Среду сменил четверг – вот и все новости.
–Сколько осталось до Волгограда?
–К обеду приедем,– ответил Андрей.
–Наверное, нужно было раздобыть номер Дашиного телефона и предупредить… А то свалимся как снег на голову.
–Ничего страшного, вы же два чуда…– Он улыбнулся.– Формальности излишни.
Алька фыркнула и отвернулась к окну, но тут зажужжал ее мобильник, и пришлось отвечать на вызов.
–Да, папа, да, это я… Ты меня узнал – удивительно, то есть отлично… Устроилась, ага… иду завтракать… Нет, денег не нужно… Не похудею, не волнуйся… Пока.– Повернувшись к Андрею, она наигранно тяжело вздохнула и произнесла:– Любимый папа звонил. Беспокоится.
Глава 6Дарья Кузнецова и ее богатый внутренний мир
Нерушимая вера в доброе, светлое, чистое, вечное всегда жила в Дашиной душе. Разбуди ее ночью, спроси: «А ты веришь в Деда Мороза?» – и она без запинки, ни на секунду не задумавшись, ответит: «Конечно!» Да еще посмотрит цепко, пристально, мол, а почему интересуетесь, дорогой товарищ, может, сами не верите, а то я могу организовать вам стремительный полет прямо до остановки Северный Полюс…
«Блаженная растет»,– сокрушалась бабуля и поджимала губы.
Даша тащила в дом каждую больную собаку, которая попадалась на пути, каждого брошенного котенка, каждую птицу с перебитым крылом. Каким-то непонятным образом лечила и пристраивала к друзьям, знакомым и незнакомым людям.
«Твоя животина у нас все сожрет и не подавится!– возмущалась бабуля, отнимая изжеванный тапок у очередной дворняги.– Три котлеты вчера без вести пропали, а в них свинины полкило!»
К пятнадцати годам Даша «угомонилась» – именно такой диагноз ей поставила соседка по лестничной площадке, Евдокия Егоровна Кумова. «Хоть кому-то переходный возраст на пользу»,– шипела она, сметая с потертого коврика пылинки.
Но тишина была обманчивой… Душа пела, танцевала, хитрила – Даша из гадкого утенка превращалась в лебедя… Мир вокруг наполнялся красками, запахами, движениями и звуками. Мир становился гуще, красивее, даже прекраснее. И в этом мире совершенно не было зла – надежда, только надежда и свет! И волшебство. Обязательное. Постоянное. Доброе.
И вновь Даша тащила в дом собак, котят, хомяков… А однажды принесла снегиря. Она нашла его зимой под деревом – нога в сторону, крыло раскрыто веером… Дышит? Дышит!
«Я тебя спасу,– уверенно сказала она.– Это вообще не проблема». Холила его, лелеяла, а следующим декабрем выпустила на свободу. «Лети к Деду Морозу, передавай привет…»
Выпускать было жалко, но держать в клетке вольную птицу категорически нельзя.
С детства Даша знала, что у нее есть сестра, но взрослые не любили обсуждать эту тему и не баловали подробностями. Зато соседки подкидывали информацию – скупую, но с годами растущую как снежный ком. То Алевтину увезли, когда ей было два года, то три, то четыре, то она была тощей сероглазой блондинкой, то пухлым ребенком с черными волосами, то ее отец работал инженером, то кочевал вместе с цирком-шапито по стране, то снимался в кино. Даша перестала слушать сплетни и составила свой личный образ сестры, состоящий из минимального количества характеристик: Алевтина – хорошая, умная, заботливая. Все. Цвет волос уж точно не имеет значения.
Болезнь свалила бабулю неожиданно, врачи разводили руками и упирали на слово «старость», соседка закатывала глаза к потолку и с чувством называла Дашу «сиротиной абсолютной и круглой». Дни потемнели и, казалось, стали короче. А бабушка вдруг погрузилась в воспоминания: то фотографии попросит, то звонить кому-то начнет, то письма перебирает. И главной темой разговоров стали Аля и ее отец.
Даша уже мечтала увидеть сестру, хотела заглянуть в ее глаза, найти общее и противоположное… Всплывали подробности, факты, детали, сердце стучало то ровно, то торопливо… Их судьбы – такие разные, практически параллельные, неожиданно стали совпадать и переплетаться…
А потом Даша осталась одна.
Вернее не одна, а с надеждой в обнимку.
–Все ждешь?– насмешливо спросила соседка Евдокия Егоровна и сузила глазки.– Жди– жди, только она не напишет тебе, не позвонит и не приедет. На фига ты ей сдалась, босота необразованная!
–Мне нужно было за бабушкой ухаживать и работать, поэтому я никуда и не поступала,– просто, без тени расстройства или раздражения ответила Даша и легко добавила:– А Аля объявится, я уверена, может, еще письмо не дошло.
–Дура! Ну, жди, жди своих алых парусов, до морщин у окна простоишь!– Евдокия Егоровна оттеснила Дашу от мусоропровода и громыхнула синим ведром.– Никому ты не нужна, понятно? Год еще пересиди как-нибудь, а потом мужа ищи – в этом твое спасение. Да не кобенься, позовут – иди.
–Вы, Евдокия Егоровна,– улыбнулась Даша,– мыслите, как первобытная женщина, которую мамонт не догнал… Ой, извините,– она вжала голову в плечи.– То есть любовь же на свете есть, счастье… Именно это я и хотела сказать.
–Дура!– повторно припечатала соседка, плюнула и вразвалочку устремилась к двери своей квартиры.
–А вы… не волшебница,– хитро улыбнулась Даша.
Евдокия Егоровна никогда бы не узнала о письме Глебу Сергеевичу Воробьеву, если бы не имела позорную привычку подслушивать и подглядывать. Стоило загреметь ключами, как она припадала к глазку или высовывала нос в дверную щелку. И Даша в один ненастный день попалась ей на пути с запечатанным конвертом в руках. И на вопрос: «Кому пишешь, горемыка?» честно и даже с гордостью ответила: «Отцу своей сестры!» У соседки от шока лицо побелело, а уши, наоборот, побагровели. До первого этажа она бежала следом, перепрыгивая через ступеньку, и сыпала вопросами, на которые получала ответы хоть и не подробные, но вдохновенные! Вот с тех пор и не могла Евдокия Егоровна найти покоя.
–И с работы тебя выгнали, непутевая!– напоследок махнув ведром, бросила соседка.
–Новую найду,– не сбиваясь с курса оптимизма, ответила Даша.
С работы ее действительно выгнали, но, несмотря на то что сбережений осталось мало, она не жалела об этом. Ничего страшного. В понедельник будут продавать газеты с новыми объявлениями, а значит, появится шанс устроиться лучше. И учеба никуда не денется, школу она закончила всего с тремя четверками, а остальные-то пятерки!
Последний год Даша работала на рынке в небольшом ярком магазинчике «Овощи-фрукты». Сначала отвечала за уборку, витрину и за эти самые овощи-фрукты, потом владелица, бойкая Раиса Максимовна, прикупила соседнее помещение и расширила бизнес. Даша пошла вверх по карьерной лестнице и стала помощником продавца, то есть уже не только летала по магазинчику и накладывала, что просили, но и взвешивала. Вот тут-то и пошла череда конфликтов. Молодое поколение выступало за честность, справедливость и мир во всем мире, а умудренные жизнью и опытом коллеги за кое-что другое… И три дня назад ранним зимним утром Даше всучили ее имущество, а именно кружку, и сказали: «Прощай, нам не по пути».
«Да, нам не по пути»,– подумала она и зашагала обратно к дому.
И теперь она вдобавок к своим мечтам еще и безработная.
Но скоро Новый год, а значит, нужно ждать чуда!
–Я что, должен сам печатать письма и наливать кофе?!– рявкнул Воробьев в трубку.– Ко мне люди ходят! Нормальные люди! А у меня секретарши нет! Вы чем заняты? Вы отдел кадров или богадельня в дремучем лесу?! И вообще, я просил найти мне толковую помощницу – с мозгами и ногами… Тьфу! С мозгами и опытом работы! А вы ничего не можете!– Он бросил трубку и обматерил «каждую корову», которая переступает порог офиса, «приклеивается задом к стулу» и не желает выполнять свои обязанности.– А Натаха, зараза, не звонит…
Глеб Сергеевич отчаянно хлопнул ладонью по стопке бумаг и пригорюнился. Его пригласили на бесчисленное количество светских новогодних мероприятий, а ему не с кем пойти. Есть телефонный список давних подружек, есть список нынешних мимолетных увлечений, но никого звать с собой в рестораны не хочется.
–Птички-синички, но не Снегурочки!– прокомментировал свои сомнения Воробьев.– Да и надоели они хуже горькой редьки…
Нет праздничного настроения, и взять его неоткуда.
«А звонить Наташке я не стану, но если она все же сама… тогда да…»
Надежда еще оставалась, правда небольшая, и Глеб Сергеевич, цепляясь за соломинку, принялся мечтать. Значит, она ему звонит и говорит: «Лапусь, прости, я была неправа, жизнь без тебя невыносима! Давай я приеду прямо сейчас и заглажу свою вину… Лапусь, ты же знаешь, как я тебя люблю, и вчера я купила новое нижнее белье…» А он недовольно, ворчливо спросит: «А белье сексуальное? Или парашюты какие-нибудь?» А она: «Лапусь, ну конечно сексуальное, как ты можешь сомневаться?..» Тогда он поломается немного и скажет: «Ладно, приезжай, уж так и быть, прощаю тебя». Натаха примчится и они… наверстают упущенное.
Воробьев размяк, превратился в горячую вареную сгущенку и растекся по столу. Возможно, она еще позвонит… но тогда нужно подготовиться, чтоб уж наверняка… чтобы до Нового года ей уже никуда метаться не захотелось… А потом… а потом она будет у него как шелковая. Кто в доме хозяин?
–Куплю Наташке какую-нибудь фигню с брюликами,– решил Глеб Сергеевич,– и ей приятно, и мне спокойнее. Объявится – и подарю.
Молниеносно сорвавшись с места, он устремился в ЦУМ. Перекрестки, дома, светофоры мелькали, не задерживая внимания,– вперед, быстрее, быстрее. Точно от покупки зависел результат, точно Натаха уже сидела в приемной и ждала подарочка и его – воробьевского – мурлыканья.
Припарковаться удалось с трудом и пришлось топать метров сто до стеклянных дверей магазина, но расстояние Глеб Сергеевич преодолел быстро, потому что спешил и искренне считал, что его успокоение находится как раз на одной из бархатных подушечек ювелирного салона.
–Привет!– бросил он огромному, качественно сделанному Санта-Клаусу и свернул к зеркальным витринам. «Понаставили чужестранщины,– скривился Воробьев.