— Кто именно?
— Не знаю точно, но говорят, что все. Кроме Кастилоса.
— Все…
Король прошелся по залу. Руки уперты в бока — жест, доставшийся по наследству принцессе Ирабиль. Командир гвардии видел перед собой того самого Эмариса, который огнем и мечом выстроил современный мир.
— Ваше величество, — сказал он негромко, и тут же, словно извиняясь, добавил:
— Эмарис… Мы должны принять меры.
Король остановился возле Восточной галереи, тонущей во мраке. Взгляд его стремился туда, будто надеясь увидеть восходящее солнце.
— Принять меры… Какие меры ты предлагаешь мне принять, Рамокс? Перебить всех лордов до единого? А потом — держать ответ перед графьями? Все ради того, чтобы обеспечить себе еще несколько столетий спокойного сидения во дворце. Не слишком ли дорогая цена? Когда на тебя идет стадо, ты можешь убить многих, прежде чем тебя затопчут. Но если исход все равно известен, зачем умножать зло? Пусть стадо идет.
Рамокс сделал шаг вперед, глаза вспыхнули.
— Эмарис! — вскричал он. — Что ты говоришь? Я присягнул на верность тебе, самому сильному, самому мудрому, лучшему правителю, какого только можно представить. Неужели ты хочешь, чтобы я теперь прислуживал Эрлоту?
Король Эмарис покачал головой. Слова давались нелегко, но он произносил их, будто отрывая куски от бессмертной души:
— Лучший правитель, говоришь ты? Но для кого? Я рад, что ты меня таким считаешь, но как насчет лордов? Как мы с тобой можем судить, что хорошо для всех, если зреет восстание? За эти тысячи лет жизнь ушла вперед, а я остался там. У берегов Алой Реки, которой ни один из нас не помнит. Время пришло, Рамокс. Как солнце восходит и заходит, так и мое правление прошло путь от начала до конца. Я сделал все, что мог ради страны, и мне не в чем себя упрекнуть.
— В вас говорит слабость, — скрипнул зубами Рамокс.
— Не слабость — усталость. Я устал, и очень давно. Мне некуда расти дальше, и я вечность готов употребить на то, чтобы стать другим. Рамокс! Ты можешь себе представить, сколько всего сокрыто в этом мире? Несметные богатства, невероятные знания, которые только и ждут, чтобы их постигли. Мы же забили себя в рамки ролей, которые были нужны тысячелетия назад! Я повзрослел, возмужал и состарился на этом посту. Знаешь, сколько раз я помышлял о смерти? Об этом проклятии людей! Такие мечты не должны посещать вампира. Алая Река течет. Все меняется, оставаясь неизменным. Пусть на мое место придут другие — те, кто жаждет власти. Мне же нечего больше сказать в оправдание своего титула.
— Даже если на вашем месте окажется Эрлот? — возмутился Рамокс. — Он ведь устроит хаос!
Эмарис дернул плечом, будто услышал нечто, незаслуживающее внимания.
— Хаос — лишь необходимый этап становления порядка. Рано или поздно все придет к равновесию. Возможно, при Эрлоте, а возможно — при ком-нибудь другом. Тем мы и отличаемся от людей, что можем заглянуть далеко вперед.
— Может случиться так, что заглядывать станет некуда.
— Мне пора перебираться в крепость, — молвил король. — Я хочу, чтобы ты усилил охрану Храма.
— Но, ваше…
— Я пока еще король. Такова моя воля. Как бы все ни повернулось, я хочу, чтобы Храм оставался тем, что он есть. Никто, кроме меня и моей дочери не должен ступать внутрь.
— Да, ваше величество.
— Завтра я хочу видеть Эрлота в крепости, мне нужно поговорить с ним. Прости, что утруждаю тебя, но мне хочется выбросить эту историю из головы как можно скорее.
— Я все устрою, ваше величество.
— А теперь слушай, как все произойдет, и как должен будешь вести себя ты.
Король вдохнул и, превратившись в старого человека с грустными глазами, зашептал на ухо Рамоксу последние распоряжения.
После ссоры Ратканон будто постарел. Не казался таким огромным — со сгорбленной спиной, с поникшими плечами, просиживал в землянке целые дни, что-то мастеря из оленьей шкуры. Раздобыв где-то ножницы и нитки с иголками, горбился при свете огня, шил, выкраивал.
— Ты что делаешь? — спросила как-то И.
— А не видишь? Шью, — отозвался Ратканон.
Тон подразумевал другое: не лезь. Но И пропустила мимо ушей намек.
— Чего шьешь? Может, помогу?
— А ты умеешь?
— Не знаю…
— Вот и сиди на лавке, пока ужинать не позвали.
— Надоело уже сидеть! — ворчала И, пристраиваясь на лавку. — Да и кто меня звать-то будет? Готовлю я.
Несколько дней назад выпал снег, да так обильно, что в первый день с трудом отворили дверь. Левмир еще раз ходил с Ратканоном на охоту, а потом великан махнул рукой:
— Сиди уж дома. Заболеешь — как тебя лечить будем?
Левмир остался. Раньше начал бы спорить, рваться в помощники, но теперь понимал: болезнь принесет столько проблем, что никакая помощь того не стоит. Иногда он все же выходил, побродить около землянки. Порой компанию составляла И. Левмир носил ее на руках, пока девочка не начинала дрожать, либо садил на пенек, отряхнув его от снега.
Как-то раз Левмир, вспомнив утерянное детство, скатал снежок и легонько запустил им в сидящую на пне девочку. Она вздрогнула, снег красиво рассыпался по злато-серебряным волосам.
— Ты чего? — крикнула И, не зная, обижаться ей или смеяться.
Левмир скатал еще один снежок…
Вскоре на крики и смех выбрался из землянки Ратканон. Долго, улыбаясь, смотрел, как дети бегают друг за другом, бросаясь снежками, толкаются и падают в сугробы. Случайно оказавшись рядом, Левмир заметил, как по щеке великана скатилась слеза.
— Ну хватит! — сказал Ратканон. — Идем внутрь. Принцессу застудишь.
И хохотала над новым прозвищем и не хотела возвращаться домой.
Как-то раз Левмир спросил ее:
— Ты не скучаешь?
Ночь, темно и тихо, где-то далеко тлеют угли в печи, да сопит чуть слышно во сне Ратканон. И ответила не сразу, хотя поняла, о чем говорит мальчик. Они лежали на мягкой медвежьей шкуре, обнявшись, как привыкли засыпать.
— Немножко. По отцу, — сказала она.
— Скажи, почему ты со мной осталась?
— А как иначе?
Левмир не понял ответа. Девочка тоже долго не могла найти нужных слов, потом сказала, как есть:
— Если даешь человеку новую жизнь, должен о нем заботиться. У нас такие правила.
— Так ведь это если бы ты меня вампиром сделала.
— Может, и так. Но ведь я изменила твою жизнь. Значит, забочусь.
— И все? Только поэтому?
— Нет, конечно. Просто мне с тобой хорошо жить.
Левмир открыл рот, чтобы высказать те горькие мысли, которые его посетили, но осекся. Он хотел упрекнуть И, что она так относится к нему, думая лишь о своих удовольствиях, да о вампирских законах. Почти сказал, но подумал: а что еще должно быть? Если тебе хорошо с человеком, и ты о нем заботишься — можно ли хотеть большего?
Все-таки, не выдержав, спросил, благодаря темноту, что не видно покрасневших щек:
— А ты меня любишь?
И вздрогнула. От неожиданности ответ прозвучал громко, так, что дыхание Ратканона сбилось на мгновение:
— Конечно!
Левмир почувствовал, как странная теплая масса под названием «счастье» заполняет его с ног до головы. Он крепче прижался к своей принцессе. Ухо щекотнул вопрос:
— А ты меня?
— Очень люблю.
Он поцеловал ее в щеку, а потом И подставила губы. Все было так странно и сказочно, в затерянной посреди густого леса землянке…
Утром великан разбудил детей громовым голосом:
— А ну-ка подъем, ночью наобнимаетесь!
Когда Левмир, протирая глаза, встал, Ратканон тут же отвесил ему легкий подзатыльник и велел разжигать печь.
— Да смотри, не оборачивайся, — добавил он. — Обернешься — ослепнешь. А ты, принцесса, поди сюда.
Укладывая в печку дрова, Левмир сам сгорал от любопытства. Особенно после того, как услышал восторженный возглас И. Огниво плевалось искрами, наконец, огонек затеплился на кусочке коры. Левмир торопливо раздул его и замер в ожидании.
— Смотри, какая красота! — воскликнула И.
Великан сказал:
— Можно, оборачивайся.
Левмир не узнал И. Вместо мешковатого платья на ней кожаные штаны и куртка, великолепно облегающие тело. На ногах — изящные сапожки. Девочка будто сразу стала выше, стройнее. Но главное — как сияли ее глаза!
— Красота? — крикнула и, смеясь, крутнулась на одной ноге.
— Ты будто Эмкири-охотница! — вырвалось у Левмира.
— Кто это?
— Из сказки. У нас была книжка, мне мама иногда читала.
Впервые за долгое время, произнеся слово «мама», Левмир не почувствовал ничего, даже не заметил, что сказал.
И прыгнула на великана, тот чуть не упал от неожиданности, когда на шее повис маленький, но такой счастливый груз.
— Спасибо! — взвзвизгнула И.
Великан осторожно приобнял девочку и, улыбаясь, сказал:
— Да не за что, принцесса. Не ждал, что так обрадуешься. Ты это… За цепь прости уж…
— Е-рун-да! — пропела И, спрыгивая с великана. — Я теперь гулять могу! Левмир, пошли скорее!
— А… — Мальчик поглядел на печь и сглотнул слюну, но И бесцеремонно схватила его за руку.
— Пошли! Потом поешь, надоел!
Впервые они вместе по-настоящему гуляли при свете дня. Бегали по лесу, догоняя друг друга, играли в прятки среди деревьев, катались в снегу, пока оба не замерзли и не проголодались.
Древние каменные стены дышали могуществом, бойницы башен хищно щурились на одинокую черную фигуру. Лорд Эрлот идет по свежему снегу, длинные волосы и плащ вьются на ветру, а на бледном лице — улыбка. Мост, перекинутый через опоясывающий крепость ров, задрожал под шагами Эрлота.
Стражники ворот проводили лорда взглядами, прежде чем вновь застыть без движения. Миновав внутренний двор, Эрлот подошел к центральной башне. Двери разверзлись, и вампир скользнул в полумрак, разгоняемый висящими на стенах светильниками. Взгляд метнулся влево — там закрытая дверь тронного зала. Справа — обеденный зал, с большим столом посередине. Пылает камин, с трудом отапливая каменную громаду.