История Особых КБ, которая кому-то и сегодня кажется «славной», умалчивает о том, что большинство сотрудников, кроме тех, кому «надели штаны с лампасами», по отбытии десятилетнего срока, вместо медали за труд и снятия судимости, были повторно арестованы и этапированы на вечное поселение в Красноярский край, Северный Казахстан, южный берег Ледовитого океана, «в глубину сибирских руд», где и обретались вплоть до 1955 года. Среди них были пороходел О.П. Михайлусов, кораблестроители С.К. Бондаревский и Б.П. Соколов, электромеханик В.Н. Яворский, конструктор автомобилей К.А. Шарапов. «С вещами» в Норильск отправился Я.М. Фишман, не зачли ему противогаза «удвоенной мощности». Химик Удрис, не дождавшись «царевой грамотки», покончил с собой.
Если бы не самодурство и невежество власти, целенаправленно уничтожавшей, давившей и унижавшей ненавистную марксистам интеллектуальную элиту, результаты были бы гораздо продуктивнее. К примеру, лабораторный образец шнекового пресса непрерывного действия Бакаев построил еще в 1936 году, затем были арест, тюрьма, следствие, работа по заданию «голубых фуражек». Большинство «прорывных» проектов, предлагаемых арестованными по расстрельным статьям конструкторами, вроде ныряющего торпедного катера, четырехмоторного пикировщика, автомобиля на дровах, на которые тратились время и средства — фикция, рассчитанная на то, чтобы заинтересовать удивительной цацкой малограмотное руководство, выиграть время, выиграть жизнь.
Война обычно дает колоссальный толчок науке, и так оно и было, если посмотреть на Германию, Англию и США. Дистрофичная советская наука, приставленная обеспечивать массовое серийное производство, не родила ничего нового; только сведения о Манхэттенском проекте и «пинок», полученный в результате осмотра лабораторий и предприятий Третьего рейха, вновь придал ей поступательное движение.
(Феномен невероятной живучести советской науки американец Л. Грэхэм объясняет, во-первых, готовностью власти расходовать неограниченные ресурсы на заинтересовавшие ее проекты, даже если тела умерших от голода обывателей будут штабелями лежать под стенами Кремля, во-вторых, уходом значительного процента мыслящих людей, не имевших склонности к хоровому пению и строевым приемам, из активной общественной жизни в виртуальную: «Наука (особенно ее абстрактные области, в которых российские ученые более всего преуспели) дает пристанище тому, кто пытается выжить в буре насилия, при этом сохраняя некое ощущение собственного достоинства. Парадоксальным образом репрессии могли способствовать усилению энергии, с которой ученые отдавались своему делу. В Советском Союзе сталинских времен мир за пределами лаборатории был опасен и беден развлечениями. В результате жизнь многих ученых оказалась практически полностью поглощена наукой. Погружаясь в свою работу, талантливые советские ученые стремились укрыться от политических бурь и морального разложения, царивших вокруг. Научная работа была единственным делом, придававшим смысл их жизни, единственной областью, где они могли служить истине, не вступая непременно в конфликт с системой (если только предмет интереса не объявляли лженаукой. — Авт.)».
Исследователь пришел к выводу, что в экстремальных случаях для науки деньги важнее свободы, но «самые лучшие научные исследования будут делаться там, где есть и свобода, и деньги».)
Система вооружения на третью пятилетку предусматривала полное перевооружение артиллерии РККА материальной частью: здесь были зенитные, противотанковые и горные пушки, полевые, дивизионные и корпусные орудия, системы большой и особой мощности, нашлось, наконец, место и минометам.
До того как подружиться с гитлеровской Германией, Советский Союз сотрудничал в военной области с Чехословакией. В 1936–1937 гг. советские делегации посетили оружейные заводы фирмы «Шкода», пороховые предприятия «Синтезиа» и заключили ряд контрактов, в том числе на поставку оборудования для снарядного производства и готовых артиллерийских систем.
Так, в начале 1937 года с фирмой «Шкода» было подписано соглашение о передаче СССР документации на изготовление горной пушки С-5 с клиновым полуавтоматическим затвором. На заводе № 7 под руководством выпускника ленинградского «Военмеха» Л.И. Горлицкого изготовили вариант 76-мм горного орудия (индекс 7–2), адаптированный к возможностям отечественной промышленности, с однобрусным разборным лафетом без подрессоривания, максимальным углом возвышения 70 градусов, весивший в боевом положении 785 кг, в походном — 1450 кг, стрелявший на дальность 10 500 м. Поскольку полуавтоматика в советском исполнении не желала работать, ее пришлось заменить на четвертьавтоматику, имелись также нарекания к работе противооткатных устройств. Полигонных и войсковых испытаний система не выдержала и 5 мая 1939 года была принята на вооружение горно-стрелковых дивизий с надеждой на дальнейшую доработку.
Сам Л.И. Горлицкий с удовольствием делился воспоминаниями о создании своего первого шедевра:
«Полигонные и войсковые испытания показали, что пушка обладала высокой меткостью, скорострельностью, маневренностью и являлась вполне современной по тому времени системой, не уступавшей по своим боевым качествам лучшим из тогда существовавших иностранным образцам, а по ряду параметров и превосходившей их…
После стрельб состоялся правительственный прием, на котором присутствовали члены правительства и главные конструкторы артиллерийских систем. Прием начался с выступления генерала В.Д. Грендаля, председателя комитета Главного управления, ведавшего опытными работами. В.Д. Грендаль охарактеризовал каждую установку, приводя сравнительные характеристики новых и существовавших отечественных и лучших иностранных образцов. Нашу пушку он сравнивал с последним образцом германской горной пушки, которая позволяла стрелять с начальной скоростью снаряда 380 м/с, в то время как наша пушка — 500 м/с, что давало возможность повысить дальность стрельбы и поражать танки.
Сталин спросил меня: «Скажите, товарищ Горлицкий, сколько вам лет?» — «Тридцать один», — отвечаю. «Вы такой молодой и уже обставили передовых людей Европы»…
Конструкция пушки была признана изобретением, на которое я получил авторское свидетельство. В общем, получилась довольно удачная конструкция».
До начала войны завод № 7 поставил 967 горных «трехдюймовок».
Таким же макаром, обставляя передовых людей Европы, Лев Израильевич из 105-мм гаубицы «Шкода» удачно изобрел 107-мм горную гаубицу 7–6. Ее серийное производство планировалось начать в 1941 году, но обстоятельства изменились, и вопрос потерял актуальность.
В апреле 1938 года Наркомат внешней торговли подписал договор с фирмой «Шкода» на поставку опытных образцов 210-мм дальнобойной пушки с длиной ствола 49,6 калибра и 305-мм гаубицы с длиной ствола 22 калибра, имевших общий лафет, боеприпасы к ним и полный комплект документации. Срок сдачи заказа был установлен 1 декабря 1939 года.
Одновременно было принято решение, не дожидаясь выполнения заказа, организовать на отечественных заводах валовое производство по чертежам фирмы. Постановлением Комитета обороны от 8 мая 1938 года изготовление опытных серий из трех пушек и трех гаубиц было поручено заводу «Баррикады». Для скорейшего выполнения «Сталинского заказа» на заводе было организовано ОКБ-221, которое в мае 1939-го возглавил И.И. Иванов, переведенный в Сталинград с должности главного конструктора завода «Большевик». С целью упрощения производства системы был внесен ряд изменений в чертежи, в технологию изготовления деталей, сокращен расход дорогостоящих материалов.
После Мюнхенских соглашений Чехословакия рассыпалась как карточный домик, территорию Богемии и Моравии в марте 1939 года оккупировали германские войска. Тем не менее, хотя и с опозданием, «Шкода» свои обязательства выполнила, и в мае 1940 года дуплекс и снаряды к нему были переданы Советскому Союзу. Немцы сделке не препятствовали. Завод «Баррикады» опытный образец пушки Бр-17 представил в августе, гаубицы Бр-18 — в сентябре того же года. После полигонных испытаний 210-мм пушка обр. 1939 г. была принята на вооружение, а гаубица в серию не пошла.
Система Бр-17 в боевом положении весила 44 000 кг, а для транспортировки разбиралась на три части; максимальная скорость возки составляла 25–30 км/ч, время перехода из походного положения в боевое — 5–6 часов. Начальная скорость при стрельбе 135-кг фугасным снарядом при полном заряде составляла 800 м/с, дальность достигала 30 000 м. Затвор поршневой (хотя чехи предлагали сделать клиновой), заряжание картузное, скорострельность — 1 выстр./2 мин. Стрельба производилась с основания, зарытого в грунт. Всего было изготовлено девять систем.
На 22 июня 1941 года шесть 210-мм пушек Бр-17 находились в составе отдельного дивизиона особой мощности АРГК. Ни снарядов, ни таблиц стрельбы к ним не было, в боевых действиях «самые дальнобойные сухопутные пушки» ни разу не участвовали.
Немцы, «приватизировав» заводы «Шкода», обнаружили двенадцать таких же систем, предназначавшихся для Турции. Пушки были конфискованы и под названием K.39 поступили на вооружение тяжелых артиллерийских дивизионов вермахта. От советского варианта они отличались тем, что были на семь тонн легче. Впоследствии конструкцию усовершенствовали, повысив начальную скорость до 840 м/сек, а дальнобойность — до 35 000 м. Это орудие получило обозначение 21-см пушка 39/40. Кроме того, фирма Круппа разработала 21-см пушку K.38, имевшую вес всего 25 300 кг и дальность стрельбы 33 900 м, а фирма «Рейнметалл» — 24-см пушку K.З, стрелявшую 151-кг снарядом на дистанцию 37 500 м и весившую 54 800 кг. Они стреляли с грунта, то есть для них не нужно было рыть котлованы, а К.З к тому же имела электрические приводы наведения.
В 1939 году коллектив И.И. Иванова завершил эпопею гусеничного триплекса, установив ствол 280-мм мортиры Шнейдера на шасси Б-29. Система Бр-5 обр. 1939 г., предназначенная для разрушения особо прочных бетонных, железобетонных и броневых сооружений, а также для борьбы с крупнокалиберной и прочно укрытой артиллерией противника, весила 19 700 кг, дальность стрельбы — 10 400 м. Фугасные снаряды к орудию были в достатке накоплены до 1917 года (собственно, под эти запасы и создавали систему), бетонобойные были советской разработки.