— Боюсь, что да…
— Вот и все. С таким же успехом обвинение в соучастии можно пришить изобретателю пистолета. Я вынес постановление о прекращении уголовного преследования.
— Правильно поступил.
— А Геннадий другого мнения. Он встал на дыбы, назвал меня попиком, слюнтяем, упрекнул в том, что я умею только прекращать дела. Я, конечно, не смолчал… В общем, договорились до того, что он показал мне на дверь.
Дим-Димыч сел со мной рядом, закурил и спросил, имея в виду Кочергина:
— А как новенький?
— Пока ничего плохого сказать не могу.
— Ну и дай бог…
Поболтав еще с часок у Дим-Димыча, я ушел. Это было позавчера ночью. А сегодня утром по управлению прошла сногсшибательная новость: Безродный ушел от жены и перебрался на квартиру коменданта управления — холостяка. Мне эту новость сообщил на ходу все тот же Чередниченко. Безродный ночью явился на квартиру Дим-Димыча и якобы застал там свою жену Оксану.
— Сам понимаешь, — с усмешкой добавил Чередниченко. — Брагин зазвал ее не в шахматы играть.
Встревоженный, я бросился искать Дим-Димыча. Он в это время сидел у заместителя начальника управления с делом на сотрудника Свердловского военкомата. Надо было ждать, а ждать не хотелось. И я направился к Варе Кожевниковой. Мне подумалось, что коль скоро об этом скандале знает все управление, то и она должна быть в курсе событий. Однако Вари не оказалось на месте: она поехала на городскую телефонную станцию.
В мою голову лезли самые несуразные мысли. У меня давно были опасения, что неприязнь Геннадия к Дим-Димычу объясняется не только их стычками по работе. Тут примешивалось что-то личное, а конкретно — симпатии Оксаны к Дим-Димычу. Но я знал, как смотрит на Оксану Дим-Димыч. Я исключал всякую возможность близкой связи между ними. Но почему Оксана оказалась на квартире у Брагина, да еще ночью? Как узнал об этом Геннадий? Что произошло там? На эти вопросы мог ответить мне только Дим-Димыч.
Примерно через полчаса меня вызвал к себе секретарь парткома Фомичев. Я забыл сказать ранее, а поэтому скажу теперь, что я член парткома. У Фомичева уже сидели Безродный, Брагин, заместитель начальника управления по кадрам и начальник следственного отдела. Последние двое тоже были членами парткома.
Когда я сел, Фомичев пояснил:
— Созывать всех членов парткома, кажется, рановато. Вопрос не подготовлен и во многом неясен. Член партии Безродный ушел от жены и возбуждает дело о разводе. Виновником всей это истории он считает не только свою жену, но и члена партии Брагина. История довольно неприятная…
Я посмотрел на Геннадия. На лице его была озабоченность, но озабоченность не обычная, а какая-то нервозная, приподнятая, несвойственная ему. Я перевел взгляд на Дим-Димыча. Он был спокоен. На его лице нельзя было подметить даже намека на смущение, волнение или растерянность.
После короткого вступления Фомичев повернулся к Дим-Димычу:
— Расскажи, товарищ Брагин, что произошло?
— Пожалуйста, — изъявил готовность Дим-Димыч. — Около трех, а может быть, и в три часа ночи, точно не помню, я пришел домой. Входную дверь мне открыла хозяйка. Она предупредила, что меня уже с полчаса ждет какая-то женщина. "Интересно, кто же это?" — подумал я, а войдя, увидел жену Безродного. Она, с заплаканными глазами, сидела на диване. Пальто ее и платок лежали на стуле. Удивленный необычным визитом, я спросил: "Что случилось? Что тебя привело сюда?" Вместо ответа она уткнулась лицом в подушку и расплакалась. Скажу правду — я растерялся. Оксана никогда у меня не была, а тут вдруг пожаловала ночью… и слезы… Я подсел к ней, взял за руку и опять спросил: "Скажи, в чем дело?" В это время открылась настежь дверь и вошел Безродный. Приняв театральную позу, он как артист на сцене, сказал; "Не ожидали? Рассчитывали, что все будет шито-крыто? Думаете, что имеете дело с круглым дураком? Нет, не выйдет!" Затем он начал употреблять слова, которые часто можно встретить на заборах. Я дай понять ему, что если он не заткнет свою глотку, то сделаю это я. Безродный выпустил еще один залп ругательств, хлопнул дверью и исчез. Следом за ним как сумасшедшая побежала его жена. Вот все, что было.
— Получается так, — произнес заместитель начальника управления, — что жена Безродного пришла к вам по собственной инициативе?
— Только так, — ответил Дим-Димыч.
— Ложь! — крикнул Безродный. Лицо его мгновенно переменило цвет и стало похоже на маску.
— Спокойнее! — предупредил его Фомичев.
— Это во-первых, — добавил Дим-Димыч. — А во-вторых, товарищ Безродный, запомните, что в серьезных вещах я никогда не лгу.
— Скажите, пожалуйста, какое совершенство! — с сарказмом воскликнул Безродный.
Фомичев нахмурился и постучал карандашом по столу.
— Вы хотите высказаться? — спросил он Геннадия.
— Я хочу, чтобы вопрос о Брагине, как о морально разложившемся субъекте, был вынесен на обсуждение общего собрания, — ответил Геннадий. — А пока у меня к нему есть несколько вопросов.
— Прошу, — наклонив голову, произнес Дим-Димыч.
— Вы заявляете, что никогда не лжете?
— Вас это удивляет? — огрызнулся Дим-Димыч.
— Я спрашиваю, а вы отвечайте, — повысил голос Безродный, и его тонкие губы сжались.
— Если вы будете разговаривать таким тоном, — пожал плечами Дим-Димыч, — то я предпочту вообще не отвечать. Вы же не у себя в кабинете, а в парткоме.
Безродный побагровел, но, пересилив себя, уже обычным своим тоном спросил:
— Если вы выдаете себя за кристально честного человека, то ответьте при членах парткома: вы знали о том, что моя жена была к вам неравнодушна?
— Да, знал, — очень спокойно, с этакой снисходительной улыбкой ответил Дим-Димыч.
— Быть может, вас не затруднит ответить, — продолжал Безродный, — как же вы узнали об этом?
— Нисколько не затруднит. Узнал об этом я от вас, товарищ Безродный.
— Ложь!
— Нет, это правда. Вы сказали мне об этом, будучи слегка под градусом, год с небольшим назад на моем дне рождения в квартире Курникова.
— Ложь! — уже менее горячо возразил Безродный.
Тут уж не сдержался и я:
— Не ложь, а правда! Я был свидетелем этого разговора. Больше того, я помню и то, что ответил Брагин. Он сказал: "Геннадий! Можешь спать спокойно: Оксана для меня слишком хороша".
— Тогда зачем она оказалась в его доме? — изменил курс Безродный.
— Об этом, мне кажется, лучше всего спросить ее, — предложил я, обращаясь к Фомичеву.
— А вы жену спрашивали? — спросил Фомичев Безродного.
— Жена врет, — отрезал он. — Я не верю ни одному ее слову…
— Товарищ Фомичев, — заговорил Дим-Димыч, — если вы дали возможность Безродному задавать вопросы, то, надеюсь, такой же возможностью могу воспользоваться и я?
— Что у вас? Давайте! — разрешил Фомичев.
— У меня такой вопрос к товарищу Безродному, — начал Дим-Димыч. — Коль скоро он вошел в мою Комнату вслед за мной, с разницей на полминуты, то он, возможно, видел, когда я подходил к дому?
Все повернули головы в сторону Геннадия. Тот передернул плечами и, усмехнувшись, бросил:
— Уж не рассчитываете ли вы, что я вел за вами слежку?
— Я ни на что не рассчитываю. Я спрашиваю: возможно, вы видели меня?
— Нет, не видел.
— А как вы узнали, что ваша жена сидит у меня в комнате?
— Жена — другое дело, за вами же я не намерен следить.
— Допустим. Но вы учтите, что жена ваша ожидала меня полчаса, что, впрочем, известно вам лучше, нежели мне.
— И что же? — с вызовом ответил Безродный.
— Ничего. Больше вопросов у меня нет. Мне все ясно.
— Что вам ясно?
— Все!
— Вы намекаете на то, что я преувеличиваю?
— Преувеличиваете? Это не то слово. Для этого в нашем лексиконе можно будет отыскать, когда это понадобится, более точное определение.
— Хватит! — прервал Фомичев и встал. — Я предлагаю поручить товарищу Трапезникову побеседовать С женой Безродного и доложить о результатах беседы нам. Не возражаете?
На этом беседа окончилась. Все стали расходиться.
Идя с Дим-Димычем по коридору, я спросил его:
— Ты в самом деле не знаешь, зачем к тебе явилась Оксана?
Дим-Димыч покачал головой и сказал:
— Плохи мои дела, если даже ты мне не веришь.
— С ума спятил! Почему ты решил, что я тебе не верю?
— По твоему вопросу.
— Да ну тебя к черту! Не лови на слове! Я не то хотел спросить.
Дим-Димыч обнял меня за плечи:
— Шучу. Что тебя интересует?
— Меня? Мне хочется знать, как ты сам себе объясняешь визит Оксаны?
— Ума не приложу. Опоздай Геннадий на две-три минуты, она бы, конечно, все выложила, но он вошел почти следом.
— Странно! Очень странно…
На этом мы и расстались.
18 января 1939 г. (среда)
Телефонный звонок поднял меня с кровати около шести часов утра. Звонила междугородная. Какой-то район вызывал меня к телефону, но какой именно — я не узнал до сих пор. Разговор не состоялся. Просидев у безмолвствующего аппарата с четверть часа, я выругался и лег в постель. Но склеить прерванный сон не удалось. Тогда я надел свой любимый теплый халат, включил настольную лампу и сел за стол.
Надо записать несколько слов о стеснительном поручении, данном мне Фомичевым. На другой день после совещания в парткоме я дозвонился до квартиры Безродного и условился с Оксаной о встрече.
Передо мной была поставлена ясная задача: узнать от Оксаны, что привело ее поздней ночью к Дим-Димычу. Кажется, проще пареной репы: задать вопрос и выслушать ответ. Но так только кажется. Этого-то простого вопроса я сразу задать и не мог. Я стал блуждать вокруг да около, делать большие круги, ставить наводящие вопросы. Но она предпочитала отмалчиваться.
Я рассчитывал застать Оксану в слезах, убитую горем, но мои расчеты не оправдались. Внешне она выглядела обычно, держалась бодро, а что творилось в ее душе, я отгадать не мог.
Короче говоря, я начал издалека и спросил Оксану: