— Гады! — заплакал от злости Андрей, — какие гады!
Сзади раздался шорох. Лейтенант мгновенно вскочил и передернул затвор. Из лесу выехали прямо на него шестеро кочевников. Один из них скорчил гримасу.
— Росич попался. Очень смелый поступок — бить безоружного пленного. А вот будет ли он таким же смелым в честном бою?
По лицу Андрея мелькнула отрешенная улыбка.
— Честно? — переспросил он.
— Честный бой, — подтвердил обрин.
— Вы шестеро против меня?
— Честный бой! — улыбался противник. Андрей засмеялся и, поставив переводчик на автоматический огонь, плавно нажал на курок. Когда магазин опустел, он горько сказал:
— Что вы знаете о чести, собаки?
На шум прибежали солдаты. Лейтенант вставил новый рожок и вызвал оперативного.
— Время — два часа тридцать пять минут. Операция закончена. Иваныч, командир дома, наверное, как ты считаешь?
— Командир рядом, Андрюха, даю ему трубку.
— Как дела? — осведомился Норвегов.
— Товарищ полковник, ваше приказание выполнено! — бесцветным голосом отрапортовал Волков, — противник отброшен за Днепр, о потерях с их стороны говорить пока не предоставляется возможным. Наши потери: двое убитых и один тяжело раненый.
— Кто? — выдохнул командир.
— Младший лейтенант Мурашевич и боец Федорчук.
— Боже! Кто ранен?
— Шарль…
— Едрит! Что ж ты его оставил в таком месте?
— По логике, это было самое безопасное место. Я их всех здесь оставил охранять монахов…
— Андрей, черт побери! На войне нет логики!
— Теперь знаю, товарищ полковник. Готов понести наказание…
— Я тебе понесу! Где вы там? Сейчас я прилечу!
— Я пущу красную ракету.
— Жди, чертяка!
Пока Волков беседовал с командиром, а затем командовал бойцами сгоняющих пленных, занялся рассвет. Ко времени прибытия вертолетов необходимость в сигнальных ракетах отпала — можно было разглядеть время на циферблате его часов.
Обстоятельный Норвегов пригнал два МИ-12, два Ми-26 и один МИ-8. «Восьмерка» приземлилась первой, оттуда выпрыгнул сам Константин Константинович и, придерживая рукой фуражку, пригнувшись побежал к бронетронспортерам, кольцом окружившим сдавшихся в плен. За ним следом старались остальные: Семиверстов, Рябинушкин, Серегин, Горошин и Львов с двумя санитарами. Последними вышли пятеро бойцов в при полном боекомплекте. Горомыко, следующий замыкающим, волок за собой Кунгуза.
Андрей шагнул вперед с намерением доложить, но Константин Константинович прервал его:
— Отставить! Ну и делов вы тут понаделывали!
Лейтенант глянул по сторонам. Внизу раскинулся луг, весь в воронках, наполовину скрытый предрассветным туманом и дымом догоравших костров. На деревьях висело несколько трупов. И всюду, куда не упадет глаз — кровь: кое-где черные пятна на земле, где-то вместе с содержимым животов, на бортах БТРов алая роса.
— Кто? — кивнул головой на повешенных Семиверстов.
— Я, товарищ полковник! — отозвался Демидов, — арестуете?
— Это он в целях профилактики и воспитания, — заступился за приятеля Андрей, — самых буйных.
— Что-то буйных маловато! — хмыкнул полковник.
— Они все быстро присмирели. Легенда о нашей мягкотелости слегка развеялась.
— Мягкотелости? — переспросил Семиверстов, наблюдая в бинокль левобережье, — хотелось бы надеяться, что мы не переборщили…
— Переборщили! — взвизгнул Горошин, — может, пойдем и извинимся?!?
— Хватит! — перебил их Норвегов, — вон идет игумен — спросите у него.
Отец Афанасий шел к ним в сопровождении нескольких монахов. Белые одеяния его развевал поднявшийся ветерок; чело его было спокойно и величаво. Он подошел к толпе пленных и посмотрел на них с тихой скорбью.
— Ужели, — спросил он, — ужели, была необходимость в гибели стольких людей, чтобы вы, наконец, оставили в покое нашу землю?
К нему подошел Горошин.
— Святой отец, не удивлюсь если через несколько зим они снова пожалуют сюда. По рожам вижу — упрямцы.
— Рядом стоящий Кунгуз хрюкнул от страха.
— Не знаю, как остальные, а я больше сюда не ездец… не ездок!. Если меня, конечно, не вздернут рядом с этими беднягами.
— Разрешите наш спор, отче, — попросил Семиверстов, — не слишком ли мы были жестоки?
Игумен возвел очи горе.
— Кто я такой, чтобы судить победителей, защитников земли моей? Бог с вами, сынки!
Горошин повернулся к Кунгузу.
— А ты как считаешь?
— Что? — переспросил тот.
— Не слишком ли мы жестоки?
— А что я должен ответить, чтобы мне сохранили жизнь?
— Уведите его на гауптвахту! — приказал Норвегов, — еще бы у трупов поинтересовались.
— Трупы-то точно молчать будут, — засмеялся Андрей.
— Ты уверен? — раздался сзади хриплый голос. Все обернулись. Перед ними стоял волхв — дед Анастасии.
— Здравствуйте, дедушка! — приветливо сказал лейтенант.
— Поздорову, внучки! — хмыкнул старик, — так что, желаете поспрашивать мертвых?
Полковник осмотрел своих людей. Затем запустил руку за пазуху и вытащил на свет божий свой нательный крест. Скептически его осмотрев, спрятал обратно.
— Давайте, — согласился он.
— Пойдем, — предложил волхв. Он направился к импровизированной виселице, шагая большими, широкими шагами. Подойдя к одному из воинов Батыя, что теперь раскачивался на длинной пеньковой веревке, старик коснулся его своим посохом и громко спросил:
— Кто хочет его спрашивать? Можно задать один, только один вопрос.
— Норвегов шагнул вперед и, неожиданно для всех и самого себя, сказал:
— Какое твое последнее желание?
К всеобщему удивлению, покойник приоткрыл мертвые глаза и прохрипел:
— Погребальный костер!
— Во, бля! — удивленно воскликнул Семиверстов. Волхв обратился к полковнику:
— А почему вы не спросили его о хане? — Константин Константинович лишь пожал плечами.
— Я ведь не каждый день с мертвецами разговариваю. Можно ведь и у других спросить…
— Неможно… День — не самое подходящее время для общения с царством мертвых, а ночью вы вряд ли согласитесь с ними общаться… Отвратительная публика: запросто уволочь к себе могут. Я однажды так заговорился, что едва выбрался обратно.
К ним присоединился Львов. Скептически посмотрев на повешенных, он сплюнул.
— Как раненые? — спросил его командир.
— Шарль мертв. Разрыв печени… Я не волшебник… — Семиверстов закрыл лицо руками.
— Черт! — пробормотал он, — снова проблемы. Дочери я сам позвоню… Не уберег, скажет…
Норвегов пожал ему руку.
— Держись, дружище. Хороший был парень. Сообщить в Париж родственникам нужно…
— А может, не нужно? Еще скажут, чтобы хоронили на родине…
— Не скажут… Леоныч, что с остальными? — Львов передернул плечами.
— Остальные вне опасности. Брат Серафим сломал лодыжку, наступив на труп лошади, а брат Георгий обжег об дуло ладонь. До свадьбы заживет.
— Хм! — сказал громко игумен.
— Простите, святой отец, — извинился медик, — невольно вырвалось.
— Один черт, они не монахи! — выругался отец Афанасий, — забирайте их себе. Мне уже поперек горла их просьбы отпустить в войско.
Волхв тем временем приобнял Андрея за плечи и увлек с прогуляться. Заметив это, Норвегов чертыхнулся.
— Мысли этот дед читает, что ли? Три минуты голову ломаю, куда бы сынка отослать, и он тут же его уводит!
— Может и читает, — согласился Львов, — волхвы — загадка для науки. Вы о чем-то хотели поговорить?
Командир рукой поманил к себе офицеров и, глядя вслед Волкову, произнес:
— Сынка-то я хотел в звании повысить, господа военные. Вы как, не против старлея Волкова? — начальник штаба покосился на коллег.
— Не знаю, как кто, — сказал он, — а я не против капитана Волкова. Старлей — это несерьезно. Вроде ефрейтора, после рядового.
Полковник широко улыбнулся. Если его заместитель «за», то остальные возбухать не должны. По крайней мере, открыто.
— Спасибо, коллеги! Смотрю, даже замполит не против, а, господин майор.
— Господа все в Париже! — начал было Горошин, но вспомнив, что именно там в данный момент находится Булдаков — его извечный оппонент, стушевался.
— Вот вы все считаете меня занудой и сволочью, но я скажу так: парень — молодец! Будь моя воля, я бы представил его к ордену Славы Первой степени. Двадцать три тысячи убитых — это результат! Жаль, что не двести тридцать!
— Двести тридцать тысяч — это Бобруйск! — жестко произнес Семиверстов, — или Мелитополь. Но никак не Жмеринка, откуда вы, господин хороший, родом. Мы, бля, здесь новую Хиросиму учинили, а этот лишь ладошки потирает!
Горошин насупился.
— Мы — люди военные. Жестокость у нас в крови.
— Лично у меня в крови гемоглобин, — задумчиво произнес полковник, — умеете вы, господин подполковник, с цифрами работать — прямо жуть берет. Однако, время грузиться! А вон, кстати, и «Громозеки» подъехали — сейчас курган будет!
— А как же погребальный костер? — спросил Львов.
— Обойдутся. Хватит им и кургана. Солярку тратить жаль на костерок.
Тем временем пленные закончили погрузку трофеев в вертолеты и снова сбились в кучу, изредка бросая по сторонам испуганно-настороженные взгляды. Полсотни победителей лениво поглядывали на них и эта картина настолько казалась нереальной, что самые храбрые из обров задумали напасть на ненавистных росичей и смять их численностью. Сотник Рахим, отчаянно смелый джигит, наклонился к своему другу Тимуру и принялся что-то жарко шептать на ухо, недвусмысленно сунув руку за пазуху. Но, на его беду, это не осталось незамеченным. Бдительный Демидов положил руку на приклад автомата и качнул стволом.
— Эй ты! Татарская рожа! — позвал он Рахима. Сотник вопросительно глянул на него.
— Сюда иди, слоняра! — прикрикнул Саша. Татарин, чуя свой приговор, молниеносно извлек из складки халата кривой кинжал и с диким воплем вонзил его себе в грудь.
— Камикадзе хренов! — передернуло Александра, — ты тоже харакири сделаешь?