андрей столько раз повторял ей, что она свободна… Она не сомневается в благородстве Анатоля, в том, что он женится на ней. Но за каждую свою ошибку она расплачивается сполна. Никто не может осудить её суровее, чем это сделает она сама, когда опомнится и поймёт, что натворила.
Вот почему мы прощаем Наташе всё: она сама не прощает себя. С первой минуты увлечения Анатолем она приходит в ужас, хотя не знает об Анатоле того, что знаем мы. Недаром ещё девочкой она думала о том, как можно и как нельзя жить; её пугает, что между нею и Анатолем «совсем нет той преграды стыдливости, которую всегда она чувствовала между собой и другими мужчинами». Ещё ничего непоправимого не произошло, но, приехав домой, Наташа «при всех за чаем… громко ахнула и, раскрасневшись, выбежала из комнаты». Тем самым своим нравственным чутьём, которое она копила всю жизнь, Наташа понимает, что происходит неправильное. Но понимает она это, оставшись одна. А в театре, «под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто».
Тень «этой Элен» ложится на Наташу – и, попав в её дом, она чувствует себя «вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далёком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно».
Но безумие уже овладело ею. Когда Марья Дмитриевна предложила Ростовым уехать в Отрадное и ждать там князя Андрея, Наташа вскрикнула: «Ах, нет!» – она уже не может уехать от Анатоля.
Последний удар Наташе нанесла Соня – своими справедливыми словами о том, что Анатоль, может быть, неблагородный человек и что она скажет отцу. Где-то в самой глубине души Наташа понимает, что Соня права, но, чтобы заглушить сомнения, яростно защищает свою новую любовь. И – в ответ на слова Сони – она садится к столу и пишет записку княжне Марье о том, что она не может быть женой князя Андрея.
А если бы она не написала этой записки? Может быть, тогда всё осталось бы по-прежнему? Нет. В том-то и дело, что Наташа сама себе не простила бы никогда. Скрыть от князя Андрея своё увлечение, промолчать она не умеет. Всё, что она делает, – искренне и честно, как бы ни было безумно.
Объясняясь с Анатолем, Пьер скажет ему: «Вы не можете не понять наконец, что, кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться…» Анатоль отвечает ему: «Этого я не знаю и знать не хочу». А Наташа – з н а е т. Она не может не думать о князе Андрее и о том, какое горе принесла ему. Она не может жить, подчиняясь слепым и тёмным силам в себе; Анатолю и Элен такая жизнь приносит счастье и спокойствие, но для Наташи она – трагедия.
11. Соня
Мне всегда жалко, что Соня не вышла замуж за Долохова. Может быть, своей преданностью, своим самопожертвованием она действительно возродила бы и очистила его. Ведь умеет же он любить мать, своего «обожаемого ангела» – Соня заслужила такую же любовь, и были бы они счастливы.
Но это невозможно, потому что невозможно. Долохов влюбился в Соню именно из-за того, что увидел, как верно и преданно она умеет любить. Если бы сердце Сони было свободно, Долохов, может, и не заметил бы её. А теперь она была бы другим человеком, если бы разлюбила Николая и отдала своё сердце Долохову.
Одна девятиклассница написала сочинение о том, что Соня – лучшая из всех женщин в «Войне и мире». Она лучше Наташи, непрестанно меняющей свои привязанности, лучше княжны Марьи, в которой иногда просыпаются нетерпимость, властность и резкость отца; Соня – цельный человек, верный и чистый; она никогда, ни разу на протяжении всего романа не совершит никакой ошибки; пятнадцать лет её жизни пройдут перед нами – она не изменится, останется той же…
Всё это – правда. Но всё-таки многое в поведении Сони удивляет и огорчает нас. Ведь есть же у неё нормальные человеческие чувства: ревность к Жюли, потом к княжне Марье, обида на старую графиню, мешающую её браку с Николаем. Она подавляет в себе эти чувства, она с л и ш к о м хорошо владеет собой.
Первое её появление настораживает: «тоненькая, миниатюрная брюнетка… напоминала красивого, но ещё не сформировавшегося котёнка, который будет прелестною кошечкой». Эти уменьшительные суффиксы, это сравнение с кошечкой, которую она напоминала не только «мягкостью и гибкостью маленьких членов», но и «несколько хитрою и сдержанною манерой…»
Кстати сказать, никакой хитрости мы в ней не увидим. Она – только в манере, во внешнем. Но с первых строк о Соне Толстой несколько принижает её – зачем?
Затем, что, по Толстому, безгрешен не тот, кто без греха, и чист не тот, кто не ошибается. Важна ч и с т о т а д у ш и, а она рождается в преодолении ошибок и заблуждений. Потому Толстой и любит больше Наташу, чем Соню; потому княжна Марья непрестанно борется с искушениями, и ужасается греховности своих мыслей, и снова думает, и снова осуждает себя.
Вера Ростова сказала однажды: «В моих поступках никогда ничего не может быть дурного». Соня не думает и не говорит о себе так, но эти слова можно сказать и о ней: в её поступках никогда ничего не может быть дурного. Её мир строг и ясен: влюбившись в Николая девочкой, она твёрдо знает: «что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его – во всю жизнь».
А Николаю мало её верной, преданной, тихой любви! Приехав домой в отпуск, он застаёт шестнадцатилетнюю Соню расцветшей, похорошевшей, по-прежнему любящей и благородной: через посольство Наташи она передаёт ему, что будет любить его всегда, а он пусть будет свободен от данного полгода назад слова. «Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня… поразила его своей красотой… Отчего же ему было не любить её и не жениться даже, думал Ростов, но не теперь. Теперь столько ещё других радостей и занятий!». (Курсив мой. – Н. Д.)
Мыслимо ли себе представить, чтобы человек, влюблённый в Наташу (даже Анатоль), видел в жизни «столько ещё других радостей и занятий!» С Наташей не может быть скучно; она всякую минуту живёт полной жизнью и вовлекает в эту жизнь всех вокруг. Соня срисовывает узоры – таково её постоянное занятие.
Николай не восхищается ею, как Денисов восхищался Наташей; не делит мир на две половины: где она – там счастье, где её нет – там уныние и темнота, как делил князь Андрей; Николай не испытывает к ней даже того зверского чувства, которое возбуждает Наташа в Анатоле; его трогает Сонина преданность, её покорная любовь, но ведь этого всё-таки мало, чтобы любить.
Наташа, Николай и Соня вспоминают детство. «Соня не помнила многого из того, что они помнили, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под неё».
Наташа вынесла свечу, стало темно; шёпотом Наташа сказала: «Знаешь, я думаю… что когда этак вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довспоминаешься, что помнишь то, что было ещё прежде, чем я была на свете.
– Это метампсикоза, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и всё помнила».
Хорошо училась и всё помнила – а вот же забыла детство, не может разделить поэтического чувства Наташи и Николая. Как это мало – помнить умом и не уметь воображать, фантазировать, помнить сердцем!
Один-единственный раз Соня что-то выдумала. Объективно – она солгала. Но эта ложь рождена вдохновеньем. На святках, в тот же вечер, когда Наташа и Николай вспоминали и философствовали, поздно ночью девушки решили гадать по зеркалам.
Наташа ничего не увидела – и Соня не увидела. Но она вскрикнула, устав смотреть в зеркало, и невольно сказала: «Я… видела его» – а потом сама поверила, что видела князя Андрея, и рассказала подробности.
Этот приступ вдохновенья был вызван тем, что произошло в тот же вечер. Пришли ряженые – молодые.
Ростовы тоже переоделись. Соня находилась «в несвойственном ей оживлённо-энергетическом настроении», и ночь была сказочная, и Николай, со своей способностью поддаваться поэзии музыки и природы, был взволнован этой ночью и близостью Сони.
Таинственной, сказочной ночью все приехали к соседям. Зашёл разговор о том, что в бане гадать страшно. Кто-то сказал:
«– Да не пойдёте, тут надо храбрость…