Карецкая со вздохом облегчения опустилась на скамью.
– Обезоружить… Снять мундир… Связать и в рот – кляп, – спокойно сказал Рузметов.
В комнату вошел четвертый человек – Микулич, дежуривший у ворот кладбища. Убедившись, что все идет нормально, он удалился.
С Шеффера быстро стянули мундир, завернули руки назад и прочно связали телефонным проводом, всунули в рот индивидуальный пакет и посадили на пол возле сундука. Он тяжело дышал. На прозрачно-белом лице злобно блестели налитые кровью глаза.
Мундир майора был уже на Веремчуке. Лейтенант, посмеиваясь, затягивал ремень с пистолетом. Беляк с Рузметовым, чтобы уменьшить размер фуражки майора, накладывали в нее бумагу.
– Вот так хорошо будет, – сказал Рузметов, – а теперь иди, осваивай технику.
– Есть освоить технику! – весело бросил Веремчук и выскочил из комнаты.
– Ну как? – спросил Беляк, подойдя к Карецкой. – Успокоились?
– Не совсем, – ответила та откровенно.
– Самое главное сделано. Можно не волноваться. Я же вам сказал, что мы действуем наверняка. Познакомьтесь… Это начальник штаба партизанского отряда товарищ Рузметов…
Карецкая протянула Рузметову руку.
– Очень рада… Я просто не верю, что все произошло так, как наметили.
– План – это все, – многозначительно сказал Рузметов и улыбнулся.
– А мешочек ваш на месте. Здесь, – хитровато подмигнул ей Беляк. За окном затарахтел мотор, и в комнату стремительно влетел Веремчук.
– Техника освоена, – доложил он. – Прошу сниматься с якоря.
Начали усаживаться. Шеффера положили около заднего сиденья, внизу, и Рузметов, усевшись, положил на него ноги. Веремчук занял место шофера, а рядом с ним устроилась Карецкая. Распрощались с Беляком и Микуличем.
– Ни пуха ни пера! – пожелал Беляк. – Привет всем, особенно командиру отряда!..
Захлопнули дверцу.
– Не машина, а зверь, – сказал Веремчук, трогаясь с места. – Вы будете за штурмана, товарищ Карецкая. Нам надо к мосту.
Карецкая хорошо знала, что в городе всего один мост, дорогу к которому она изучила отлично во время поездок с Шеффером.
Машина на большой скорости промчалась по тихим улицам города и через несколько минут очутилась на окраине. Веремчук, пригнувшись к рулю, сосредоточенно смотрел вперед. Фуражка майора то и дело наползала ему на лоб, и он поправлял ее. Впереди оставалось единственное и главное препятствие – мост. Его охраняют, и там обязательно остановят машину. Другой дороги нет. Пробиваться придется с боем.
Вот в полосе света вырисовался мост. Железная рельсовая балка преграждала путь.
Веремчук собрался было ударить с ходу в балку, но тотчас отказался от этой мысли.
«Ничего не выйдет, – решил он, – разобьемся».
– Держите пистолет на всякий случай, – сказал Рузметов Карецкой. – А ты пробуй поговорить, – обратился он к Веремчуку, – может быть, так обойдется. Если нет – у меня все готово…
– Положи около меня пару гранат, – попросил Веремчук.
В этот момент раздался свисток и крик:
– Хальт!
В свете фар показался часовой. Шеффер зашевелился, но Рузметов крепко надавил на него ногой, и он затих. Карецкая с дрожью ожидала дальнейших событий. Веремчук остановил машину и выключил свет.
Часовой подошел поближе, засветил карманный фонарь и тут же, к удивлению всех, вприпрыжку возвратился к мосту и поднял балку.
– Битте! Битте! – пригласил он.
Не раздумывая ни секунды, Веремчук включил скорость и свет, дал газ, пролетел мимо козырнувшего часового и выскочил на шоссе.
– Ничего не пойму, хоть убейте, – проговорил он, развивая скорость.
– Я тоже, – сказал Рузметов.
Поняла только одна Карецкая и от радости она так звонко рассмеялась, что Шеффер вздрогнул всем телом.
– Ну как же… – произнесла она. – Я ведь совершенно забыла. У него постоянный пропуск, – и она показала на лобовое стекло, где был прикреплен прямоугольный листок картона.
– Ну, здорово! Просто везет, – восхищался Веремчук. – А я уже собрался прихватить часового с собой.
– Удача! – коротко резюмировал Рузметов.
Впереди уже угадывались черные контуры леса, за который уходил молодой месяц. Пересекли узкоколейку. Веремчук сбавил скорость и свернул налево, на проселочную дорогу. Ехать стало труднее, земля после вчерашнего дождя была вязкая. Задок «опеля» ежеминутно закидывало, колеса буксовали. Веремчук выключил свет, остановил машину и вздохнул. Впереди показались два темных силуэта. Ксения Захаровна встревожилась и подняла пистолет, но Рузметов успокоил ее, сказав, что это свои.
– Разгружаться! – объявил он и первым вышел из машины.
Подбежали два партизана.
– Быстро лошадей! – приказал Рузметов.
Один из партизан присел на корточки, вглядываясь в сторону леса, и коротко свистнул.
– По коням! – скомандовал Рузметов. – Вытащите из машины немца, проверьте руки и тоже в седло. Только не мять его, – предупредил он партизан.
Шеффера вытащили из машины и усадили в седло. Рузметов помог сесть Карецкой. Она сильно продрогла, зубы ее постукивали.
Подъехал Веремчук и предложил ей шинель, но она поблагодарила и отказалась. Тогда Веремчук бросил шинель на холку ее лошади и грубовато сказал:
– Отставить разговорчики! Одевайтесь!
Карецкая надела шинель. Сразу стало тепло.
– Готовы? – спросил Рузметов, видя, что свободной осталась только его лошадь.
– Готовы, товарищ начальник штаба, – ответил Веремчук.
Рузметов подошел к «опелю», проколол в нескольких местах шины и раскрыл настежь все четыре дверцы. Разбросав по сиденьям зажигательные пакеты, он вскочил на коня.
Девять всадников шагом проехали назад по следу, оставленному машиной, выбрались на шоссе и перешли на рысь. Уже в лесу они свернули на мягкую, заросшую травой дорогу. Впереди ехал Веремчук, рядом с Карецкой – Рузметов.
Когда дорога стала суживаться, Веремчук сказал кому-то:
– С немцем поосторожнее, а то еще напорется на ветку, чего доброго. Тогда тебе майор покажет!..
– А майор у вас очень строгий? – спросила Карецкая.
– Будьте здоровы! Дает жизни!.. – ухмыльнулся Веремчук.
Утром, чуть свет, весь лагерь поднял на ноги Сережа Дымников. Он носился по землянкам и объявлял новость:
– Орлы, вставайте! Возвратились Рузметов и Веремчук. И вы только посмотрите, кого они приволокли – какого-то плешивого фашиста и замечательную дамочку! Чудо, а не женщина! Где они такие родятся только?.. Я…
– Цыц! Не болтай! – прервал его дед Макуха, натягивая сапоги. – Запомни, что болтливый человек всегда с дыркой…
– Где же она, по-вашему?
– В башке, сынок, в башке, – ласково добавил Макуха, – хоть и небольшая дырочка, но есть…
Партизаны хохотали.
Весть о возвращении Рузметова быстро долетела до штабной землянки, где спали Зарубин и Добрынин. Пушкарев и Костров отсутствовали. Они поехали по деревням, чтобы доставить в отряд деньги, собранные крестьянами на постройку танковой колонны.
– С кем будем знакомиться прежде? – спросил Зарубин, торопливо одеваясь.
– Пригласим сначала Карецкую, ты же давно хотел повидать ее, – ответил Добрынин, заботливо заправляя свою постель.
– Ну вот, вспомнил, – неопределенно сказал Зарубин. – Я думаю… – но что он думает, сказать не успел. В землянку вошел Рузметов в сопровождении Карецкой.
– Разрешите доложить, товарищ майор… – начал было Рузметов, но голос его неожиданно сорвался. Карецкая вдруг схватила его за руку. Хриплый стон вырвался у нее. Майор Зарубин секунду молча, широко раскрытыми глазами смотрел на женщину. Потом он провел рукой по лицу, как бы не веря своим глазам.
Вмешался Добрынин.
– Ксения Захаровна Карецкая, она же Наталья Михайловна Зарубина. Прошу любить и жаловать. – Он улыбнулся, закусил седой ус, махнул рукой и вышел.
– Наташа!
– Валька! Родной!
Прижавшись к груди мужа, Наталья Михайловна тихо плакала, а он молча гладил ее волосы, целовал лоб, глаза…
Через час в штабной землянке за столом собралась большая компания. Подоспели к этому времени и Пушкарев с Костровым.
– Значит, вы все время знали, что она так близко от меня? – с легким укором спросил Зарубин, обращаясь к Пушкареву и Добрынину.
– Нет, Валентин, – сказал Пушкарев. – Когда секретарь горкома познакомил нас с Натальей Михайловной, он не сообщил нам ее настоящей фамилии. Мы знали только Ксению Захаровну Карецкую.
– Это Беляк открыл правду, – добавил Добрынин.
– Да, – подтвердил Пушкарев. – Наталья Михайловна как-то попросила его послать запрос на Большую землю о ее муже. Она написала ему твою фамилию, имя и отчество. Вот тогда все стало ясно.
– Ах, хитрец! – рассмеялась Наталья Михайловна. – А ведь он и виду не показал, что знает Валентина.
– Беляк – человек выдержанный, – одобрительно сказал Пушкарев. – Но он в тот же день послал мне секретное донесение об этом. Мы с комиссаром и Костровым даже поспорили – сказать тебе или нет, – обратился он к Зарубину.
– Нельзя было сказать, – пояснил Добрынин. – Ваши нервы поберегли… Особенно Натальи Михайловны. Она ведь как раз Шеффером занималась. Да и ты бы волновался за нее. Решили подождать, пока все будет сделано, и… представить вас друг другу.
– Зато Беляк оберегал Наталью Михайловну пуще глаза своего, – добавил Костров.
Добрынин взял со стола большую кружку, наполненную сладкой хмельной брагой.
– За боевую подругу нашего командира! За русскую женщину!
– За Наталью Михайловну! – добавил Рузметов.
– И за Ксению Захаровну! – крикнул Веремчук.
15
Шеффера допрашивали Костров и Веремчук. Он рассказал подробно свою биографию, сообщил все данные о своей службе в армии, где он в течение ряда лет занимал руководящие должности в разведывательных отделах.
Шеффер держал себя непринужденно, на все вопросы отвечал охотно и исчерпывающе. Но как только по ходу допроса упоминалось имя Карецкой, он мрачнел, хмурился и умолкал.