Так просто прекратить все. Достаточно лишь остановить сердце и никогда не запускать его вновь. Ты исчезнешь, я останусь. Но зачем, для чего мне оставаться? Я ведь ничего никогда не умела, кроме как грезить наяву о волшебных мирах, представлять сказочных существ. Ты прочтешь об этом, если захочешь, в моих стихах. Я пишу их каждый день — для тебя. Иногда мне больно, иногда — весело. Я радуюсь, что после меня останешься ты. Я слышала, чувствовала тебя, как ты рвалась откуда-то извне, с той стороны Алой Реки. Как будто лучшая часть меня хотела вырваться на свободу, хотела жить, страдать и любить так, как никогда бы не смогла я. И однажды я уступила. Во мне зародилась жизнь, наполнила меня неведомым прежде восторгом».
Арека швырнула листок обратно, захлопнула ящик. Щеки пылали, зубы скрипели.
— Да что бы вы все понимали в любви! — прошипела девушка.
Кто-то откашлялся. Подпрыгнув на месте, Арека метнула гневный взор в сторону двери. Там стоял Лэквир, а с ним какая-то старуха. Со спокойным интересом она смотрела на Ареку.
— Что нужно? — крикнула девушка.
— Его величество король Эрлот велел представить вам вашу служанку, — сказал Лэквир. — Это Акра. Акра, это Арека. Не буду вам мешать, если понадоблюсь — я на стройке.
Лэквир удалился. Акра вошла в комнату, поклонилась. Ее взгляд задержался на портрете.
— Знала ее? — спросила Арека, все еще кипя от раздражения.
— Конечно, госпожа, — послышался кроткий ответ. — Я ухаживала за ней с первых дней.
— А кто нарисовал портрет?
— Королева Ирабиль.
— Ты лжешь! — крикнула Арека. — Королева умерла в родах!
— Вы совершенно правы, госпожа, — снова поклонилась Акра. — Она написала портрет за неделю до родов. Она писала его по своим снам.
— Чушь!
Арека, громко топая, прошла из одного угла комнаты в другой, снова остановилась напротив портрета.
— Какая она была? Ну, говори!
— Королева?
— Да нет же, дура! Принцесса!
— Очень милое и доброе дитя. За двенадцать лет я не слышала от нее ни одного дурного слова. Она никогда не скучала, всегда училась чему-то новому. Рано начала читать — ей хотелось узнать, что писала ей мама. Зимой она часто сидела здесь, смотрела на портрет, читала стихи. Иногда засыпала на полу, держа в руках стихотворение.
Арека что есть силы ударила кулаком по комоду.
— Ты врешь! Она была избалованной дрянью, разве нет?
— Нет, госпожа. Ничего подобного за ней я не замечала. Ей с пеленок приходилось учиться тонкостям этикета. Немного повзрослев, она их возненавидела. Говорила, что этикет учит ее лгать в глаза. Но хотя и ругалась — всегда следовала правилам, потому что так хотел отец. Когда она говорила с баронами и графьями, ее речь могла показаться дерзкой, но никогда не выходила за рамки приличий.
Тяжело дыша, Арека смотрела на спокойное морщинистое лицо служанки.
— Она сдохнет сегодня! — взвизгнула. — Слышишь? Твою любимую принцессу разорвут на куски! Эта дрянь прячется в Храме, думает, что никто ее не достанет, но мой господин уже отправился туда. Еще чуть-чуть, и она умрет!
— Очень жаль, если это случится, — прозвучал бесстрастный ответ.
— Жаль?
— Да. Всегда жалко, когда умирают невинные.
— Она украла у меня счастье!
— Счастье нельзя украсть, госпожа. Выбросить — можно, украсть — нет.
Арека выскочила из комнаты, вцепившись в рукав Акры.
— Пошли!
— Слушаюсь, госпожа.
Арека вошла в спальню, достала шубу из шкафа. Акра дожидалась у порога.
Все так же, волоча служанку за собой, Арека спустилась вниз.
— Вы позволите мне надеть пальто? — спросила Акра.
— Надевай!
Выйдя на улицу, они обогнули крепость справа. Грохот молотков, пил и топоров слышался издали. Лэквир, заложив за спину руки с тетрадью, стоял чуть в стороне от стройки. Арека двинулась к нему.
— Ты! — окликнула.
Лэквир обернулся.
— Забери эту дрянь! — Арека почти швырнула Акру к ногам вампира. — Пусть строит барак вместе со всеми. А как закончит — пусть в нем сгниет!
Несколько рабочих, услышав этот вопль, остановились, провожая взглядами удаляющуюся девушку. Потом посмотрели на Акру. Лэквир махнул им, чтоб продолжали.
— Я теперь в вашем распоряжении? — спросила Акра.
— А я знаю? — огрызнулся Лэквир. — Я уже вообще ничего не знаю. Можно подумать, без того хлопот мало.
Он потер лоб рукой, потом посмотрел на опальную служанку.
— Вот что. Пройди дальше, там флигель. Впрочем, ты, наверное, знаешь.
— Конечно, — улыбнулась Акра. — Весной и летом в нем живут сторожа.
— Вот-вот, точно, — кивнул Лэквир. — Дверь открыта. Там печь и немного дров. Вечером попробую принести еды. Сиди тихо. Его величество, скорее всего, не отменит приказа этой… В общем, будешь жить в бараке, но загибаться на строительстве женщина не должна, такое мое мнение.
Акра склонила голову.
— Спасибо вам, господин.
— Я тебе не господин, — улыбнулся Лэквир. — Ступай. И надейся… На что-нибудь.
Спровадив женщину, Лэквир снова уставился на работников. Каркас растет быстро. Может, через день-два строительство закончится. Что начнется тогда?
— Эй! — заорал Лэквир, увидев, как один из шатающихся рядом баронетов попытался вцепиться в горло работнику. — Эй, ты, а ну оставь! Слышал меня? Выведешь его из строя — я тебе молоток дам, будешь колотить, пока дворец тут не построишь!
Взбешенный баронет отступил, а работники расхохотались. На лице Лэквира ни тени улыбки. Казалось, он сейчас заплачет.
Баронеты увидели черную лошадь Эрлота издалека. Командиры попытались выстроить подопечных в подобие боевого порядка, но тщетно. Победоносная армия короля Эрлота больше напоминала сброд оборванцев.
Разбивая копытами наледь, лошадь проскакала мимо баронетов. Взгляд Эрлота заставлял вампиров опускать головы.
— Ничтожества! — сорвалось первое слово с уст короля. — Кто из вас готов подохнуть?
Баронеты переглядывались, пожимая плечами.
— Вы сдохнете все до единого, если не попытаетесь хоть чему-нибудь научиться! Знаете, с кем предстоит драться?
Ответил один из командиров:
— Здесь обычная охрана Храма, да еще гвардия короля.
Эрлот подвел лошадь к нему, спешился. Удар вышел настолько быстрым, что немногие заметили блеск клинка. Покатившуюся голову увидели все.
— Он хотел сказать: гвардия Эмариса, — сказал другой командир, не отрывая взгляда от содрогающегося на земле тела.
— Разойдитесь! — велел Эрлот.
Баронеты прыснули в стороны, и Эрлот прошел через образовавшийся коридор. Храм возвышался вдали, робкие лучики солнца отскакивали от золоченых деталей орнамента, играли на разноцветных витражах. Заснеженная дорога вела к дверям Храма, вдоль нее застыли неподвижные фигуры. Еще больше таких же изваяний разбросаны вокруг. Словно черные столбики на белом снегу. Не больше сотни стражников против двух сотен баронетов.
— Когда я был молод, вампиры часто сводили счеты друг с другом, — заговорил Эрлот. — Поэтому мы учились драться. Мы делали оружие и упражнялись с ним. Тогда я был лучшим. Таким остаюсь и теперь. Но стараниями Эмариса войны ушли в прошлое. И теперь единственный воин здесь — я. Думаете, меня это радует? Нет. Это означает, что мне придется обучить часть из вас, чтобы они обучили остальных. Но как выбрать эту часть?
Эрлот повернулся к баронетам.
— Я обучу тех, кто переживет атаку.
— Да их там всего… — заговорил кто-то, но Эрлот оборвал его:
— Я не отрубаю твою тупую голову потому, что если начну — уже не остановлюсь. Так что заткнись и слушай. Вы не знаете, кто перед вами, потому что не знаете, кто такие вампиры. Испокон веков вампир — повелитель и раб одной страсти. Мы беремся за дело и доводим его до совершенства. Наша страсть ведет нас через столетия. Мы получили эту страсть от Алой Реки. Вы же ничем не отличаетесь от людей. Сколько из вас добралось хотя бы до Монолита? Сколько из вас хотя бы начали путь?
Никто не шевельнулся, но Эрлот и не ожидал.
— Мне не в чем вас винить. Люди ничего не знают о вампирах, а вы были людьми. Кого-то обратили шутки ради, кто-то вымолил себе эту честь, думая, что потом наступит блаженство. Вы не знали, что блаженство вампира — в его страсти, которой вы лишены. Но сегодня я открываю истину. Я принимаю вас и рассказываю, как обстоят дела. Там, — Эрлот махнул рукой в сторону Храма, — стоят те, кого мы называли берсерками. Те, чья страсть, по той или иной причине, затопила разум.
Эрлот продолжал, повернувшись к Храму:
— Берсерк — это высший вампир. У них нет чувств, нет страха, им неведома боль. Они будут подыхать с равнодушным выражением на лице, тогда как вы будете корчиться от боли и ужаса. Страсть тех, кто стоит перед вами — защита Храма. Они стоят здесь, упиваясь своей страстью. Неподвижные, они могут стоять так тысячелетиями, до тех пор, пока Храм не рухнет, уничтоженный временем. Им почти не нужна кровь, в них замерло все. Вот с чем придется бороться.
Эрлот опять повернулся к баронетам. На губах змеилась улыбка.
— А теперь идите. Выжившие получат урок настоящего воинского искусства. Тот, кто принесет мне златокудрую голову принцессы, получит право именоваться лордом.
Встрепенувшись, командиры закричали:
— К оружию!
Мечи, топоры, алебарды и копья высунулись вперед.
— В атаку!
Две сотни баронетов нерешительно шагнули вперед.
— Бегом! — рявкнул Эрлот.
Наступление выглядело жалко. Баронеты бежали по дороге, по снежному полю, пытаясь растянуться цепью. Эрлот качал головой, глядя на это позорище. Когда до ближайшего черного столбика осталось не больше десяти метров, он пришел в движение. Эрлот увидел, как сверкнул меч, тут же обагрившись кровью баронета. Словно воздушная волна поднялась от взмаха — сразу несколько нападавших отлетело назад. Эрлот рассмеялся. Война. Какая-никакая, а это — война! Страсть, ради которой он жил, которую таил тысячелетиями.