За городскими воротами нас встретил представитель фирмы братьев Бреннер, который проводил нас в отведенный для отдыха дом с садом. Наш лагерь разместился недалеко от городского дворца регента ламы торгутов, удобно расположенного по дороге в Хотон-сумбул, в штаб-квартиру Тоин ламы, являющегося ламой-регентом карашарских торгутов и одним из влиятельных лиц Синьцзяна.
Карашар со своим базаром в некоторой степени отличается от остальных базаров оазиса Китайского Туркестана. Очевидно, это происходит из-за множества торгутских кочевников, приезжающих в город из нагорных долин Тянь Шаня и соседнего Баграш Кола.
В районе Карашара кочуют два калмыцких племени: торгуты и кхошуты. Торгуты занимают пространство у подножия гор и летние пастбища, или юлдузы, в самом сердце Тянь Шаня. Зимой кочевники спускаются с высокогорных пастбищ и селятся в степи у подножия гор. Они подчиняются наследному хану, который живет в Хотон-сумбуле, а последние несколько лет Тоин ламе, дяде молодого хана. Кхошутские племена населяют район вокруг озера Баграш, к юго-востоку от Карашара и горные области вблизи Ушакталы, деревни, находящейся на пути Карашар — Турфан. Правят ими наследные князья. Оба племени разводят огромные стада лошадей, верблюдов и рогатого скота. Их лошади ценятся во всей Центральной Азии и в Китае. Карашарская лошадь — сильное животное, от ста двадцати до ста тридцати сантиметров в холке, с хорошо развитой грудной клеткой, мощной шеей, слегка изогнутым носом и стройными ногами. Это превосходное животное имеет быстрый ход, и в прежние времена таких лошадей регулярно поставляли в Пекин к императорскому двору в качестве дани от калмыцких племен. В китайской кавалерии в Синьцзяне много лошадей карашарской породы. Некоторые из них являются живыми потомками прототипов знаменитых глиняных статуэток, созданных скульпторами эпохи Тан и ныне украшающих стеклянные витрины наших музеев.
Мы собирались побывать в калмыцких селениях и в большом монастыре Балгантай-шара-суме, расположенных в горах у городка Хотон-сумбул, и уже оттуда через Сумунта-дабан идти в Урумчи. Становилось жарко, мы опасались чрезмерной духоты в Турфанской впадине и волновались за здоровье госпожи Рерих, которая всегда тяжело переносила зной. Еще находясь в Кашгаре, мы известили генерал-губернатора Урумчи о своем намерении, и местные власти заверили, что провинциальное правительство, конечно же, даст нам разрешение.
Когда прибыли в Карашар, местные власти, казалось, благоприятно отнеслись к нашему намерению посетить Хотон-сумбул. Пожилой таоинь Карашара был болен, однако его личный секретарь заверил от его имени, что никто не будет чинить нам препятствий и мы можем выступать в Хотон-сумбул немедленно. Он посоветовал нам обратиться к члену местного магистрата. Чиновник был в отъезде, и нас принял его секретарь. Выразив готовность всемерно содействовать экспедиции, он, однако, добавил, что в магистрате обеспокоены снежными заносами на перевалах. Было очевидно, что наш план идти в Хотон-сумбул и оттуда в Урумчи через горные перевалы был предметом обсуждения в яменах Карашара.
Мы вернулись в свой лагерь под впечатлением, что власти не имеют ничего против нашего посещения Хотон-сумбула и Урумчи. Из опыта наших предшественников было известно, что китайские власти не любят, когда в горах ведутся научные исследования, даже далеко от границы в безлюдной местности. Поздно вечером к нам неожиданно приехали начальник местной почты и секретарь магистрата. Сносно говоря по-английски, почтмейстер сообщил, что, к большому сожалению магистрата, у него имеется приказ из Урумчи, запрещающий нам идти через горы. Бесполезно было обсуждать с ними этот вопрос, и мы решили послать телеграмму генерал-губернатору, прося у него разрешения идти в Урумчи через Сумунта-дабан. Мы сообщили в магистрат о своем намерении отправиться на следующий день в Хотон-сумбул и ждать там ответа. Утром мы перенесли лагерь в Хотон-сумбул, зимнюю резиденцию торгутского правителя.
Хотон-сумбул разместился в степи к северо-западу от Карашара.
Накатанная повозками дорога привела нас в местность, густо заселенную кочевниками Повсюду белели войлочные юрты, паслись большие табуны лошадей и стада рогатого скота. Хотон-сумбул — небольшой городок с белеными кирпичными домами, широкими чистыми улочками и базаром Дворец ламы, выстроенный в европейском стиле, и ряд других построек полуевропейской архитектуры свидетельствовали о прогрессивных взглядах правителя
По прибытии во дворец нас провели в большую комнату, где стояли китайские столы и стулья из черного дерева и лежали медвежьи шкуры. Едва мы вошли, как комнату заполнили советники ламы в черных халатах и тут же начали задавать бесконечное количество вопросов, откуда мы пришли и куда направляемся. Чиновники разошлись только к вечеру, но их немедленно сменили седобородые старики и женщины с детьми. Все они курили сигареты и трубки. Трехлетний мальчик на руках у курящей матери держал сигарету и с явным удовольствием вдыхал дым, моргая глазами. Нас оставили в покое только поздним вечером, разрешив поставить палатки около дворца.
Утром экспедицию навестил личный секретарь правителя и сообщил, что правитель ждет нас во дворце. Мы встретились с Тоин ламой, как его называют жители Восточного Туркестана и Джунгарии, в комнате, обставленной по-европейски, с большим столом посередине. На камине красовались две банки консервов, поставленных в качестве украшения.
Тоин лама — интересная личность среди политиков Центральной Азии. Несколько лет назад его называли «сильным человеком торгутов», который взял в свои руки власть после смерти младшего брата, торгутского хана. С самого начала в его политике проявились националистические тенденции, и он сумел искоренить мощное китайское влияние при дворе последнего торгутского хана.
В 1920–1922 гг. Тоин лама, приступая к реорганизации войска, пригласил к себе русского инструктора, бывшего офицера царской армии, который обучил четыре эскадрона торгутской кавалерии. Китайцы следили за его деятельностью с опаской.
В 1924 г., во время беспорядков в Кашгаре, правительство Урумчи потребовало, чтобы Тоин лама послал свою кавалерию против Ма титая и поставил верблюдов китайским войскам. Однако Тоин лама категорически отказался посылать своих всадников, и с тех пор китайцы слегка усилили давление на его народ. В начале 1925 г. Тоин ламе было приказано отправить в Урумчи кавалерию для отражения наступления армии маршала Фэн Юй-сяна. Торгуты всегда были в составе военного резерва Синьцзяна, и власти не замедлили этим воспользоваться: русского инструктора арестовали во время его поездки в Урумчи и выслали из Синьцзяна, а командиром эскадронов назначили китайского офицера.
В тот раз регент подчинился требованиям китайцев и послал в столицу провинции три своих эскадрона. Два эскадрона были оставлены в Урумчи для охраны генерал-губернатора, а третий китайцы загнали в далекий Чарклык, лежащий на южном пути в Тунь-хуан, для наблюдения за тайной торгутской дорогой в Лхасу в Тибете. Спустя некоторое время эта дорога была закрыта, и генерал-губернатор запретил карашарским паломникам покидать родные селенья.
Во время нашего пребывания в Хотон-сумбуле Тоин лама ожидал новых военных действий от китайских властей. Мы получили от него приглашение посетить Урумчи и пожить некоторое время во дворце, подаренном ему генерал-губернатором.
Позднее в Урумчи мы услышали о том, что китайцы решили передать государственную печать, или тамгу, юному хану, тринадцатилетнему мальчику, и в этом случае Тоин лама вынужден был бы оставить свой пост и уйти в монастырь.
Последователи Тоин ламы считают его воплощением известного ламы Сэнчэна Дорджэчана, одного из просвещенных иерархов Шигацзе. Трагическая кончина этого почтенного ламы подробно описана японским путешественником Экайем Кавагучи. Он был арестован лхасскими властями по обвинению в содействии исследованиям известного индийского путешественника-тибетолога Бабу Сарат Чандра Даса. После длительного заключения ламу утопили в реке Конг-по в июне 1887 г. Рассказывают, что святой, будучи наставником Таши ламы, предсказал свою печальную участь в рисунках, выполненных на стенах его личных покоев.
Тибетское правительство распорядилось о том, что душа ламы не подлежит перевоплощению (это самое страшное наказание в Тибете), и тем не менее он воплотился в далеком Туркестане в семье хана карашарских торгутов. Сэнчэн Дорджэчан прорицал перед смертью, что родится снова в стране войлочных палаток и стад рогатого скота. И действительно, у новорожденного была замечена такая же слабая деформация колена, как и у покойного ламы. Весть о перевоплощении Сэнчэна вызвала негодование в Лхасе, и, когда мать привезла мальчика в столицу Тибета, чтобы посвятить в монахи, его не допустили в знаменитый монастырь.
Однако торгуты были слишком могущественными, а их подношения весьма существенными, чтобы с ними можно было порвать дружеские отношения. После длительных колебаний мальчика приняли в монастырь Ганден, хотя тибетское правительство так и не признало полностью его перевоплощения. В 1921 г. правящий лама, став предводителем карашарских торгутов, нанес кратковременный визит в Лхасу, и его появление там вызвало немало толков.
Тоин лама оказался очень приятным человеком, который отнесся с большим вниманием к нуждам экспедиции и обещал оказать нам посильную помощь. Он согласился дать соответствующие распоряжения настоятелю Балгантай-Шара-суме и обеспечить нас надежными проводниками. Мы покидали дворец, уверенные в плодотворном путешествии по Тянь Шаню, но когда вернулись в лагерь, то узнали от китайского офицера, прибывшего из Карашара в сопровождении нескольких всадников, о приказе следовать обратно в город. Мы, естественно, отказались и заявили офицеру, что не сдвинемся с места, пока не получим письменного объяснения от генерал-губернатора. Офицер уехал, но вскоре вернулся в сопровождении толпы торгутских советников и мелких чиновников и продолжал настаивать на нашем отъезде в Карашар. Но мы были непреклонны в нашем решении остаться в Хотон-сумбуле до тех пор, пока не получим письменное объяснение от регента или от властей Карашара. Возбужденная толпа покинула лагерь.