Горошин, стрижа ушами, обернулся. Булдаков достал из кармана резиновый эспандер и, глядя прямо в глаза замполиту, с наслаждением порвал на мелкие кусочки. Тот, сглотнув слюну, отвернулся. Из вертолетов стали выходить люди: пятнистые и в доспехах цвета «металлик».
— Нужно будет им на спины мишени прицепить, на всякий случай, — добродушно заметил Олег Палыч.
— Будь моя воля, я бы сейчас же вздернул на виселице этих прародителей фашизма! — отозвался Горошин.
— Ты, Петро, сам как фашист, — пристыдил замполита Локтев, — правду моя бабушка говорила: чем гуманнее профессия, тем кровожаднее натура.
— Все равно, не нравятся они мне! — гнул свою линию Горошин.
— Ты, замполит, тоже много кому не нравишься, — прогундосил Булдаков, — а еще живой. Парадокс!
Подошел Волков.
— Товарищ майор, гости доставлены! Подозреваю, что хотят по-маленькому и жрать.
— Те, кто хотел, давно сходил, лейтенант! — сказал Булдаков, тыча пальцем в одного из «братьев», у которого капало с доспехов, — загони их на ПТО обмыться, и не мешкая за стол. В столовой женщины шикарный завтрак соорудили, чтоб я так жил!
— Пшена им, тварям! — закачал головой Горошин, — или перловки. Они на нас войной, а мы им — шведский стол!
— Слышь, Иваныч, может тебе дать Ми-24 и на Берлин?
— Мариенбург у них сейчас за столицу, — встрял в разговор Климов, — я бы, ради прикола, слетал поглядеть на это диво.
— Ты, Валера, уже один раз полетал. Нешто опять потянуло? — ехидно посмеиваясь спросил Локтев.
Все заржали, вспомнив историю трехлетней давности. Сам Климов смеялся громче всех. Три года назад Валерий Андреевич во время очередного отпуска заехал погостить на недельку к старшему брату в город Минск. Брат работал в аварийной службе энергосетей, и однажды взял его с собой на дежурство. Непосредственно перед окончанием смены он задумал поразить «человека в сапогах» окончательно и бесповоротно.
Они вдвоем с напарником уговорили Валерия Андреевича залезть на вышку «аварийки». Водитель поднял их на пятнадцатиметровую высоту.
— Опа! — произнес брат с видом шарлатана-фокусника, и сдернул с ящика, стоявшего в углу, брезентовую хламиду. В ящике оказалось около десятка «фаустов» чернила.
— Ого! — присвистнул младший, обожавший подобные сюрпризы.
— Гы! — довольно заулыбался щербатым ртом напарник и привычным жестом достал из сапога нож.
Пили не закусывая, в лучших традициях бомжей Нечерноземья.
— Хорошее пойло! — сказал напарник, прикончив первую бутылку и распечатывая пачку «Беломора».
— Хорошо сидим! — блаженно улыбаясь заметил старшой после второй.
— Пойду отолью, — сказал Валерий Андреевич после третьей. Он отстегнул предохранительную цепь и пошел по своим делам.
— Что-то его давно нету, — промолвил напарник, с тоской глядя на оставшуюся бутылку.
— Разливай! — молвил старший Климов, — трое одного не ждут.
— Как трое? — испуганно икнул приятель, — кто трое?
— А она, — братец погладил последнюю емкость по стеклянному боку, — она-то ждет не дождется, пока мы ее прикончим!
— Как так, не дождется! А ну, разливай!
Бутылка была распита и выброшена.
— Схожу погляжу, что там с ним, — пробормотал старший брат, едва ворочая языком, — может ширинку застегнуть не может…
Проделав тот же набор движений, что и Валерий Андреевич двадцатью минутами раньше, брат исчез из поля зрения напарника. Тот в течение получаса смотрел в проплывающие облака, затем его лицо перекосилось от страха. Он вскочил на ноги и посмотрел вниз — на зеленой мураве живописно распластались тела обоих братьев. Где-то вдалеке уже надрывно выла сирена «скорой помощи».
Младший брат ночью бежал из Первой клинической. Похмелье давило ему на голову, и он в поисках «ночника» прочесывал городские кварталы. Универсам «Пауночны» раскрыл ему свои объятия, и Валерий Андреевич, опохмелившись, побрел к порту приписки — на квартиру брата, надеясь застать его в добром здравии. Но тот получил ушиб позвоночника и ему пришлось два месяца проваляться на больничной койке.
Каким— то образом об этой истории стало известно в части. Неумолимый Булдаков в торжественной обстановке прицепил на грудь Климова значок десантника-парашютиста третьего класса. Бывший командир базы поддержал почин Булдакова и придал получению этой награды необходимый минимум официальности: дыхнул на печать базы и штампанул в нужном месте военного билета.
Сейчас Валерий Андреевич исподлобья поглядывал на всех и изображал невинно оскорбленного.
— Пойдем в столовую, — сказал Локтев, — запахи, доносящиеся оттуда могут свалить с ног любого вегетарианца. А я не таков, я жрать хочу.
— Аналогично! — поддакнул Булдаков.
В столовой царили вакханалия и чревоугодие. На столах было все, что только пожелала бы душа среднеевропейского гурмана двадцатого века: свиные окорока, засоленные и закопченные колбасы, фаршированная рыба, десять видов салата. Голубцы, соленые грибочки, оладьи и гренки, отбивные и бифштексы, заливные и «помме-суфле».
Из горячительных напитков присутствовали всяческие настойки на спирту, крепостью никак не менее шестидесяти градусов по Бахусу, изготовленные лично старшим прапорщиком Мухиным. Он свое «ноу-хау» держал в секрете и на вопросы неспециалистов лишь лукаво прищуривался.
— От хорошей настойки у зеленого юнца должны вылезать на лоб глаза, — приговаривал он, — тогда они и спиваться в младенческом возрасте не будут.
У крестоносцев, дружно махнувших по полкварты, на глаза навернулись слезы «мудрости», и они налегли на пиво, некоторый запас которого был доставлен ночью из монастыря в водовозной бочке. Монахи сплавили излишки.
За отдельным столом сидели особы, «приближенные к императору»: Булдаков и Локтев, а также временно примкнувший к знати Андрей Волков. С немецкой стороны присутствовала «святая троица»: граф Фридрих фон Гольц и два его кнехта. Ими оказались наш знакомый Зигмунд де Вульф и мрачный детина по имени Гейндрих де Грасс.
— Позвольте узнать, как называется это кушанье? — орудуя ложкой в миске с жареным картофелем, — жуть, как вкусно!
Булдаков озорно взглянул в его сторону.
— Земляные яблоки, — произнес он. Всех троих немцев передернуло, хотя двое из них ни бельмеса не понимали на русском.
— Зигмунд! — обратился к переводчику Андрей, — я не знаю, как это будет на немецком, но по-русски это называется «картофель». Такой овощ. У вас пока не известен. К нам завезен из… Китая.
Переводчик залопотал что-то на своем, и успокоенные рыцари вновь наполнили свои кубки дьявольским зельем старшего прапорщика Мухина.
После четвертой, когда развязались языки, оказалось, что Фридрих фон Гольц понимает немного русский, а майор Булдаков — немецкий. Андрей со своим английским сидел мрачнее тучи и считал в уме до миллиона. На восемнадцатом десятке он сбился и заскрипел зубами.
— Лейтенант! — обратился к нему переводчик, — а вы на каком языке еще умеете разговаривать?
— На английском, — ответил парень, — но боюсь, что он не слишком современен.
— Никогда о таком языке не слышал, — признался Зигмунд, — а кто на нем разговаривает?
— У нас на нем разговаривали американцы и жители U.K. А здесь не знаю…
— Не могли бы вы произнести какую-нибудь фразу на нем? Я, видите ли, специализируюсь по языкам: многие знаю, а многие хочу изучить, а один не прочь бы и позабыть.
— Идише? — Зигмунд покраснел.
— На меня до сих пор братья косятся. Не могут смириться, что я из племени менял и ростовщиков!
— Ничего, — успокоил его Андрей, — главное, чтобы брат Адольф не косился!
— Нет у нас брата с таким именем.
— Будет. Так ты слушаешь фразу на английском, или тебе отрывок из «Майн Кампфа» прочитать?
— Да — да! Я слушаю, простите, — Волков вспомнил пару фраз из самоучителя, и с расстановкой произнес:
— Here I am! You will send me an angel. In the land of the morning star. I`ll see you again tonight!
— Alright! Да ведь это галльское наречие! Правда, несколько измененное.
— Несовременный английский! — вздохнул Андрей, — трудности с произношением. Самый ходовой язык в наше время, как латынь у вас.
— Кстати о языке! — вмешался подпивший Локтев, — язык неплох! Я имею ввиду заливной.
И он отправил вилку с наколотым на нее куском в рот. Рыцари ели мясо руками, косясь на странные приспособы, не менее странных хозяев.
Де Вульф наконец решился. Глотнув для храбрости из кубка, он взял вилку, наколол на нее кусок колбасы и ловко схватил ртом все это.
— Неплохо! — похвалил Булдаков, чья рожа от выпитого стала багровой и светилась в темноте — только вилку подносят ко рту, а не наоборот. Да, еще, на будущее! Суп ею трескать неудобно — проливается, зараза! Я пробовал…
— Пойду, включу музыку, — сказал Волков вставая из-за стола.
— «Крошка моя» есть? — спросил Локтев.
— Хрен помоченный в окрошку заменяет «Мою крошку», — сымпровизировал Олег Палыч, — я на эту тему эпическую поэму написать могу, верите?
— Верим! — чуть ли не хором заявил весь зал.
— Бурные оргазмы сотрясали тело, мы и не заметили, как время пролетело! — замычал пьяный замполит, пытаясь цитировать прошлый шедевр Булдакова или Волкова — лирический опус на тему половой морали, — ягодицы крепко сжать, и бежать, бежать, бежать! Поставь, Андрюха, музыку к кинофильму «Александр Невский»!
Андрей махнул рукой на этих никудышек, и пошел в аппаратную. Найдя «Равноденствия» Жана Мишеля Жарра, он поставил этот альбом.
— Где музыканты? — удивился за себя и за остальных переводчик.
— Я это хотел бы знать также, — сказал Булдаков, — где и когда музыканты. Считайте это колдовством. Так будет легче: нам — объяснить, а вам — понять.
— Никогда не слышал о колдовстве, в результате которого появлялась бы музыка!
— Я тоже, — честно признался майор.
Зигмунд приложился к кубку.
— У нас в Дартбурге тоже хорошо варят пиво!
— Вот бы и занимались вы, ребятушки, пивоварением, а не лазали по окрестным землям в поисках приключений на собственную голову! — пробубнил, вздыхая, Локтев, — насколько я помню историю, боши всегда получали по первое число, а Палыч?