К «презренным гадам и отбросам» причислили и «стерли» начальника 5-го отдела Артуправления военинженера 2 ранга Г.П. Тагунова, сделавшего из 76-мм германской зенитки «Рейнметалл» вполне советскую систему 3-К, и уникального специалиста в области баллистики, «умнейшего человека, опередившего свое время», Н.А. Упорникова, причастного к опытам с полигональными и нарезными снарядами.
В Реактивном НИИ атмосфера была склочная с момента его создания. Непризнанные гении и радетели государственных интересов писали друг на друга письма во все инстанции. Сегодня некоторыми несознательными гражданами это квалифицируется как донос, а тогда называлось «сигналом» и «здоровой критикой». Инстанции сигналы поощряли, реагировали на них по-разному — в зависимости от политической обстановки, но подшивали к делу всегда. К примеру, 30 мая 1934 года С.П. Королев направил следующее письмо Тухачевскому: «В реактивном институте создалось совершенно невыносимое положение… Клейменов рассматривает перспективы ракетной техники тенденциозно, не понимая, что ракеты на твердом топливе не в состоянии дать те скорости, высоты и дальности, которые потребуются в будущей войне… РНИИ представляет собой мастерские по изготовлению бесконечных вариантов пороховых снарядов Лангемака… Моторы т. Глушко (Ленинград) оказались непригодными по своим данным для установки их на летающие объекты… РНИИ идет к гибели, задыхаясь в ужасающей обстановке, созданной стараниями нескольких лиц».
Тогда дело ограничилось заменой парторга института.
В мае 1937 года в партком «сигнализировал» инженер А.Г. Костиков:
«Раскрытие контрреволюционной троцкистской диверсионно-вредительской шайки, их методов и тактики требует от нас вновь еще глубже присмотреться к нашей работе, к людям, возглавляющим и работающим на том или ином участке института… В основном мне кажется, что методы руководства работой и вся наша система направлены на занижение темпов в работе и на неправильное ориентирование… Существо вопроса заключается в том, что с самого начала руководством была взята неверная установка. Вместо углубленного обсуждения вопроса в лабораторных условиях и использования имеющегося опыта уже в технике была взята установка на рост вширь, на разбазаривание средств и скрытие кустарничеством существенных недостатков. Этим объясняется отсутствие лабораторий, в частности отсутствие крупных специалистов, которые могли бы вскрыть (при условии их честности) все безобразия в методе работы и направлении… Работы по двигателям на жидком топливе начаты Гпушко еще в Ленинграде, ведутся 7 лет и до сих пор не освоены… Я утверждаю, что в производстве была принята негодная система, тормозящая развитие… Чья-то рука, возможно по неопытности, тормозила работу и вводила государство в колоссальные убытки. В этом повинны Клейменов, Лангемак и Надежин в первую очередь».
Чуть раньше К.Е. Ворошилов получил «сигнал» от начальника КБ-7 Л.К. Корнеева: «К моему огорчению, во главе института был поставлен некто Клейменов. Дело о его руководстве необходимо расследовать — чем раньше, тем больше получит пользы страна».
Клейменов тоже бдительности не терял и апеллировал непосредственно к ЭКУ НКВД: «В дополнениек ранее посланному письму сообщаю, что 2 года назад в институте образовалась группа, игравшая активную роль в снижении темпов работ по реактивному вооружению. Она требует сокращения работ по пороховым ракетам и азотно-кислотным ЖРД для усиления работ по кислородному сектору. В число активистов группы входят А.Г. Костиков, М.К. Тихонравов, Л.К. Корнеев, Л.С. Душкин и другие. Вне института этой группой руководит ставленник расстрелянного шпиона М.Н. Тухачевского в лице Я.М. Терентьева, исключенного из партии и уволенного из рядов НКО. Все это требует следствия и привлечения к ответственности».
Ну, раз народ просит…
В учреждение нагрянула комиссия ЦК ВКП(б), которая пришла к выводу, что институт дезорганизован, малопродуктивен и засорен «подозрительными элементами». 2 ноября арестовали и два месяца спустя расстреляли И.Т. Клейменова и Г.Э. Лангемака, сознавшихся в шпионстве и «активном участии в троцкистской организации». Новым директором был назначен прибывший из Испании воентехник Б.М. Слонимер, заместителем — А.Г. Костиков. В марте 1938-го взяли В.П. Глушко, в июне — С.П. Королева. Они вели вредительскую работу по срыву отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения. При таком обилии «сигналов» следователям и придумывать ничего не пришлось. Как указано в деле Королева: «Изобличается показаниями: Клейменова, Лангемака, Глушко; показаниями свидетелей: Смирнова, Рохмачева, Костикова, Шитова, Ефремова, Букина, Душкина и актами экспертных комиссий». В одном из таких актов говорилось, что «методика работы Королева С.П. была поставлена, чтобы сорвать выполнение серьезных заказов путем создания определенных трудностей, запутывания существа дела, ведением кустарного метода работы и непроизводительным расходованием средств». Причем эксперты и свидетели — одни и те же персонажи. Но не сам же Сергей Павлович додумался «вредить и срывать», значит, работал «по заданию антисоветского подполья». В сентябре расстреляли изобретателя наземных реактивных «торпед» и попутно члена «офицерской монархической организации» М.Н. Тверского; Королева включили в расстрельный список из 74 человек, однако повезло — высшую меру дали только 59.
В апреле 1939 года было ликвидировано КБ-7 и репрессирован Л.К. Корнеев. В том же году научно-технический совет Наркомата боеприпасов постановил, что коллектив НИИ-3 должен сконцентрировать все усилия в направлении, обещавшем дать положительные результаты в максимально сжатые сроки, то есть на пороховых реактивных снарядах, устанавливаемых на стационарных и мобильных пусковых установках. Работы над крылатыми и прочими «торпедами», баллистическими ракетами, жидкостными реактивными двигателями были прекращены.
Всего через три года на полигоне в Пенемюнде стартует «то, чего не может быть», — баллистическая ракета на жидком топливе А-4 весом 12,5 тонны и дальностью полета 270 км. Тяга двигателя составляла 25 тс, в то время как самый мощный советский ЖРД имел тягу не более 1,5 тс. В ноябре 1950 года уникальное детище Вернера фон Брауна было принято на вооружение Советской Армии под индексом Р-1.
На заводе «Большевик» под руководством Н.Н. Магдесиева шло проектирование и освоение башенных установок, орудий морской и береговой артиллерии. По оценке В.Г. Грабина, «Магдесиев — высокоэрудированный и культурный конструктор. КБ, которым он руководил, было в то время самым мощным и грамотным во всей системе артиллерийских заводов. Оно создало несколько первоклассных морских и береговых орудий и, кроме того, восьмидюймовую гаубицу Б-4, которая отличалась высокой кучностью боя».
Не без проблем, конечно. Недоведенность ряда образцов и медленное освоение новых технологий сопровождались неприемлемым качеством работ. Так, серийная (!) 130-мм палубная установка Б-13, заказанная Управлением ВМС для эсминцев еще в декабре 1930 года, на испытаниях 1935 года продемонстрировала живучесть 150 выстрелов. Между тем лидер «Минск», для которого она делалась, был спущен на воду в ноябре 1933-го. Не ладилось с полуавтоматикой на 100-мм установках Б-24, предназначавшихся для вооружения подводных лодок и малых кораблей. Не прекращались трудности с приемкой гаубицы Б-4. Все это явно указывало на «вредительство», и «вредителей» — целую организацию — нашли, среди них оказались начальник КБ Н.Н. Магдесиев, старшие конструкторы Г.Н. Рафалович и Е.П. Иконников.
На знаменитом февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, подтвердившем курс на разоблачение врагов народа, шпионов и вредителей, проникших во «все или почти все наши организации, как хозяйственные, так и административные и партийные», маршала К.Е. Ворошилова распирало от негодования:
«Здесь присутствует тов. Павлуновский, который в свое время нес ответственность за производство артиллерийского вооружения для армии. У нас с ним были часто споры по различным конкретным и серьезным вопросам.
Но был и до сих пор остается один очень большой спор на протяжении ряда лет по тяжелой восьмидюймовой гаубице «Б-4», изготовляемой на Ленинградском артиллерийском заводе «Большевик». Все требования наших приемщиков, инженеров и других работников артиллерийского управления, все указания на неблагополучие в производстве этой гаубицы, на невыполнение условий договора и технических требований заказчика — все это работники завода встречали в штыки. Больше того, они доказывали, что именно военные приемщики и работники артиллерийского управления являются причиной того, что дело с производством гаубицы идет плохо, что, дескать, они предъявляют новые требования, вносят изменения в систему и прочее. Создалась такая обстановка, что пришлось вмешаться правительству. Но дело было нарочито так запутано, что разобраться во всем этом было очень трудно.
Что же вскрылось теперь? А вскрылось вот что: главный конструктор, который всю эту работу вел, оказался не только организатором большого вредительства в артиллерийской работе завода «Большевик», но и матерым немецким шпионом. Этот господин сам теперь во всем признался. Он обещает, если ему будет дарована жизнь, все вредительские акты исправить как по указанной тяжелой гаубице, так и по другим артиллерийским системам.
Вот видите, товарищи, в то время как мы с дирекцией завода «Большевик» и с тов. Павлуновским пререкались и устраивали драчки, шпионы и диверсанты делали свое черное дело».
Не знал еще доверчивый Клим, что заместитель наркома тяжелой промышленности И.П. Павлуновский сам был таким «заматеревшим шпионом», что негде пробы ставить. Впрочем, отнести Ивана Петровича к невинным жертвам репрессий язык не поворачивается, руки у него были в крови по локоть и персональную пулю он заработал честно.
На Ленинградском Кировском заводе рука об руку самозабвенно гадили Советской власти резидент военно-заговорщицкой организации начальник СКБ-4 И.А. Маханов — его вербовал сам Тухачевский, и старший инженер-конструктор Н.П. Васильев — представитель «антисоветской вредительской организации» под патронажем директора завода К.М. Отса. Само собой, оба подрабатывали на германскую разведку и привлекли к участию во вражеской работе практически весь состав артиллерийского конструкторского бюро.