На следующий день тяжелый снег покрыл землю и окружающие холмы и лишил животных столь необходимой травы. Гром рокотал в горах, как будто лето сопротивлялось наступлению зимы. Раннее выпадение снега встревожило тибетцев, и майор послал специального посыльного к общеизвестному ламе-тантрику, прося его остановить снег на несколько дней, в течение которых он ожидал получить ответ из Лхасы.
23 октября 1927 г. День был погожим и, на наше счастье, не было пронизывающего ветра. Так как не было никакой надежды в скором времени отправиться в путь, мы решили улучшить лагерь настолько, насколько это было возможно, чтобы защититься от приближающейся зимы. Расположение лагеря было очень плохим, и необходимо было что-нибудь сделать, чтобы улучшить его. Чу-на-кхе — долина, расположенная на высоте 15500 футов и защищенная со всех сторон низкими холмами, покрытыми травой, на которых паслись стада домашних яков и овец в течение летних месяцев. К югу от долины пролегала седловина Тасанг ла, На южном краю долины стояла высокая ступа, или чортен, и само это место иногда называли Чортен-танг, «Долина Ступы» или Чортен-кар-по, «Белая Ступа». Именно под этим последним названием место было известно цайдамским монголам.
К северу от нас располагался тибетский лагерь, где жили майор со своими солдатами и хорскими вождями. Долину снабжал водой маленький ручеек, который брал свое начало на северных склонах Тасанг ла, а затем поворачивал на восток. Долина Чу-на-кхе открыта всем ветрам, и юго-западный ветер был иногда настолько яростен, что невозможно было находиться вне палатки. Чтобы сделать летние палатки более теплыми, мы покрыли их войлоком, взятым из верблюжьих вьючных седел. Багаж экспедиции был сложен в одном месте в центре лагеря, и предполагалось, что хорпы будут охранять его ночью. Майор нанес нам ежедневный визит, и мы сообщили ему о нашем намерении вести переговоры с губернаторами Нагчу для того, чтобы получить разрешение посетить Нагчу и продолжить наши переговоры с тибетским правительством оттуда. Зима наступала быстро, и так как вопрос был отсрочен на неопределенное время, мы могли бы оказаться в очень серьезной и опасной ситуации. Майор сообщил нам, что не может дать такое разрешение самостоятельно, но предложил послать одного из наших людей в сопровождении солдата в Нагчу, чтобы закупить продовольствие для экспедиции. По его словам, между верховным комиссаром Хора и губернаторами Нагчу возникло противоречие, и чиновники Нагчу отказались предоставить нам какую-либо помощь. «Верховный комиссар Хора задержал вас и его задача помогать вам. Мы — гражданские представители и не имеем права вмешиваться в постановления военных властей», — ответили губернаторы. Было трудно найти причину такого отношения. Происходило что-то очень важное, хотя майор заявлял, что он отрезан от Лхасы или верховного комиссара заносами, которые сделали переходы опасными. Он часто получал сообщения и так же часто мы слышали позвякивание колокольчиков на лошадях, несущих всадников, отправляемых с депешами.
Поздно вечером несколько наших монголов и тибетцев заполучили из тибетского лагеря ячменное вино и напились. Последовала драка, и мы были вынуждены отдать приказ об аресте и наложении тяжелого штрафа. Люди легко раздражались, и было очень трудно поддерживать строгую дисциплину из-за деморализующей близости лагеря майора со всеми развлечениями в виде вина и индийских сигарет, продаваемых тайно солдатней, несмотря на строгие постановления Его Святейшества Далай ламы.
24 октября, 1927. Мокрый снег шел всю ночь, и мы были разбужены шумом, производимым монголами, которые очищали палатки от снега и разгребали пешеходные дорожки в лагере. Если нам не удастся получить достаточно зерна из Нагчу, положение животных каравана может стать критическим. Майор прибыл, чтобы записать все наши требования и прочитать нам свое письмо губернаторам Нагчу. По его словам, задержка была вызвана тем, что чиновники Нагчу получили серьезный выговор от правительства за пропуск путешественников, которые прибыли перед нами. Он посоветовал нам послать губернаторам какой-нибудь подарок, который смог бы сделать их более дружественными. Мы, соответственно, написали письмо губернаторам и сообщили им о нашем положении, о здоровье госпожи Рерих и о нашем твердом намерении достигнуть Индии самым коротким маршрутом. Письмо было послано вместе с серебряным столовым набором и полевым биноклем.
Сильные юго-западные ветры и тяжелые облака предотвратили таяние снега, и мы чувствовали большое беспокойство за наших животных, которые, как нам сообщали, ослабли в результате нескольких дней снегопадов.
25 октября 1927 г. Густой туман окутал окружающие холмы, снег прекратился к полудню, когда погода немного прояснилась. Большие стада прошли мимо нашего лагеря. Все они двигались из Нагчу на север в поисках лучших пастбищ. Говорили, что снегопады в Нагчу и на Шанг-шунгских горах были особенно сильными в этом году, и население торопливо перемещало свои стоянки и стада в район Тангла, где земля была все еще свободна от снега.
26 октября 1927 г. Устойчивый юго-западный ветер разогнал облака и туман, скрывавший горы, и мы были рады солнечному дню, потому что могли просушить палатки. Влажный снег и пронизывающий ветер особен но чувствительны на высотах. Холодный сырой воздух проникает через палатки и делает условия существования скверными. Многие члены экспедиции уже пострадали от холодов, и доктор предсказал наступление трудных времен. Работники лагеря были не достаточно внимательны ночью, и многие из них начинали коченеть.
Один из монголов, отвечающих за животных каравана, возвратился в лагерь и сообщил, что один верблюд умер, а лошади и мулы в плохом состоянии. Желательно брать в Тибет только молодых верблюдов с крепкими зубами, а не старых с изношенными, которые не способны есть короткую грубую траву Тибетского нагорья.
27 октября 1927 г. День был снова солнечный, но очень холодный, термометр показал -20 °C. Вечером прибыл посыльный из Нагчу с письмом от губернаторов, адресованным лично профессору Рериху. Губернаторы, обычно известные под составным названием Нагчу хан-нанг-ньи, благодарили нас за подарки и сообщали, что они ожидают ответ от правительства в ближайшее время. Они сами не писали правительству, так как наш случай был спровоцирован верховным комиссаром Хора, который и ответственен за задержку.
28 октября 1927 г. Тяжелые облака неслись над нами всю ночь, и утро было холодным и туманным. Чу-на-кхе представлял собой мрачную картину с белым снежным покровом и унылыми черными палатками тибетского лагеря. Лагеря кочевников опустошили эти места, и было почти невозможно найти достаточное количество топлива и корма. Майор прибыл со своими солдатами и привез провизию из Нагчу, за которую нам пришлось заплатить непомерные цены. Удалось получить четыре мешка китайской муки, один мешок грязного сахара и несколько пакетов свеч. Мы послали письмо, адресованное лично к Его Святейшеству Далай ламе. Письмо было написано по-английски, так как мы знали, что Далай лама имел личного секретаря с хорошим знанием английского, который когда-то был клерком в дарджилингском банке.
Следующий день был снова холодным, с юго-западным ветром и небольшим снегом. В течение ночи несколько волков пробовали приблизиться к лагерю, но их прогоняли наши собаки. Утром лошадь, принадлежавшая одному из милиционеров, была найдена съеденной волками. Мы обратились за разрешением стрелять в волков, но майор заявил, что это против законов Тибета, где стрельба строго запрещена.
Стаи голодных собак бродили поблизости и иногда нападали на людей. Мы приказали милиции отогнать собак камнями, но это очень мало влияло на них. Становилось опасно выходить из лагеря, и мы поставили тибетского майора в известность, что будем вынуждены рассеять стаи собак винтовочным огнем, но тибетец ответил, что это против тибетских обычаев и считается грехом. Он предлагал нам использовать сабли, как поступают местные жители. Мы последовали его совету и осторожно выносили тибетские сабли при выходе из лагеря.
Другой неприятностью были вороны, которые стаями кишели вокруг лагеря. Их нахальство было настолько велико, что они крали продовольствие из кухонной палатки и иногда даже уносили чайные чашки. Огромные птицы питались трупами животных, оставленных караванами.
Голубин пошел с смотреть животных нашего каравана и нашел их в плачевном состоянии. Лошадь, мул, и верблюд замерзли и еще шесть были близки к гибели. Грубой травы было недостаточно, а норма зерна была очень мала, чтобы дать достаточное питание животным. Лошадь или мул получали только около двух фунтов ежедневно. Верблюды не были приучены есть зерно и быстро теряли свои силы. Мы спросили у майора разрешения продать некоторых животных. Но он ответил, что не может позволить нам продавать их, пока правительство не прислало ответ. Ответ все не поступал, и ситуация принимала серьезный оборот. Здоровье нескольких членов нашей экспедиции начинало давать поводы для серьезного беспокойства. Большинство жаловались на сердечные приступы. Нам было недостаточно теплой одежды, и мы должны были купить войлок и овчины, чтобы сделать зимнюю одежду и обувь.
Впервые за двадцать два дня мы увидели чайный караван на яках, прибывающий из Цу-чуаня. Он принадлежал богатому ламе, который сам сопровождал караван верхом на маленьком черном пони. Он был очень удивлен, увидев европейский лагерь, и длительное время стоял и наблюдал за нами, пока один из милиционеров не приказал ему удалиться.
В течение последних четырех лет торговля Тибета с Монголией и Западным Китаем значительно сократилась. Караваны и паломники из Монголии прибывали только в малых количествах, и число торговцев из Синина было незначительным. Начиная с Китайской гражданской войны торговцы предпочитают морской маршрут Калькутта-Шанхай. Старые караванные пути, соединяющие Тибет с Внутренним Китаем и Монголией, теряют свою важность. Калимпонг и Калькутта — единственный выход Тибета к внешнему миру. Осень — сезон для верблюжьих караванов из Монголии. В прежние годы маршруты были насыщены, но теперь они почти полностью пустынны. Во время пересечения Тибетского нагорья мы не встретили ни одного каравана, и только несколько караванов прошли мимо нашего лагеря в Чу-на-кхе.