Левмир поставил самострел в угол, развязал мешок.
— Ты будешь есть?
Девочка мотнула головой. Легла лицом к стене. Тишина. Левмир опустился на стул. Хотелось плакать, кричать. Иногда он так и делал, но в ответ получал пустой взгляд. Что-то умирало, корчилось в судорогах за закрытой дверью, и Левмир не знал, как это спасти.
В памяти мелькали картинки. Вот И, смеясь, сидит на ветке дерева, кутаясь в покрывало. Вот они танцуют у ручья. Играют в снежки возле землянки великана. Тогда было много боли, но они смеялись. Теперь же смех ушел. Умер вместе с последними крохами тепла.
Девочка что-то пробормотала, свернулась калачиком. Сон быстро побеждал ее измученный рассудок. Левмир хотел прилечь рядом, обнять свою И. Можно даже поцеловать ее, но… Ничего не изменится.
Левмир подошел к сундуку. Крышка скрипнула. Внутри оказались свечи. Множество разных, ручной работы. Синие, белые, красные, толстые и тонкие, завитые, причудливо выгнутые. Левмир перебирал их, и вдруг лицо осветилось улыбкой. Покосившись на И, он взял топор. Тихонько открылась и закрылась дверь.
Если бы И проснулась, то, наверное, вскрикнула бы, когда в дверь просунулась елочка. Стройная лесная красавица, ростом как раз с нее. Левмир, неслышно ступая, вынес елочку на середину комнаты. Перевернул табурет. Елочка не хотела стоять внутри табурета, пришлось крест-накрест привязать ствол к ножкам.
Сквозь сон послышался шепот Левмира. Сжавшись в комок, И поморщилась. Зачем он зовет? Почему не спит? С рассветом опять идти, убеждая себя, что где-то там, далеко, течет Алая Река. Только и разговоров, что об этой Реке. Будто кроме нее в мире ничего не осталось.
Левмир потряс ее за плечо. Девочка стряхнула руку, села. Комнату заливал мягкий, трепещущий свет. Подняв глаза, И ахнула. Посреди комнаты сияет елка. Не сразу И поняла, откуда исходит сияние. Чуть ли не к каждой веточке крепилась изящная свечка. Самых разных форм и цветов свечки давали волшебный свет, по комнате плыл аромат плавящегося воска.
Левмир, сидя на полу возле кровати, смотрел на лицо подруги. Вот губы тронула улыбка, сверкнули глаза.
— Что это? — воскликнула И.
— Новый год.
— Как? Почему? — Она ничего не понимала, но не сводила глаз с елки.
Левмир рассказал про новый год. Про хороводы вокруг елок, про снежные горки и лабиринты, про то, что желания, загаданные в новогоднюю ночь, обязательно сбываются.
— Прямо сегодня — новый год? — удивлялась И.
— Пусть у нас будет сегодня.
Девочка сползла с кровати, устроилась на коленях Левмира.
— Такая красота, — прошептала. Стиснула его руки, а не пару туфель, как все последнее время.
— Загадаешь желание? — спросил Левмир.
Кивнула. Задумалась. Лицо девочки просто сияло, когда она кивнула еще раз.
— Загадала! Теперь ты.
Повернув голову, И заметила решительное, суровое выражение лица Левмира. Сказка закончилась.
— Алая Река? — спросила И.
Левмир вздохнул. И опустила голову. Встала, подошла к елке. Медленно, одну за другой принялась задувать свечи. Комната погружалась во тьму.
— Почему ты сразу не сказала, что твой отец — король?
Девочка замерла. Левмир, затаив дыхание, ждал. Он уже отчаялся подбирать ключи к внезапно появившейся двери. Осталось лишь рискнуть.
— Что это меняет? — Глухой голос и наверняка тот же безжизненный взгляд.
— Ничего. Но… Я думал, ты мне доверяешь.
Она долго молчала, будто заснула стоя. Когда заговорила, голос прозвучал страшно. Откуда-то из глубины что-то рвалось, пыталось вернуться, но долбилось в ту же запертую дверь, от которой ни у кого не было ключей.
— Ты думаешь, я рада была, что дочь короля? Никто ни разу не заговорил со мной просто так. От меня всегда чего-то хотели. Даже отец не мог быть со мной долго. Любил меня, да, но я несла ему одну боль. Знаешь, кто был моим единственным другом?
Наконец она обернулась, и Левмир увидел ее лицо, все в слезах.
— Аммит, учитель и телохранитель. Мы с ним занимались искусством трансформации. Вампир, который, может, старше моего отца, был моим единственным другом. Потому что ему ничего не нужно было.
— Но чего я мог от тебя потребовать?
— Не знаю. Я не думала об этом. Просто вдруг поняла, что у меня есть друг, которому не важно, кто мой отец. А когда ты спросил… Я испугалась. Солгала. Прости. Но почему тебе это так важно? Почему ты не можешь этого забыть даже сейчас, когда у меня нет больше отца?
Ответить Левмир не успел. Глаза И широко распахнулись. Девочка метнулась к Левмиру, схватив за шиворот, отбросила к окошку. Левмир чудом не сбил по пути елку.
— Ты что…
— Молчи!
Левмир понял, что это — не продолжение ссоры. Медленно пятясь, И не сводила глаз с двери. Через щели внутрь затекал густой туман. Взгляд Левмира заметался в поисках самострела. Оружие оказалось у двери, вне досягаемости. Переборов страх, Левмир шагнул вперед, стал вровень с И.
В темноте пылает погребальный костер. Люди, замотавшись во все мыслимое тряпье, стоят вокруг. Телеги забиты скарбом, лошади фыркают, но никто не тронется с места, пока не догорит костер. Последняя дань уважения покойным. Последние мгновения старой жизни, отмеченные сожжением тех, кто не нашел силы покинуть дом.
Мужчины хмурились, несколько женщин плакали. Притихшие дети жались к родителям. Тишину нарушал треск горящих дров. Но вот захлопали крылья. Люди принялись вертеть головами. Стая… Нет, две стаи летучих мышей влетели в освещенный огнем круг и, пометавшись, приняли вид двух мужчин. Один, тот, что постарше, отступил ближе к костру, жестом пригласив другого действовать. Тот выступил вперед. Несмотря на испуг, женщины отметили, как он красив. Волосы почти до плеч, мягкие черты лица. Он окинул взглядом собравшихся.
— Кто староста? — послышался приятный сильный голос.
Люди указали на костер. Мужчина склонил голову, не то выражая скорбь, не то — разочарование.
— Я — герцог Кастилос Вэссэлот, — заговорил он, чуть более глухо. — Вы могли обо мне слышать.
Некоторые кивали, но большей частью переглядывались и жали плечами.
— Незадолго до смерти король Эмарис поручил мне отыскать и сберечь двух детей. Сейчас им по тринадцать лет. Мальчик такого роста, — показал рукой. — Глаза необычные, желтого цвета, будто золото или янтарь. Девочка чуть ниже, глаза зеленые, волосы разного цвета — золото с серебром. Приметная пара. Не проходили они здесь?
Люди качали головами. Нет, никого не было. Никто сюда не заходит.
— Может быть, вы видели их спутника? — не сдавался Кастилос. — Огромный такой, выше меня, в плечах шире раза в два. Зовут Ратканон. Его не видели?
Тот же ответ.
Подал голос Аммит:
— Мне это уже порядком надоело. Целый месяц — одно и то же. Ты уверен, что мы ищем там, где нужно?
Кастилос отмахнулся, и Аммит со вздохом уставился в огонь. Сделал нервный жест пальцами, над костром возник пылающий дракончик. Вздох восхищения прокатился по толпе.
— Не глумитесь над покойными! — чей-то дрожащий крик. Аммит обернулся и увидел девушку лет семнадцати. От нее отступились, полагая, что расплата за дерзость окажется скорой и страшной.
— Извини, — улыбнулся ей Аммит и щелчком пальцев отправил дракона в небытие. — Продолжай, Кас.
— Еще раз так меня назовешь — убью, — тихо сказал Кастилос, прежде чем обратиться к деревенским:
— Я знаю, что Эрлот собирает деревенских в города. Вы знаете, какая жизнь ждет вас там?
Они не знали.
— Вы будете жить в загонах, как скот, по первому требованию подставляя шеи баронетам. Те, кому повезет больше, станут фаворитами — великая честь стоять на коленях рядом с хозяином и служить пищей лишь ему. Такой жизни вам хочется? Такую судьбу уготовите вы своим детям? Жрать брошенный на землю хлеб, спариваться по приказу?
Аммит посмотрел на лица людей. Те прятали глаза, переминались с ноги на ногу.
— А что поделать? — неуверенно начал один, молодой мужчина в толстенном тулупе, надетом поверх уймы рубашек и кофт. Руки не прижимались к бокам, и выглядел он так, будто собирался всех обнять. — Донаций больше не будет, денег не заработать толком. Да и то — сами не уйдем, так вампиры придут, угонят силой.
— А ты что — корова, чтобы тебя силой угонять? — обратился к нему Кастилос.
— Не драться же с ними…
— Почему?
— Убьют ведь…
— Лучше так, в загоне? Смотреть в глаза жене, когда баронеты будут рвать ее плоть и обливаться кровью?
Вперед выскочила женщина — видно, жена притихшего обладателя тулупа.
— А тебе-то что? — заорала она. — Ты нас, что ли, содержать будешь? Ты от остальных защитишь?
Симпатии толпы на стороне женщины. Люди кивали, со всех сторон раздавалось одобрительное ворчание. Почувствовав поддержку, женщина еще больше осмелела:
— Стоишь, такой красивый, речи двигаешь! А чего же ты короля-то своего спасти не сумел? Видать, кто сильнее — у того и власть! А нас-то на что подбить хочешь? Мы-то не улетим, как ты! Да, пойдем и будем в загонах жить. И шею подставлять, и хлеб с земли жрать станем. Нехай, и к такому привыкнем. Что? Не нравимся? Ну так возьми и убей всех, ты же сильный — с людьми драться!
Кастилос смотрел на перекошенное от ярости лицо женщины и с трудом сдерживался. Убить всех казалось благом. С жизнью они распрощались, а умерев, хоть лишат эрлотову клику крови.
Повернувшись к Аммиту, Кастилос кивнул. Аммит взмахнул руками. Струи огня рванулись во все стороны, ударили по крышам, пробежали по заботливо прикрытым ставням. Деревенька запылала. В панике люди кричали, кидались к повозкам. Одни падали — их топтали другие.
— Гори, прежняя жизнь! — провозгласил Аммит. — Пылай, обращайся в пепел! Никто не отдаст за тебя ни капли крови, но всю ее отдадут даром тем, кого ненавидят! Бегите, люди! Спасайтесь!
Лошади понесли. Кого-то забыли. Несчастные с воплями бежали вслед за повозками. Деревня опустела. Лишь трое тех, кто не хотел меняться, догорали в большом костре. Быть может, они бы откликнулись.