На лицо И упала тень. Сардат смотрел, как девочка терзает ромашку.
— Чего тебе? — нахмурилась И.
— Любуюсь, — ухмыльнулся Сардат.
— Нечего мной любоваться. Я обычная.
Смех Сардата окончательно смутил И.
— Ты-то обычная? Хотел бы я тогда на необычных поглядеть!
И покраснела. Пальцы вырвали оставшиеся лепестки, получилось, что «Любит».
— А все же, почему он? — Сардат не сводил с девочки глаз.
— Мало получил тогда? — нахмурилась.
— Мы ведь просто разговариваем. Бить меня можно бесконечно. Мне, знаешь, и похуже доставалось, покуда отец жив был. Ты просто объясни, чем я плох? Что у него есть такое, чего нет у меня?
И задумалась, скручивая стебель ромашки в колесико. Губы тронула улыбка.
— Просто в глазах у него — солнце! А у тебя — земля.
Сардат принял игру:
— А у тебя глаза цвета свежей травы.
— Ну и что же?
— Трава-то на земле завсегда растет.
— Может, и растет. А тянется-то к солнцу!
— Так ведь не достать.
— А это смотря как стараться.
— Сожжет!
— Согреет!
Скрипнула дверь. Спорщики повернулись к Левмиру.
— Ну чего там? — крикнул Сардат.
Левмир подошел к И.
— Он хочет говорить с тобой.
— Да ни за что! — вырвалось у Сардата. — Рехнулся? Пустить туда ее одну?
— Я пойду, — подскочила И. Левмир кивнул, но Сардат заступил дорогу.
— Не вздумай!
И хлопнула его по плечу, прошмыгнула мимо.
— Найди мне пока новую ромашку! — крикнула, не оборачиваясь.
Любит? Не любит? Как можно думать о подобных вещах? И вспомнила, как когда-то, в прошлой жизни, Левмир спросил, любит ли она его. Вспомнила и ответ: «Конечно!» Удивилась тогда. Неужели можно усомниться, не понять такого? Неужели где-то есть люди, которые врут, что любят? Да, именно люди. Потому что вампирам не свойственно любить. Их сердца не трепещут, их кровь не горит. Но если разжечь этот огонь, потушить его не сможет никто. Лишь в человеческом языке существует страшное, непонятное, холодное слово «разлюбить».
И остановилась, касаясь ручки двери. Там, за дверью, искалеченный вампир ждет ее. Почему же в голове крутятся такие мысли? Почему нет даже легкого страха? Почему сразу побежала? Ответ пришел: потому что он так сказал. Левмир не заставил бы ее войти внутрь без нужды. А раз так — значит, надо, вот и все.
Дрожь пробежала по телу. Крепко зажмурившись, И попыталась найти в глубине души ту гордую принцессу, что топала ножкой на Левмира и кричала, что он должен слушаться. Исчезла, не оставив следа. Растаяла вместе с границей между «я» и «он». Ирабиль вошла в полумрак кузни, твердо зная, почему не боится: она не одна.
Рогид смотрел на нее, трясясь от боли. И прикусила губу — надо быть сильной! Несколько шагов, и вот она стоит напротив пленного.
— Значит, дочь Эмариса? — раздалось шипение. — Что тебя занесло в такую даль?
— Ты об этом хотел говорить? — И сложила руки на груди.
— Да, об этом. Хочу знать, почему принцесса бежит на край света. Почему живет среди людей, как равная. Мне не так много осталось — вы ведь не рискнете дождаться заката? — так почему бы и не рассказать? Я никому не выдам твой секрет, малышка.
Принцесса посмотрела по сторонам. Нашла табуреточку, села, сложив руки на коленях.
— Нет никакого секрета. Я бежала, чтобы спасти любимого. Потом узнала, что отца убили, и возвращаться стало некуда.
— Но так далеко… Зачем?
— Мы идем к Алой Реке.
— Зачем?
— Ты правда не понимаешь?
Голова вампира мотнулась из стороны в сторону, как у сломанной куклы. Отвернувшись, И вздохнула:
— Левмир всякое говорит. Говорит, что хочет стать сильным, чтобы защищать меня. Или что хочет отомстить за смерть родителей. Только это неправда. Он просто должен стать вечным, чтобы никогда не расстаться со мной. Понимаешь?
— Наверное, — прошептал Рогид. — Я мог бы дать ему свою кровь. Это решит проблему?
И улыбнулась, закрыв глаза.
— Нет, не решит. Он не поднимет подачки, иначе я бы его не любила. Дары ему тоже не нужны. Пока есть вдали призрак Алой Реки — мы будем идти. Может, это и есть жизнь. Может, так и выглядит счастье. Просто идти вместе, пока держат ноги. А потом — ползти. Вместе.
— Хочешь сказать, ты не вольешь ему в рот своей крови, когда придет последний миг?
Из-под опущенных век девочки показались слезинки.
— Я не знаю. Не спрашивай о том, о чем сама себя спрашивать боюсь.
— Ни один человек не добирался до Алой Реки…
— Я знаю! — вскричала И, срываясь с места. — Знаю, знаю, знаю! Чего ты от меня хочешь? Что мне сказать? Что когда он умрет, я дотащу его до Алой Реки и буду молиться на берегу, пока она не пересохнет? Ну вот, сказала! Доволен? Рад?
Услышав ответ, она не поверила ушам.
— Да, — выдохнул вампир. — Я рад, что вы существуете. Ты хоть понимаешь, кто вы такие?
Отерев рукавом глаза, И мотнула головой.
— Вы — сказка этого дрянного мира, — заговорил Рогид окрепшим голосом. — Вы — легенда, которую будут пересказывать люди и через тысячу лет. Дочь короля вампиров и деревенский парнишка, рука об руку идущие к мечте. Каждый ваш шаг сотрясает землю, рушит твердыню Эрлота. Представь, что вам удалось. И вы вернетесь. И все об этом узнают. Что тогда? Я вижу огонь, что загорится в глазах каждого человека. Я вижу сотни кулаков, взметнувшихся в воздух. Я вижу страх и растерянность на лицах вампиров. Вы двое — вы перевернете мир. После вас ему не стать прежним. Да умри вы оба на этом пути, про вас все равно сложат легенды! Я рад. Теперь я рад умереть, зная, что существует… немыслимое.
— Тебе не обязательно умирать, — прошептала И, ошеломленная речью вампира. — Мы могли бы…
— Избавь! — поморщился пленник. — Я не найду в себе сил стать рядом с вами. А против вас идти не захочу.
— Неужели можно лишь за или против?
— Когда вы вернетесь, других вариантов не будет. А теперь спрашивай. Я отвечу на все вопросы и приму смерть от того, кто достоин забрать мою жизнь.
Никогда еще жители поселка, собравшись вместе, не хранили столь жуткое молчание. На каждом лице — печать страха. В глазах — недоумение. На помосте, с которого Сардат обычно раздавал указания работникам или давал разносы провинившимся, стояли трое. В середине — И, с покрасневшими от слез глазами. К ней стремились все взгляды, ее словам внимали. Слева от девушки понурился Сардат, справа разглядывал обожженные ладони Левмир.
— Король Эрлот объявил конец эпохи людей! — дрожал тонкий голосок. — Он отменил донации, теперь… Теперь вампиры пьют кровь из горла каждого, кого пожелают. Людей собирают в городах. Держат в загонах и бараках. Деревни уничтожают. Оставляют лишь немного — чтобы было, чем кормить людей. Но и это ненадолго. В Кармаигсе их кормят…
Не смогла договорить — задохнулась от плача. Вперед шагнул Левмир. Его рука легла на плечо И.
— Людей кормят человечиной, — зазвучал хриплый голос. — Почти во всех городах сейчас творится одно и то же.
— Нам-то что? — выкрикнули из толпы. — Этих, деревенских, вечно доили, кто во что горазд. Поезд-то чего задерживается?
Пришел черед Сардата сделать шаг.
— Ты тупой? — крикнул, найдя взглядом возмущающегося. — Не слышал, что тебе рассказывают? Людей собрали в отстойники и кормят дерьмом. Они не покупают и не продают. Монеты больше не нужны. У вампиров одна ценность — кровь. А золото теперь вообще ничего не стоит. Поезд не задерживается, он просто не придет. И не надо мне тут сопли размазывать, не надо кричать, насколько все плохо. Даю время до рассвета. Подумайте, поговорите. Утром собираемся здесь же и решаем, как быть дальше. Если кто-то захочет покончить с собой, навалив полные штаны — сделайте это подальше. У тех, кто еще способен расправить плечи, будет полно забот, помимо того чтобы выносить ваши смердящие трупы. Все. Разошлись.
Безрадостно, тихо прошел ужин. Дорла плакала в углу, вытирая слезы платочком, остальные пытались есть. Проглотив несколько ложек супа, большей частью состоящего из воды, И отвернулась. Задрожали худенькие плечи. Сардат хмурился, глядя, как Левмир гладит девушку по спине, пытаясь утешить.
— Хотите идти — идите сейчас, — сказал командир.
И покосилась на него, Левмир покачал головой.
— Сейчас я могу дать пару лошадей, — продолжал Сардат. — Что будет завтра — не знаю. Если решим уходить, народ станет против — каждая лошадь на счету. Спасибо вам за все. Большего я сделать не смогу.
— Мы остаемся, — сказал Левмир. — По-крайней мере, пока.
И шмыгнула носом, кивнула. Сардат стиснул зубы.
— Что вы этим докажете? — чуть не закричал. — Поможете доесть остатки жратвы?
Левмир толкнул по столу тарелку.
— Забери. Обойдемся.
— Да я тебе сейчас…
Сардат вскочил, навстречу поднялся Левмир. Стол отлетел в сторону под испуганный возглас Дорлы. Между готовыми сцепиться парнями метнулась И.
— Перестаньте! — закричала девушка. — Левмир, сядь! А ты чего взъелся? Можно подумать, еды пожалел.
— Вас, дураков, пожалел! — прорычал Сардат, но кулаки опустил. — На лошадях хоть сколько-нибудь проедете, и на том спасибо. А так… Ну уйдем мы отсюда, пойдете вы пешком сразу. Кому легче-то будет? Чего вам ждать? Ну?
Левмир сидел, обхватив голову руками. Когда заговорил, голос доносился будто из глубокой ямы:
— Я поклялся больше никогда не бежать. Хватит. Не знаю, чем мы сумеем помочь, но не уйдем отсюда, пока поселок не опустеет. Не теперь. Я чувствую то же, что тогда, в деревне. То же, что в землянке. Я чувствую страх, который гонит прочь. Но в страхе не дойти до Алой Реки. Здесь что-то ждет нас. Зачем-то Алая Река привела нас сюда. Будет еще какое-то испытание, последнее, после которого откроется путь. Не спрашивай, откуда я знаю. Просто знаю и все.
Помолчал, глубоко дыша. Солнечные глаза уставились на Сардата.
— Прости, что оскорбил тебя.
Сардат взмахнул рукой.
— Ладно. Ты прости. На мне вины больше.