ФирунКибв Зубери дойдя до шатра, рассчитанного под его рост, не пригибая головы, вступил через мгновенно разошедшиеся и тотчас сомкнувшиеся створки. С положенной бережливостью он положил ссасуа на выступающее над уровнем пола самого шатра ложе, а сам, отступив в бок, оглядел пещеру.
В шатер зашел ДьюбФфамб, внеся заплечный мешок и с теплом взглянув на лежащего принца, слегка растянув свои красные пухлые губы, негромко сказал:
— Ваше сиятельство, там осталось немного мяса, может, стоит покормить его высочество. Ибо помощь в лучшем случае придет не раньше двух-трех часов.
— Благодарю ДьюбФфамб, но мясо я не хочу, — немедля отозвался Камал Джаганатх, узрев как перехвативший мешок император, попытался его открыть. — Хочу пирожков. И ежели вам удастся меня вернуть Аруну Гиридхари, я данную выпечку закажу на кухне главного дхисаджа, абы он обещал меня ею побаловать.
Принц сразу смолк и тягостно вздрогнул, ибо вновь на него накатило воспоминанием, увиденное в фантасмагории и слова Аруна Гиридхари: «Только вы зря думаете, что его высочество станет следовать вашим указаниям, даже если вы это прописали в его диэнцефалоне». Указывающих на то, что сам этот диэнцефалон ему не подчиняется и действует в прописанных кодах, потому в любой момент может выкинуть то самое, оное так ненавидел Камал Джаганатх, а именно начав лебезить, врать, предавать.
ДьюбФфамб, точно ощутив боль, правящую в принце, кажется, еще шире ему улыбнулся, блеснув ослепительностью белых зубов и развернувшись, покинул шатер, дабы прикрыть вход в него снаружи. Император тотчас подался к ложу, и, склонившись над лежащим принцем подняв его правую руку, осмотрел пальцы и саму кисть, чуть ощутимо огладив там кожу, сейчас все также словно рвущуюся на части внутри. Он достал из заплечного мешка бело-желтую полосу, и, намотав ее тончайшую грань полностью на руку вплоть до запястья, тем сокрыл пальцы.
— Найды весьма грязные существа, а так вы не подхватите от них какой-либо неприятной хвори, — пояснил свои действия ФирунКибв Зубери, когда принц, узрев замотанную руку, выставил ее вперед и удивленно воззрился на людоящера.
Впрочем, намотанная полоса сняла частично рвущееся состояние, оставив только тянущую боль. Посему Камал Джаганатх смирился с намотанным на руку и вновь тягостно вздрогнул. Озноб в его теле то проявлялся с ощутимой мощью, то снова стихал, давая возможность дышать ровнее и даже говорить. Император, еще не менее двух раз предложив юному авгуру покушать и получив от него отказ, положил мешок подле приподнятого ложа и сам, усевшись на него, оказавшись ближе к принцу, негромко спросил:
— Вы говорили, про червей, ваше высочество, так словно знаете про них что-либо. — Он на миг смолк, и теперь переместив взгляд на лицо ссасуа, не скрывая своей заинтересованности, которая была чертой его характера, досказал, — я встречался с этими животными, понеже почасту бываю внутри пещер, весьма неприятные существа, точно выуживающие из тебя знания.
Он смолк, давая возможность заговорить принцу, ощущая, что в сказанном им получит ответ на многие вопросы, так долго его волнующие. А Камал Джаганатх неожиданно, и сам того не осознавая, отозвался не только рассказом о том, что услышал ранее от императора, в фантасмагории от самого себя, но и добавил дотоль им никогда не слышанную информацию, будто выудил ее из недр собственного диэнцефалона:
— Черви, удивительные существа, обладающие способностями сканирования тел, на уровне самих информационных кодов. Такие способности находились в возможностях архаичных рас, указывая на особые возможности диэнцефалона. Бог Тарх который вывел людоящеров из пещер должен был поступить иначе. Он был обязан, должен был вывести червей, точнее джан в высокоразвитые расы, а не сделал этого, может, потому как побоялся развития их уникальных способностей. И тем самым сгубил, что-то очень мне дорогое, близкое.
Камал Джаганатх замолчал, ибо ощутил, как нравственная боль переполнила его тело и дабы не допустить крика, оглушающего, мощного, сомкнул обе пары век. Сейчас понимая, что боль от неправильности действий пречистого канцлер-махари переполняет его, так будто тот загубил часть его, точнее даже часть его мозга, диэнцефалона, а может убил Павку или родителей.
Глава двадцать пятая
Камал Джаганатх проснулся от дикого вопля, переполнившего не столько пещеру, сколько его диэнцефалон. Он проспал пару часов, и, несмотря на это чувствовал себя разбитым, болью напиталось все тело, вроде его перед тем долгое время пытали. Правая рука и три пальца на ней, у которых теперь отсутствовали кончики, при любом движение отзывались резким сокращением мышц или нервов, выстреливая жжением в сам локоть. Не менее неприятные ощущения наполняли левое плечо, впрочем, там сама кожа онемела и, кажется, набрякла, отекла, посему самой рукой стало сложно шевельнуть.
Громкий визг, наполняющий пещеру, как, оказалось, исторгали найды. Они сейчас кружили под куполом, зримо шевеля мочкой носа с широкими ноздрями, раскрывая, точь-в-точь, собачьи челюсти, выражая всем своим видом страх и, одновременно, страстное желание поесть. Порой они срывались резко вниз и пролетали непосредственно над шатром или стоящими людоящерами, почти касаясь их своими крыльями. Император, как и ДьюбФфамб, сейчас находился вне шатра, и, выставив уидхи, изредка пускал голубо-белые лучи в пролетающих существ, разрезая их на части, а после откидывая те куски в сторону стены.
В диэнцефалоне, проснувшегося и враз поднявшегося с ложа, Камала Джаганатха, все стенало, вторя воплям найд, путающимся мыслям людоящеров, в которых столь долгое отсутствие соплеменников, пугая, с очевидностью указывало на произошедшую с ними беду, а значит, грозило гибелью им всем. Им троим, теперь словно ставшими заложниками этой пещеры и наглеющих найд.
Один из существ внезапно приземлился на крышу шатра, и широко раззявив пасть, вогнал верхние, белые, загнутые клыки в ее материю, принявшись неспешно пропихивать их вниз, с той же степенностью прорезая саму поверхность. Единственный, крупный с черным сиянием глаз, расположенный на переходе лба к морде, теперь неотрывно смотрел на сидевшего внутри шатра принца, а длинный высоко посаженный хвост загибающийся кольцом легохонько подрагивал. Восприятие мыслей стало таким мощным, что Камал Джаганатх различил не только имя этого найда звучавшее, как Аку, но и его статус старшего в иерархии данных существ. Старшего, дабы бесшабашно завоевавшего в поединке с иным найдом, коего он, победив, публично затем сожрал.
Юный авгур медленно поднялся с ложа, опершись лишь на левую ногу, все еще не отводя взгляда от Аку, пропуская через себя их суть, наполненную вечным поиском еды и единственным оставленным и хранимым от богов заветом продолжать свой род. Людоящеры, видимо, не обратившие внимание, что найд опустился на шатер и неторопливо прорывает его материю (ибо стояли к нему спиной), продолжали прикрывать проем, изредка пуская лучи плазмы из уидхи. Впрочем, сами найды несколько притихли, их сородичи неподвижно замерли на сталактитах или в домиках на террасах, они даже не притронулись к павшим, наблюдая противостояние двух особей, одной родственной им компонентами, другой достаточно удаленной.
Камал Джаганатх медленно поднял вверх правую руку стараясь дотянуться до потолка шатра, и придерживаясь левой о его стенку, неотрывно глядя в черную лоснящуюся гладь глаза найда, сказал на их языке:
— Аку! Я! Я старший, не ты!
Принц говорил медленно, однако, молвь его была наполнена такой властностью, кою могло исторгать только создание более мощное во всех отношениях, имеющее не ущербный мозг, а неизведанный в собственных способностях диэнцефалон.
— Я старший, Аку, не ты! — вновь повторил Камал Джаганатх и теперь эту власть, авторитарность собственного диэнцефалона послал прицельно в радужку глаза найда. И тотчас узрел голубую студенистую массу, размером с маханький кулачок, каковая легохонько так вздрагивала, хотя стоило ей попасть под взгляд принца враз замерла. Единственный глаз Аку сейчас слегка выпучился вперед, застывшая в открытом виде пасть вывалила на материю шатра узкий, коричневый язык мелко-мелко задрожавший, словно в предсмертной агонии. А миг спустя тягостно затряслось и само тело найда принявшись выпускать из открытого рта красно-голубую кровь. Тонкая струйка, появившись на поверхности языка, в несколько секунд покрыла и сами белые клыки, да принялась сочиться на прозрачную материю шатра.
Родственность, близость и самого Аку и его маленького голубого мозга точно отозвалась теплом внутри диэнцефалона Камала Джаганатха и он, рывком выпустив из пут собственного взора орган центральной нервной системы старшего найда, стремительно обозрел саму пещеру. Теперь увидев тысячи… тысячи подобных голубых пятен, да два желто-розоватых более мощных диэнцефалона, и вновь наполняя свой голос властью, крикнул:
— Я! Я тут старший! Всегда! Извечно! Вовеки!
Резкий озноб пробил все тело юного авгура, а внутри его головы диэнцефалон шевельнувшись, вроде как постучал в виски, вероятно, попросившись наружу. Мощная слабость в мгновение ока окутала Камала Джаганатха, а потому он тягостно качнувшись взад-вперед, лишь сильней вдавил левую руку в стену шатра, не позволяя себе упасть.
Привычное наблюдение вернулось после того, как верхние веки, сомкнувшись и облизав глазные яблоки, снова отворились. И тогда принц увидел, как, все еще тягостно вздрагивая, вытащил из материи верхние клыки Аку и разком съехав по глади шатра вниз, прямо-таки плюхнулся на каменное дно пещеры. Он лежал там, будто лишенный сил минуты две, а после рывком поднявшись на ноги и покачиваясь из стороны в сторону поплелся к террасе первого ряда, свесив вдоль тела руки, откуда, топорщившись, мешковато свисали кожистые крылья. Теперь в пещере правила тишина, не было слышно даже легкого верезга, стона, будто найды благоразумно решили даже не думать, дабы не волновать своего старшего Камала Джаганатха. Аку между тем с трудом добрел до первого ряда террас, и, воткнувшись в выступ головой, замер. Его тело все еще раскачивалось туда-сюда какое-то время, а потом, тягостно вздрогнув, повалилось на дно пещеры и немедля застыло, как понял Камал Джаганатх навсегда, не перенеся мощи воздействия его диэнцефалона.