Креме исследования оазиса, у каждого из нас было много дел. Профессор Рерих продолжал свою живопись. Госпожа Рерих и ее две помощницы занимались багажом экспедиции, составляя список вещей, необходимых для будущего перехода по Тибету. Доктор, кроме оказания медицинской помощи, исследовал оазис, его фауну и флору. Портнягин был все время занят транспортными вопросами, седлами и другими вещами, которые отнимают так много времени в лагерной жизни. Я изучал местных монголов, их язык и обычаи, кроме того, интересовался будущей дорогой через топи и болота Цайдама, а также горными дорогами Тибета.
Оказалось, что монгольские племена Цайдама никогда раньше не исследовались. Скудную информацию об их диалекте можно было получить из отчетов прошлых путешественников и из работ по монгольской лингвистике доктора А.Д.Руднева и г. Цыбикова.
Однажды вечером мы увидели нашего проводника, подъезжающего к лагерю на красивой черной лошади и ведущего за собой большой табун лошадей и мулов. Животные были хорошим подспорьем каравану. Проводник-тибетец хорошо понял свою задачу и привел целое стадо прекрасных животных, многие из которых дошли до Индии, до самого Дарджилинга, после долгой и трудной зимы в тибетском нагорье.
Портнягин вскоре отправился в Чьанг-ма и Сучоу в провинции Кансу. Ему было поручено закупить продовольствие и установить связь с Америкой. Через две недели он вернулся с парой красавцев коней. Его отослали снова в Чьанг-ма купить вьючных мулов для экспедиции. Мы решили, что надо иметь несколько мулов в караване для перевозки имущества.
В Ших-пао-чьенге, несмотря на его высокогорное расположение, наступила неприятная жара, и мы стали расспрашивать местного старшину о том, не лучше ли условия в высокогорных долинах Шараголджи — летних пастбищах местных монголов. Он ответил, что там нет дождей и скудная трава. Он посоветовал подождать недели две. Вопрос о продовольствии все еще стоял перед нами и вызывал беспокойство. Многие провинции Кансу были охвачены голодом в результате недавнего перемещения войск. Власти Аньси запретили продажу муки и риса без специального разрешения. Стало невозможно пополнить запасы муки для экспедиции. Местные китайские торговцы взвинтили цены на муку, оставалось только послать одного из наших людей купить муку в Чьанг-ма. Мы снова послали проводника-тибетца, который хорошо знал китайский язык, купить все в необходимом количестве, и он через неделю вернулся с ячменной мукой.
15 июня местный старшина приехал к нам и сообщил, что условия в долине Шараголджи улучшились и посоветовал нам переехать туда. Отъезд был намечен на 18 июня.
В этот день в лагере все было готово к отъезду, но до трех часов дня не было верблюдов. Мы попытались узнать у старшины оазиса причину задержки, но он уклончиво ответил, что не все прибыли. Было уже поздно, а верблюдов все еще недоставало, хотя тридцать животных находились уже в лагере. К пяти часам монголы предложили погрузить багаж на имеющихся тридцать верблюдов. У них, видимо, было намерение получить плату за наем сорока двух животных, как было обговорено, а поставить только тридцать.
В этот день мы не пошли далеко, а пройдя один час разместились в широкой лощине с ручьем. Высказав свое несогласие старшине, мы потребовали, чтобы нам поставили остальных двенадцать верблюдов. Он очень рассердился и попытался сбросить груз с навьюченных животных. Тогда мы предупредили его, что если не согласится немедленно поставить остальных верблюдов, то сообщим о его действиях князю, в подчинении которого он находится. Это сразу возымело желаемый результат, и на следующий день у нас был полный караван в сорок два верблюда.
На следующий день был длинный переход по каменистой равнине, расположенную к северу от Кхашкар-йин-ула. Мы отправились во второй половине дня, когда стало немного прохладнее, и к 11 часам вечера достигли стоянки. На следующий день мы отправили караван вперед, а сами остались с одной палаткой до полудня, чтобы отправиться в путь, когда станет прохладнее. Место носило название Кхашкар-йин-ама и было отмечено грубым каменным троном, возведенным в честь Далай ламы во время его приезда в 1904 г. На стоянке не было воды, и нам пришлось брать ее в Ших-пао-чьенге и держать в больших металлических емкостях. К четырем часам мы покинули лагерь и вошли в узкое ущелье, ведущее в горы. Небольшая речка, протекавшая по ущелью, была еще замерзшая, и во многих местах нам пришлось пересекать ее по ледяному мосту. Через три мили тропа ушла от речки и повернула на юго-запад к Урту-Кхашкар-йин дабану. На ночь мы остановились у перевала, рядом с замерзшим ручьем. Странно было видеть снег и лед в середине июня.
На следующий день мы не смогли продолжить продвижение. Г-жа Рерих чувствовала себя плохо, и решено было остаться в лагере. Тяжелый багаж отправили вперед на верблюдах и должен был ждать нас в южной части перевала. Только десять животных было оставлено для переноса лагерного оборудования. День был солнечный, но холодный, с ровным морозным северо-восточным ветром. Монголы и тибетцы утверждали, что Кхашкар-йин дабан плохо действует на людей и животных, которые часто погибают здесь от «яда земли», или са-ду (са-гдуг). По их утверждению, единственное, чем можно было спастись, — это жевать чеснок во время перехода по этой местности или постоянно курить сильный китайский табак. Ламы, которые никогда не курят в обычной жизни, вынуждены были курить во время подъема, не считая это грехом. Один из наших монголов почувствовал головную боль. Я подумал, что это из-за ледяного ветра, проникающего в узкое ущелье с северо-востока, и усиливающего разреженность атмосферы, но монголы утверждали, что это признак того, что на человека подействовал «яд земли».
В этот день я совершил небольшую экскурсию в горную долину в сторону перевала. Склоны горы были покрыты дерном. В долине было много зайцев (Lepus tolai). Неподалеку от лагеря долина разветвлялась — одна дорога вела прямо к перевалу, другая к югу и прикрывалась высокими горами. В верхней части этой второй долины находился другой перевал с трудным подъемом, и потому им редко пользовались.
22 июня г-жа Рерих выздоровела, и ясным, великолепным утром мы пошли через перевал. Подъем был очень крутой, но летом он не представляет опасности. В зимнее время, когда северный склон покрыт сплошным льдом, бывает много случаев, когда верблюды гибнут во время спуска. С вершины перевала, отмеченной обычным обо, или каменной пирамидой, мы любовались великолепной панорамой. К востоку поднималась величественная гора со снежной вершиной — Цаган Бургусун, на которой, по рассказам, водится много диких яков. Из-за поздней весны сейчас там жили только небольшие грызуны, которые, покинув свои норы, бегали по горе. Мы видели большое количество этих животных во время спуска на большую равнину, по которой протекала река Е-ма хо. Река текла по узкому каменистому руслу и была неполноводной. Мы разбили лагерь на берегу рядом с нашим караваном верблюдов. На другом берегу реки возвышалась гора с тремя вершинами, называемая Гурбун-дабан, или «Перевал трех гор». К югу от реки поднимались в горы заснеженные долины Шараголджи. Это были горы Гумболдта и Пржевальского, называемые Дойугу. У хребта Гумболдта есть разные названия. Западная его часть была известна под полумонгольским-полукитайским названием — Дойугу, восточную часть гор именуют Нунг-хо Шань или Хунгу-ула. Это последнее название дано было массиву из-за многочисленных ущелий из красного песчаника. Нам пришлось оставаться в долине Е-ма хо весь следующий день, т. к. г-жа Рерих в последние дни чувствовала себя еще плохо.
Ночь была очень холодной и вода в палатках замерзла. Днем мы совершили прогулку в долину реки, которая поднимается в горы Гурбун-дабан и тянется к северо-востоку. В июне воды в реке недостаточно. Она становится полноводной в период дождей т. е. в июле и в августе. За день до нашего отъезда вода в реке внезапно стала грязной — верный признак того, что в горах прошел снег или ливень. Мы наблюдали за дикими ослами, или куланами, и стаями птиц на берегу реки. Была организована охота и через два часа караванщики вернулись с двумя великолепными куланами. Мясо этих животных было очень вкусным и блюда из него часто появлялись на нашем столе.
Погонщики верблюдов представляли собой интересную пестро одетую толпу. Все они были вооружены. У многих из них были винтовки Бердана 1887 г. или германские Маузеры 1891 г., один даже имел английскую винтовку Мартини, купленную в Тибете.
На следующий день мы снова были готовы двигаться к Шараголджи. Путь проходил по Е-Ма хо, затем по обширному песчаному плато, которое постепенно поднималось к югу. Это плато со всех сторон окружали безжизненные горные хребты, и мы удивлялись, где местные монголы пасут свои табуны и рогатый скот. Пройдя 10 миль, мы достигли самой высокой точки плато, отмеченной пирамидой из камней. Отсюда шел пологий спуск в долину Шара-гол. Сама долина была полностью укрыта огромным хребтом, известным под названием Икхе-ула, или «Большая гора». Мы пересекли этот хребет, пройдя через широкое ущелье, состоящее из осыпей и гальки.
К двум часам дня мы подошли к широкой долине Шара-гол, расположенной на высоте 9000 футов. Было почти невозможно найти твердый и сухой участок земли для лагеря, долина была покрыта болотами и сыпучими песками. Мы собирались перебраться через реку, но китайский торговец, который остановился в долине, предупредил о том, что на реке паводок и что он накануне не смог переправиться через реку. Мы вынуждены были разместить лагерь на небольшом клочке солончаковой почвы. Было очевидно, что оставаться здесь надолго невозможно из-за комаров и сырости.
На следующий день я поехал искать новое место для лагеря. Река начала разливаться и мы с трудом находили места для перехода. У подножья горы, к югу от реки, мы нашли покрытую гравием возвышенность и ручей с чистой водой, известный местным монголам под названием Дахин на монгольском и Та-чьинг, «Большой ручей», на китайском языках. Мы вернулись в лагерь после полудня, с трудом продвигаясь по долине и пересекая реку, по крайней мере, восемь раз. Мы уговорили погонщиков верблюдов перевезти багаж на новое место. При переправе через реку лошадь проводника-тибетца погрузилась глубоко в песок, и ее пришлось с большим трудом вытаскивать.