— Пододвинь кресло, присядь.
— Господин, уместно ли…
— Я не всегда был господином. Я был мойщиком посуды, уборщиком, поваренком — и все это под твоим началом. Ты был мне другом и наставником, ты помогал мне выжить. Неужели теперь я не могу позволить себе сидеть рядом с тобой, если мне так хочется?
Чевбет сел рядом с господином. В неровном свете огня профиль дворецкого казался отлитым из бронзы.
— Как ты думаешь, почему он не обратил тебя? — спросил Кастилос.
— Я всего лишь дворецкий, господин. У меня не было счастья, кроме как служить в этом доме.
Они долго молчали, прежде чем дворецкий решился снова нарушить тишину:
— Вы все правильно сказали девушке, господин. Она молода, глупа и считает, что вы ее оскорбили, но это не так. Человек должен заниматься тем, к чему он расположен, в этом его счастье. Вампирами же становятся те, кого страсти ведут дальше человеческих пределов. Вы были таким, господин, и он это понял. Я — нет. И эта девушка — нет.
Дрова почти выгорели, за окнами занимался рассвет, когда Кастилос встал с кресла.
— Спасибо, — сказал он, прежде чем отправиться в постель.
— Не стоит благодарности, господин.
Кастилос мог поклясться, что впервые увидел, как губы Чевбета дрогнули в улыбке.
Удар.
Еще удар.
Один за другим, с равными промежутками. Трещит дерево. Удар за ударом, неотвратимые, будто сама смерть.
Левмир открыл глаза. Еще не соображая, где он и что происходит, увидел осунувшееся лицо И. Девочка лежала с закрытыми глазами на лавке, укрытая по горло рваным одеялом. Левмир лежал на полу. Под ним оказалась соломенная подстилка, покрытая медвежьей шкурой.
Удар.
Память неохотно вышвыривала картинки минувшей ночи. Левмир вспомнил волчью драку и то, как серебристый волк превратился в И. Вспомнил, как нес ее, бесчувственную, пока не свалился от усталости.
Удар.
Левмир приподнялся на руках, осматриваясь. Маленькая комнатка с покатыми стенами. Ни одного окна. Справа — круглая дверь. Слева — застеленная, как кровать, деревянная колода. В дальнем углу коптит печурка, рядом с которой сидит великан. Таких больших людей Левмир не видел никогда. Он, казалось, мог одной ладонью раздавить голову кузнеца Балтака, который считался самым сильным в Сатвире. Саквобет же в сравнении с ним — просто щенок.
Великан поднял топор, и лезвие врезалось под углом в палку, снимая толстую стружку. Конец палки с каждым ударом все больше заострялся.
— Вода в углу, — прогудел великан, не глядя на мальчика.
Левмир перевел взгляд в другой угол и увидел кадку с лежащим рядом ковшом. Пить действительно хотелось. Он встал. Плотно пригнанные доски даже не скрипнули под его весом. Левмир зачерпнул из кадки, и не заметил, как осушил ковш. Вода оказалась теплой, но вкусной.
— Сбежал? — все так же, не поворачиваясь, спросил великан. Левмир смотрел на его огромные руки, большую голову, длинные седые волосы, прихваченные лентой и такую же седую бороду.
— Из дома сбежал? — повторил вопрос великан.
— Нет, — прошептал мальчик.
— Громче скажи.
— Нет! — На этот раз голос сломался, получился какой-то петушиный крик. Левмир покраснел от досады.
— А что тогда?
— Дом… Сожгли… — Теперь память показала остальное, и Левмир, покачнувшись, свалился на пол.
Мать, отец… Труп, упавший в колодец. Тело матери, освещенное пылающим домом предателя Саната. Голова кружилась, к горлу подступила тошнота.
— Кто? — спросил великан.
— Ва… Вампиры, — выдавил мальчик, задыхаясь. — Они пришли, и… Они всех… Санат!
— Санат? — Великан посмотрел на Левмира. У него оказались блеклые, почти бесцветные глаза. — Он жил у вас?
— Да. Он оказался вампиром. Оказывается, это теперь его деревня. А отца убили. И маму… Они все…
— Вот, значит, как, — сказал великан, возвращаясь к делу. — Выбился-таки…
Левмиру было плевать, что великан делает, о чем говорит. Перед глазами темнело от невыносимой тоски. Он обратил внимание на великана только тогда, когда тот прошел мимо и остановился у лавки. Сорвал одеяло с И.
— Что вы делаете? — спросил мальчик.
— Забью кол ей в сердце.
Великан говорил спокойным голосом, а руки поднесли к девочке заостренную палку. Одна рука, держащая топор лезвием кверху, поднялась, готовясь нанести удар.
Левмир прыгнул и повис на этой руке. Вцепился в нее зубами, заколотил ногами в ботинках по каменной спине великана. Тот обернулся, лишь удивившись этой атаке.
— Ты чего, малыш? — спросил он.
— Не трогайте ее! — заорал Левмир. — Отпусти! Убери кол, не надо!
— Это вампир. Ты разве не понял?
— Пусти ее!
— Если я не пробью колом ей сердце, она будет орать, когда я начну ее жечь, — терпеливо, словно неразумному младенцу, втолковывал великан. — Эти твари очень громко орут. И очень долго. Когда жег трех первых, чуть не оглох. С тех пор всегда сначала пробиваю сердце.
— Тогда меня вместе с ней жги! — крикнул мальчик. — И колом тоже — давай меня сначала!
На И не было одежды. Лишь три кожаных ремня перехватывали тело, удерживая на лавке. «Проснись! — мысленно взмолился Левмир. — Пожалуйста, открой глаза! Ты же вампир, ты разорвешь эти ремни, или превратишься в туман и выскользнешь!»
Великан без усилия повел рукой, и Левмир упал на медвежью шкуру, громко застонав от удара. Внутренности чуть не вылетели через рот — так ему показалось. Но через мгновение снова на ногах, снова бросился на великана. Тот отступил. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Левмир нагнулся, поднял драную тряпку, которую отбросил великан, и снова накрыл И.
— Да что с тобой такое, малыш? — все таким же бесстрастным голосом спросил великан. — Она сожгла твой дом, убила твоих родителей…
— Это была не она! — крикнул Левмир.
— Прекрати орать, иначе я действительно начну с тебя. Ты же сказал, что их убили вампиры.
— Да. Но не она. Она спасла меня, понимаешь? Меня ведь тоже должны были убить, а она меня спасла! — Он говорил, и, слыша свои слова, понимал их. Слышал, и не мог сдержать слез. — Она меня спасла, а я накричал на нее за то, что она не спасла всю деревню. Она хотела дружить со мной, а я оттолкнул ее и бежал. А она все равно шла за мной, и дралась с волком, чтобы снова меня спасти.
Левмир рыдал, глотая окончания слов. Его трясло, и он попытался схватиться за скамейку, на которой лежала И. Пальцы сомкнулись на ее запястье, Левмир сжал его, не обращая внимания на холод кожи. Рука дрогнула в ответ.
Великан переводил взгляд с Левмира на девочку и обратно. Как будто размышлял о чем-то. Резким движением отбросил топор, и острое лезвие вонзилось в полено возле печки.
— Защищаешь свою женщину, — сказал он. — Вот, значит, как.
— Просто отпустите нас, — взмолился Левмир.
— И куда вы пойдете? Назад в деревню, где тебя убьют ее сородичи? Или к ней домой, где тебя убьют ее сородичи? Или в соседнюю деревню, где слух о ней разлетится за день, а потом тебя убьют ее сородичи? Или ты намерен ползать перед ней на коленях, вымаливая бессмертие?
— Ни за что! — вырвалось у Левмира. Не зная, почему, он твердо понял в этот миг, что никогда не возьмет у И этот дар.
— А вот теперь ты мне нравишься, малыш. Что-то там у тебя в голове происходит, что-то крутится. Ладно, я подожду. Я буду спокойно смотреть, как все пойдет. Времени до вечера много.
— До вечера?
— Да, до вечера. Нам нужно решить, как мы поступим. Потому что с заходом солнца она сможет бежать. Не раньше. Днем эти мрази остаются в той форме, в какой их застает солнце. Ты голоден?
Левмир сглотнул слюну, желудок заурчал. Великан кивнул и направился к печке. По комнате разлетелся вкуснейший аромат.
— Держи, стола у меня нет. Так что осторожно, не разлей. Горячо.
Левмир принял из рук великана глиняную миску с вареным мясом. В бульоне плавали еще какие-то травки и коренья, почти не рубленые. Обжигаясь, перехватывая миску из руки в руку и то и дело роняя деревянную ложку, Левмир с аппетитом съел предложенное кушанье и подумал, что отродясь не пробовал ничего вкуснее. Великан ел неторопливо, держа горячую миску одной рукой. Покончив с обедом, забрал посуду у Левмира, сложил возле двери.
— Потом пойдешь к ручью и помоешь, — сказал великан.
Левмир кивнул.
— Теперь буди свою женщину.
Мальчик покраснел.
— Она не моя…
— Тогда не возражаешь, если я ее возьму?
Левмир замер. Дыхание перехватило от услышанного. Вот так просто и нагло… А он ничего не сможет сделать.
— Нет. Она моя.
— Тогда разбуди ее.
Веки девочки опущены, но ресницы трепещут. Как будто И пыталась вернуться в явь, но никак не могла. Левмир склонился над ней, погладил по щеке. Девочка не реагировала.
— Проснись, — сказал на ухо. — Проснись, И! Это я, Левмир.
Губы шевельнулись, и Левмир услышал едва различимые слова:
— Не… Бросай… Меня…
— Не брошу. Я здесь. Проснись, пожалуйста, ты нужна мне.
Глаза распахнулись, и Левмир с криком отпрянул. Великан тут же оказался рядом.
— В чем дело?
Левмир дрожащей рукой указал на лицо И. Ее глаза будто залило черной краской, только радужки, прежде изумрудно-зеленые, теперь пылали красным огнем.
— Что, никогда не видел ее такой? — улыбнулся великан. — Это нормально для кровососов. Твоя женщина хочет жрать. Накорми ее, будь добр. Такова обязанность мужчины.
Великан, посмеиваясь, отошел обратно к печке и сел на колоду, подперев рукой подбородок.
Левмир приблизился к И. Девочка натянула прочные ремни, пытаясь сесть, но не смогла и со стоном повалилась обратно. Веки опустились.
— Не смотри, — хрипло сказала она.
— Как ты? — шепотом спросил Левмир. Сердце колотилось все сильнее и сильнее. Он не мог заставить себя подойти ближе, чем на расстояние вытянутой руки.
— Плохо, — отозвалась И. — Не могу вернуться. Больно.
Она с трудом выплевывала слова, извиваясь под жалким одеялом. Левмир взглянул на золотые и серебряные пряди волос, и чуть не заплакал. Грязные, перепутанные космы — вот все, что осталось от былой красоты.