Ефремовичу. Слезное такое. Все описал, до точечки. Он и заступился. Спас меня от погрома.
– Здорово у тебя получилось, – заметил Андрей.
– Боевой ты мужик, – добавил я.
– Станешь боевым, когда за горло возьмут, – сказал
Челнок.
Из своей половины вышла Наперсток. Она расцветилась тихой улыбкой и дала мне еще горяченькую радиограмму. Я встал и прошел в ее комнату, а следом за мной –
Андрей.
– Не знаешь, зачем вызвал Демьян? – спросил он.
Я не знал.
– А как твои сердечные дела?
– Ты что, осуждаешь меня?
Андрей обнял меня за плечи, подумал и ответил:
– Нет, дорогой, все мы люди. Уж лучше крутить с Гизелой, чем с такой русской, как дочь твоего Купейкина. А
Гизела, по всему видать, врезалась в тебя. Я что хочу сказать. Я же люблю тебя, черта.. Хочу сказать: гляди, не замочись!
– А я штаны закатаю повыше.
– Ты понимаешь, о чем я. Гизела, возможно, человек чистый, мужнина грязь не пристала к ней. Но вокруг нее грязь. Все эти килианы, шуманы, земельбауэры – старые развратники, переживающие вторую молодость. С ними надо ухо держать ой как! Вот об этом не забывай!
– Постараюсь, – заверил я. – Тебе буду все выкладывать.
– А теперь расшифровывай! Что там сообщает Решетов? Я сел за расшифровку радиограммы. Андрей стоял за спиной и следил, как из-под моей руки выбегали буквы, слова, строчки.
Решетов сообщал, что десантная группа, выброшенная не семнадцатого, а двадцатого, частью попала в наши руки, частью уничтожена. Один транспортный «юнкере»
подбит и еле-еле перевалил на свою сторону. Далее шла речь о том, что мой вопрос вновь рассматривался в наркомате, я восстановлен в органах и утвержден в должности начальника отделения.
Карандаш едва не выпал у меня. Я еще не успел осознать происшедшего, как Андрей сгреб меня в свои медвежьи объятия и начал тискать.
– Наконец-то, – расцеловал он меня и, смутившись, произнес: – Фу-ты... Это же здорово!
Да, это было радостное известие, о котором я долго мечтал. Приходит же к человеку счастье! Пришло и ко мне. В конце телеграммы сообщалось самое неожиданное.
Находящийся в эвакуации некий Загорулько заявил органам, что Геннадий Безродный развелся с женой, покойной ныне Оксаной, лишь после того, как узнал об аресте ее отца. Предупредил его – Геннадия – этот же Загорулько.
– Ну что? Что я тебе говорил? – вскочил я. – Помнишь?
Андрей взял из моих рук бумажку, прочел.
– Все помню, Дима, – медленно произнес он. – Все.
Кто же мог думать, что Геннадий такой подлец!
Во второй комнате прозвучал чей-то новый голос. Мы вышли и увидели связного Усатого. Высокий, седой, почти белый, с длинными обвислыми украинскими усами, он едва не упирался головой в потолок. И как только входил, сразу же торопился сесть. Вот и сейчас поставил кирпич на попа, пристроился на нем и достал кисет.
Я взглянул на часы. Ровно семь. В это время вошел
Демьян.
Окинув нас быстрым взглядом, он снял стеганый ватник, повесил его на гвоздь.
Андрей подал ему радиограмму. Демьян прочел, подошел ко мне и подал руку:
– Рад за вас, от души. Так оно и должно быть. И с десантом неплохо. Обжегся господин полковничек. Такой и должна быть разведывательная информация. А вот с Солдатом плохо. – Он повернулся всем корпусом к Усатому: –
Были у него?
– Да. Он сказал, что не может прийти. Занят.
– Не может прийти. Занят, – повторил про себя Демьян. На несколько минут воцарилось молчание. Демьян сидел поодаль от стола, опершись локтями в колени, похрустывал пальцами и смотрел в пол.
– Плохо, – заметил он после долгой паузы. – Хотелось поговорить с ним. Сейчас тем более. С Солдатом надо чтото делать.
В убежище вошел Костя с роскошным синяком под глазом.
Демьян прервал себя, задержал взгляд на Косте и спросил:
– Что это у вас?
– Приключение, товарищ Демьян.
Я понял, что Демьян еще не видел сегодня Костю, а значит, и не ночевал здесь.
– Быть может, расскажете нам?
Костя стоял посередине комнаты и стягивал с себя шинель.
– Могу доложить. Терр-акт! Покушение на мою персону. Ничего удивительного. Намозолил я глаза народу в этой волчьей шкуре, – и он бросил немецкую шинель на ящик. – Иду ночью по Крутому переулку. После проверки караула. Темень страшная. И грязь по колено. Я крадусь под кирпичным забором, выбираю места посуше – и вдруг кто-то гоп на меня сверху, точно с неба. С забора, конечно. Сбил меня с ног, но и сам не удержался, угодил в лужу и нож выронил. Я навалился на него, поддал ему в скулу, ну а он меня сюда. Карманным фонарем. . Можно было, разумеется, из пистолета его, но я не стал. Думаю: не бросится же на полицая подлец, зачем поднимать шум? Ну, потолкались мы с ним в грязи, потом я уложил его на брюхо и вот эту штучку приспособил, – Костя вынул из кармана и подбросил металлические наручники. – Лежит, сопит. «Кончай, – говорит, – продажная шкура. Но и тебе недолго осталось. Пока я буду пробираться на тот свет, ты меня догонишь». Вот это, думаю, разговор. Мужской.
Приказываю ему встать, а он лежит. Я поднял его, повернул лицом, а он взял да и плюнул мне в самую рожу. И тут я вижу, что это Хасан Шерафутдинов. Ах ты, сукин сын!
А он опять свое: «Кончай, предательская морда. Твой верх. Я бы над тобой не измывался, а сразу кончил». И
глаза его горят, как уголья. Надо было объясниться. «Вот что, Хасан, – говорю. – Ты ошибаешься, друг. Я не предатель. И могу доказать это». Он молчит, скрипит зубами.
«Давай-ка сюда лапы». Он подумал и подал. Я снял наручники и сказал: «Хочешь беги, а хочешь выслушай меня». Он решил выслушать. В общем, мы договорились сегодня проверить друг друга на деле. Вот так.
– Значит, вы его знаете? – спросил Демьян.
– Ну да, годок мой, учились вместе. Его отец пограничник, погиб в первых боях, а он мировой парень. Мы его звали потомком Чингисхана, не обижался. Политически крепко подкован. До Карла Маркса ему, понятно, далеко, но в общем головастый.
– Это знаменательно, – сказал Демьян. – Люди поднимаются на борьбу сами.
– А как вы проверить решили друг друга? – спросил
Андрей.
– Возьму его на дело сегодня.
– Эге! Вот тут ты поторопился, – покачал головой
Челнок. – Сразу и на дело.
– Может, и поторопился, – вскипел Костя. – Только слово уже дано и отказываться нельзя.
– Я тоже считаю, что нельзя, – поддержал его Андрей.
Демьян сидел, слушал, прятал улыбку.
Челнок спросил:
– А какое дело?
Костя посмотрел на меня и молча, одними глазами, спросил разрешения. Я незаметно кивнул.
– Обычное дело, – сказал он. – Сегодня я и двое моих дружков попробуем взять гранаты из вагона на путях.
Гранат-то нет! Вот я и подключу Хасана. Пусть себя покажет и на других поглядит.
– Ну что ж, это интересно, – заметил Демьян.
– У меня тоже новости, – сообщил я. – Назначен секретарем управы.
– Вот как!
Я рассказал все подробно.
– Отлично, – произнес Демьян.
– А не кажется ли вам, – обратился к нему Андрей, –
что Воскобойникову следует помочь в формировании батальона?
– Как вы помогаете абверу? – усмехнулся Демьян.
– Ну да.
– А почему бы и нет. – Демьян помолчал, подумал и вдруг заговорил совсем о другом: – Старший группы
Угрюмый нашел вашего Дункеля-Помазина и убил его.
– Как убил? – воскликнул я.
– Это же безобразие! – вскочил с места Андрей.
– Вот его записка, изъятая из «почтового ящика», –
продолжал Демьян. – Он пишет: «С Помазиным кончено.
Он мертв уже трое суток. Живым в руки не дался». Я согласен, что это безобразие. Если командиры, старшие групп, не могут выполнять приказы, что же требовать от остальных?
– За это по головке гладить нельзя, – вставил Усатый.
– А почему нам не вызвать Угрюмого на бюро, хотя бы раз, и заслушать? – предложил Челнок. – Ведь никто из нас в глаза его не видел.
– Ну, это другой вопрос, – сказал Демьян, – мы в подполье. Я не знал Урала, Колючего, Крайнего, Аристократа.
Не видел в глаза и старшего Клеща. Не обязательно встречаться со всеми. Но вот на Угрюмого надо посмотреть, познакомиться с ним.
– Правильно! – одобрил Усатый. – Упустишь человека, он и от рук отобьется.
– А как ваш Старик? – спросил Демьян, имея в виду
Пейпера.
– Я им доволен, – ответил Андрей. – Обещал дать мне сведения о месте хранения авиабомб. Их привезли четыре вагона и две платформы. Старик подозревает, что бомбы уложили на территории кирпичного завода.
Все стали расходиться.
Я задержался немного в избушке. Выходить скопом не полагалось.
– Хоть все и ругаются, – шепнул мне Костя, – а я верю
Хасану. Как себе, верю. Вот такого бы в батальон к Воскобойникову! – Потом он неожиданно погрустнел и добавил: – Ох, и полетят на мою голову шишки, когда вернутся наши. Вам хорошо – вы не здешний. А мне туговато придется.
Какое совпадение! Недавно Трофим Герасимович спрашивал меня, как будем мы отчитываться перед нашими. Косте я сказал:
– Об этом не думай. Мы поместим твою копию в первом номере газеты, во весь лист, и все будет в порядке.
Костя только усмехнулся.
23. Воздушные гости
Утро сегодня встало сверкающее, солнечное, умытое.
До света с шумом, грохотом и дождем пронеслась первая гроза. Сейчас земля, тихая, разомлевшая и пахучая, нежилась в лучах солнца. Оно палило яростно и необыкновенно жарко для этого времени.
Весна в нашем краю ликовала буйно, неудержимо. Деревья в скверах, садах, городском и железнодорожном парках оделись в густую листву. Всюду, где только мыслимо, высыпала ярко-зеленая трава. Она покрыла густым ровным ковром незамощенную площадь, расцветила обочины дорог, пробивалась между булыжниками мостовой.
С утра я попал в гестапо. Земельбауэр на этот раз прислал за мной к управе свой «опель».
Штурмбанфюрер СС расхаживал по кабинету, а я переводил ему вслух попавшую в руки оккупантов нашу брошюру о зверствах немецко-фашистских захватчиков.