После полудня погода внезапно изменилась. Хватка мороза значительно ослабела: подул юго-западный ветер и посыпал снег.
Когда я возвращался домой обедать, крутила уже исступленная вьюга. Улицы города тонули в белесой мгле.
Ветер злобно метался из стороны в сторону, грохотал в развалинах, рвал вывешенные флаги, наваливал сугробы и перекатывал их с места на место. Острые снежинки и колкая крупа докрасна нахлестали мне щеки.
Подкрепившись ячменной кашей и выкурив цигарку в компании Трофима Герасимовича, я отправился на заседание.
Я не помню случая, чтобы бюро заседало дважды в одном и том же помещении. Каждый раз – в новом месте.
Демьян строго следил за соблюдением этого правила. Сегодня члены бюро собирались в доме Геннадия Безродного. Сам Геннадий к началу заседания должен был вернуться с работы, а жена заступала в вечернюю смену.
По дороге, примерно в квартале от дома Безродного, я встретил Костю. Он и еще двое ребят, выбрав удачные позиции для наблюдения, должны были нести охрану заседания.
Когда я пришел, заседание уже началось. В первой комнате сидели Демьян, Челнок, Солдат, Перебежчик, комиссар партизанского отряда Русаков, связной Демьяна
Усатый. Я был седьмым.
Члены бюро слушали Безродного.
Демьян сидел в углу, немного ссутулившись, обхватив колено руками, и дымил самокруткой. Цепким взглядом своих острых глаз он держался за Геннадия. Этот взгляд подчинял себе.
Первого руководителя подполья и секретаря горкома
Прокопа я видел лишь однажды, до прихода захватчиков.
На боевой работе ему не довелось проявить себя. А вот
Демьяна, хоть он и находился в лесу, мы ощущали повседневно.
Только члены бюро знали, что Демьян – это Корабельников Сергей Демьяныч, кадровый партийный работник, попавший в Энск за три месяца до начала войны, Ему было неполных сорок лет. Сдержанный, суховатый, малоразговорчивый и, я бы сказал, немного скрытный, он не сразу и не всех располагал к себе. Обладая упрямо-настойчивым характером и твердой волей, он умел пользоваться правами и секретаря, и руководителя подполья. Решительно и неумолимо он проводил свою линию. И если можно было упрекнуть в чем-либо Демьяна, так это в крутом его характере и суховатости. Челнок, любивший пошутить, както сказал мне, что Демьян не тот парень, которого можно развеселить анекдотами.
На заседаниях он никогда не делал записей и пометок.
Все, что надо, запоминал, и запоминал крепко.
План новогодних боевых ударов подполья, составленный Андреем и мной, был принят без изменений. Докладывал Геннадий, докладывал спокойно, уверенно: чужую работу он умел преподнести как свою. Но когда подошел к работе подпольной разведки и контрразведки, я подметил иронию в тоне Безродного. Вербовку Пейпера он не относил к нашим успехам. Больше того, считал, что в борьбу против немецких войск привлекать самих немцев рискованно. Немцам нельзя верить. Немцы – оккупанты. Они считают себя хозяевами, и идти на вербовку представителей оккупантов опасно.
– Вы благоразумны. Очень благоразумны, – бросил реплику Демьян.
Геннадий повел плечами и сказал:
– Да и в конце концов, если говорить честно, вербовка
Пейпера – случай. Не попади в руки партизан этот оберфельдфебель – мы сейчас не говорили бы об этом. А нам, разведчикам, не пристало ориентироваться на случай.
– Между прочим, – тихо заметил Демьян, – случай помогает только людям с подготовленным умом. К такому выводу пришел ученый Пастер.
Геннадий насторожился.
– Вы хотите сказать... – искательно начал он.
Демьян не дал ему закончить и внес ясность:
– То, что я хотел сказать, я уже сказал. В пределах, оправданных здравым смыслом, мы должны рассчитывать на случай и рисковать.
– Видите ли, – не особенно уверенно проговорил Геннадий, – я считаю необходимым сделать своевременный крен в нашей разведывательной работе.
Он объяснил, в чем заключается этот крен. По его мнению, нас в настоящее время должен интересовать экономический потенциал Германии и возможности ее к длительному сопротивлению. И еще нам крайне интересно знать, насколько сплочена сейчас немецкая нация, какие трещины образовались в отношениях между рабочими, крестьянами и правящей кликой. А чтобы все это знать, мы должны приобретать маршрутную агентуру и направлять ее в Германию.
– Ясно, но нереально, – констатировал Демьян. – Заниматься сейчас стратегической разведкой поздно, да и ни к чему. Наша задача – разведка тактическая. Командованию фронта нужны сведения о расположении баз противника, аэродромов, перегруппировках, перебросках и передвижениях войск, концентрации их.
Мысли свои Демьян выражал четко, и они звучали убедительно.
– Ты давай нам то, что нам надо, – произнес своим раскатисто-рыкающим басом комиссар Русаков. – А к чему мне сейчас данные о потенциале, единстве и прочем?
Этим пусть занимается генштаб.
Геннадий ехидно улыбнулся. Он был невысокого мнения о Русакове.
– Вот ты тут болтал о Пейпере, – продолжал Русаков. –
Ты против таких вербовок. Какой же ты разведчик? Кого же ты хочешь вербовать? Быть может, сельского старосту или полицая? Вы послушайте, товарищи, что нам дал этот
Пейпер. А ну-ка, друже, прочти, умоляю, – обратился он к
Андрею.
Демьян кивнул. Андрей прочел первое письменное сообщение Пейпера. Он давал подробную дислокацию авиасоединений и частей, авиационных парков, обслуживающих авиацию подразделений на большом участке противостоящего нам фронта. К сообщению прилагалась карта с нанесенными на ней ложными немецкими аэродромами.
– Кто бы из твоих хлопцев, – вновь заговорил Русаков,
– сообщил нам такое? Да никто! А между прочим, мне интересно, сам ты, дорогой, кого-нибудь привлек к разведке?
Русаков нащупал ахиллесову пяту Безродного. Желваки задвигались на скулах Геннадия Он готов был сожрать
Русакова с потрохами, но не знал, как к нему подступиться.
– Чего же ты молчишь? – подтолкнул его комиссар. –
Или это тайна? Так мы же на бюро!
– А ты многих привлек? – выпалил вдруг Геннадий.
Русаков, этакий скуластый, широкобровый, с черной кадыкастой шеей, раскатисто рассмеялся. Глядя на него, засмеялся Челнок, улыбнулся Усатый.
– Вовлекать в разведку не мое дело, – ответил Русаков.
– У меня своих дел – под самую завязку.
– Я думаю, все ясно, – заключил Демьян. – А теперь расскажите коротенько, что вы проделали для проверки подпольщиков и обнаружения предателя.
Геннадий именно коротко и сказал:
– Проверкой пока не удалось выяснить ничего заслуживающего внимания.
– Это нечестно, – подал голос Андрей.
Геннадий повернул голову. Брови его приподнялись.
– Ты думаешь, что говоришь? – спросил он Андрея.
– Да, имею такую привычку. И повторяю: ты ведешь себя нечестно, не так, как следовало бы коммунисту и члену бюро.
– Я протестую! – воскликнул Геннадий, апеллируя ко всем. – Здесь не место разводить склоки.
Члены бюро молчали.
Но Андрей, если уж хватался за кого-либо, то хватался крепко, намертво. Отцепиться от него было нелегко.
– Я считаю, – продолжал он с невозмутимым спокойствием, – что на бюро надо говорить откровенно. Как может Солдат организовать поиски предателя, если он считает, что провалы не являются результатом предательства, что они не только закономерны, но и неизбежны. Как он может докладывать о плане диверсионных ударов, когда, по его мнению, диверсия только мешает нашей разведывательной работе! Да и представление о разведработе у него путаное. Он мечтает о засылке агентуры в Германию, а от вербовок немцев отмахивается как черт от ладана. Нельзя же с такими настроениями руководить.
На несколько секунд воцарилось молчание.
– Вы хотите сказать? – спросил меня Демьян.
– Нет. Сказано все.
– А ваше мнение?
– Я согласен с Перебежчиком.
– После провала группы Урала, – заговорил Демьян, –
товарищ Солдат предлагал мне прекратить связь друг с другом и свернуть боевую работу. Я сказал ему, что это паникерство.
Почва под ногами Геннадия неожиданно заколебалась.
Он не был подготовлен к этому.
– Я честно высказал свое мнение, – попытался оправдаться он. – Или, по-вашему, нельзя иметь свое мнение?
– Пожалуйста, имейте, – разрешил Демьян. – Но выполняйте мои указания. Вы обязаны искать предателя.
Провал группы Урала не эпизод, а звено из длинной цепи.
– А почему вы уверены, что в нашей среде предатель?
– обратился Геннадий к Демьяну.
– Вот это да! – воскликнул Русаков. – Я бы не сказал, что ты очень сообразителен для руководителя группы.
– Какой есть! – огрызнулся Геннадий.
– Плохо, – заметил Демьян. – А мы хотим вас переделать.
– Я не нуждаюсь в этом, – с раздражением бросил Геннадий. Он не мог совладать с собой и сорвался с нужного тона.
– Тогда я предлагаю вывести Солдата из состава бюро,
– медленно произнес Демьян. – Кто за это – прошу поднять руки.
Все произошло в считанные секунды. Геннадий не успел даже оценить происшедшее.
– И еще, – продолжал Демьян, – есть предложение освободить товарища Солдата от руководства разведкой и возложить это на Перебежчика. А Солдату поручим сформировать боевую диверсионную группу. Люди найдутся.
И хорошие люди.
Сгоряча Геннадий продолжал гнуть свое, хотя не мог не чувствовать отношения к нему членов бюро. Он напомнил, что в старшие группы назначен приказом управления и бюро не вправе отменять его.
– И шифр я никому не передам, – вызывающе закончил он.
– Попробуйте, – пригрозил Демьян. – Мы подождем три-четыре дня, а потом обсудим вопрос о вашем пребывании в партии.
Дальше идти было некуда. Геннадий сразу обмяк, как проколотая шина, сел на ящик и в состоянии крайней растерянности пробормотал:
– Хорошо. Я сам. Мне выйти?
– Ну зачем же, – возразил Демьян. – Давайте, товарищ
Челнок, докладывайте.
Демьян требовал от всех, чтобы именовали друг друга только по кличкам, и это было правильно.