– А успеем предупредить?
– Успею.
Заседание решили провести вечером следующего дня. Условились назначить всем подавшим заявления разное время явки, чтобы они не могли встретиться друг с другом. Этого требовала конспирация.
Если первый вопрос решили быстро, то со вторым дело застопорилось. Беляк не знал, что за учреждение размещено на территории психиатрической больницы. А знать надо было. Этим вопросом интересовалась Большая земля.
Беляк обещал разузнать о больнице.
Затем он рассказал гостям городские новости.
Слухи об окружении фашистских войск под Сталинградом росли, ширились, проникали в народ. Люди называли номера разгромленных гитлеровских дивизий, перечисляли фамилии генералов, попавших в плен. Указывались все возрастающие цифры убитых и раненых вражеских солдат и офицеров.
Оккупанты развивали лихорадочную деятельность. Мобилизации, проводимые в Германии, требовали рабочих рук для фабрик, заводов, шахт, сельского хозяйства, и эти даровые рабочие руки надо было найти на оккупированной территории. Гитлеровцы метались из одного села в другое, сгоняя и молодежь и пожилых людей для отправки в Германию.
– Праздник будет и на нашей улице, – заметил Снежко. – Дело идет к тому. Вот только союзнички наши что-то заврались: обещают, а толку мало.
– Старая история, – сказал Костров. – Я, откровенно говоря, что-то мало надеюсь на их обещания.
– Ну и леший с ними, – бодро заявил Беляк. – Нас все равно не осилить, и мы фашистов одолеем сами. Союзники, видать, начнут помогать, когда помощи уже не потребуется. Это же коммерсанты, они все делают с выгодой, с расчетом.
Беляк рассказал, что в селах и деревнях идет сплошной грабеж, у населения отбирают теплые вещи: полушубки, стеганки, валенки и даже женские шерстяные платки. На этой почве в деревне Ситово произошли кровавые события.
Ситово стояло в семидесяти километрах от города. С первых же дней оккупации оно завоевало у гитлеровцев «нехорошую» славу. Несколько десятков жителей ушли в лес, в партизаны; староста, назначенный оккупантами и ревностно принявшийся за исполнение своих обязанностей, бесследно исчез; сгорел заскирдованный, необмолоченный хлеб; крестьяне саботировали мероприятия и приказы оккупантов, не выходили на ремонт и расчистку дорог, срывали поставки продовольствия, фуража, дров.
Когда начался сбор теплых вещей для гитлеровской армии, в дом деревенского старосты принесли лишь полусгнивший полушубок, несколько пар дырявых рукавиц, разнопарные валенки, прожженные онучи и еще какие-то лохмотья.
Добросовестный староста отправил эти подношения в город, а оттуда тотчас же направился в деревню с десятью автоматчиками и переводчиком новый комендант – капитан Менгель, сменивший майора Реута.
На сходку согнали всех – от малого до старого.
На небольшой деревенской площади у здания школы капитан Менгель выступил с речью. Переводчик следом за ним переводил каждую фразу.
Менгель призывал «чутких русских христиан» оказать помощь теплой одеждой и разными вещами «героям» – солдатам германской армии, несущим на своих знаменах «новый порядок».
Комендант выразил надежду, что крестьяне деревни Ситово, не понявшие с первого раза, что от них требуется, поймут это теперь и откликнутся на призыв германского командования. Менгель хотел без шума и хлопот обобрать жителей деревни и уехать.
Он закончил свою речь призывом способствовать разгрому коммунистической армии. И вдруг из толпы раздался выкрик:
– Ты расскажи лучше, как вас лупят под Сталинградом!
От одного только слова «Сталинград» комендант подскочил на месте и вопросительно уставился на переводчика. Тот растерянно посмотрел на коменданта, потоптался на месте и дословно перевел.
Менгель приказал, чтобы кричавший подошел к нему. Но толпа сомкнулась. Никто не выходил.
Комендант отдал приказ привести к нему смутьяна, но автоматчики наткнулись на сплошную, точно каменную, стену людей. Сотни пар холодных, ненавидящих глаз смотрели на них. Солдаты растерялись, не зная что предпринять.
Из толпы раздался женский голос:
– Не нравится? Поперек горла становится?..
Переводчик перевел и это.
Комендант рассвирепел. По его приказу автоматчики выхватили из толпы мужчину и женщину и отвели их в сторону. Менгель объявил, что будет считать до пяти, а если к этому времени виновные не будут выданы, он расстреляет заложников.
– Не пугай! – раздалось в ответ.
– Молчите, братцы! – крикнул мужчина, стоя под наведенными стволами автоматов.
– На колени! На землю! – закричал комендант, и автоматчики дали несколько выстрелов над головами собравшихся. На колени никто не опустился.
– Айн… цвай… – отсчитывал Менгель.
Послышались сдержанные рыдания, ропот негодования и новые выкрики.
– Душегубы проклятые!..
– Звери…
– Захлебнетесь кровью, собаки!..
– Всех не перестреляете…
– Драй… фир… – считал комендант. – Фюнф!..
Раздался залп. Двое упали на землю. Толпа замерла, а через мгновенье, как поток, прорвавшийся через плотину и сокрушающий все на своем пути, люди с ревом ринулись на кучку гитлеровцев. Это произошло так неожиданно, так быстро, что солдаты не успели даже оказать сопротивления.
На другой день к вечеру прибыл усиленный карательный отряд и спалил деревню дотла.
– А с народом как? – спросил Костров.
– Часть ушла в партизаны, часть разбежалась, а некоторые, большей частью женщины, попали к карателям в лапы.
– Кто же теперь комендант города? – поинтересовался Снежко.
– До сих пор не прислали. Пока замещает какой-то обер-лейтенант. Комендантам в нашем городе не везет.
– Не только комендантам, – усмехнулся Костров. – А как чувствует себя господин Скалон?
– Да, ведь я главного-то чуть не забыл, – спохватился Беляк. – Вот память стала!.. Вчера такой разговор был… Вызывает меня заместитель бургомистра к себе. Дело происходило днем, во время работы. Я думал, по финансовым делам. Но вижу, сидит у него немец-офицер. Смотрит на меня в упор и молчит. Я понял, что финансы тут, видимо, ни при чем, и, признаться, струхнул маленько. Скалон начинает разговор. Предлагает мне выехать в деревню, встретиться там с одним партизаном, выслушать его внимательно, запомнить все сказанное им или даже записать и договориться о следующей встрече.
Костров и Снежко насторожились. Сообщение действительно было чрезвычайно важным.
– Ты не поинтересовался, почему Скалон именно тебе решил поручить такое щепетильное задание? – спросил Костров.
Беляк предупреждающе поднял руку.
– Сейчас все расскажу. Когда я задал вопрос, почему на меня решили возложить такую почетную миссию, Скалон объяснил, что, во-первых, этому партизану далеко и надолго из расположения отряда уходить нельзя, тем более что у него с некоторых пор испортились отношения с командованием и ему самому кажется, что командиры на него поглядывают косо; во-вторых, посылать к нему специального человека, неизвестного в деревне, нежелательно, поскольку это может показаться подозрительным и привести к провалу явочной квартиры, а я как человек, часто бывающий во всех деревнях и известный жителям, представляю собой наилучшую кандидатуру. На мой вопрос, надежен ли этот партизан и не попаду ли я с ним в какую-нибудь опасную историю, Скалон ответил, что это испытанный и проверенный человек. После этого мне ничего не оставалось делать, как принять поручение.
– И ты правильно поступил… – заметил Костров, но тут же осекся, – у него мелькнуло страшное предположение. Не знает ли предатель Беляка в лицо? Не слышал ли он о его роли в городе? Может быть, он видел когда-либо Беляка в расположении отряда? Однако подумав, Костров отбросил все эти опасения. Беляк в лесу у партизан был всего два раза, и появление его всегда обставлялось соответствующей конспирацией. Имя его упоминалось лишь среди партийного актива бригады. Для встреч с ним выделялись особо проверенные товарищи. Нет! Тут, кажется, все обстояло благополучно.
«Значит, все-таки есть предатель в нашей среде, – подумал Костров, и ему припомнились события прошлого года, таинственная смерть пленного ротенфюрера. – Как мы все-таки плохо работаем, и особенно я! – упрекнул он себя. – Не можем найти врага в своих рядах».
– Фамилию партизана он сказал? – спросил Снежко.
– Нет. Назвал только имя.
– Какое?
– В том-то и дело… То же самое имя, что назвал вам прошлым летом пленный: Василий.
Костров вздрогнул.
– Не может быть… – глухо проговорил он.
– Коль сказал, то может быть, – заметил Беляк. – Видимо, тот же самый человек.
– Да, история… – начал Костров. Он встал и взволнованно заходил по комнате. – А разговор со Скалоном был окончательный? – поинтересовался он.
– Да. Условились обо всем.
– Где и когда должна произойти встреча?
Беляк объяснил, что встреча назначена через четыре дня, в воскресенье, в деревне Выселки, которая находится в семнадцати километрах от леспромхоза. Явиться нужно в дом неизвестного Беляку человека по фамилии Волохов. Дом стоит третьим от края, если войти в деревню со стороны леса. На встречу отводится два часа – от шести до восьми вечера.
– А условия встречи?
– Я скажу Волохову пароль, а уж он познакомит меня с Василием.
Оставалась неясной одна деталь – какое отношение ко всему этому имел офицер, сидевший в кабинете Скалона.
– Он участвовал в беседе? – спросил Костров.
Беляк ответил отрицательно. Офицер не владеет русским языком и все время молчал.
– Но мне почему-то кажется, – добавил Беляк, – что Василий является именно его агентом. Иначе зачем ему было торчать в кабинете?
3
Элеватор стоял в стороне от города, на холме. По одну сторону от него тянулась железная дорога, по другую – шоссе.
В сорок первом году, когда фашисты бомбили город, от нескольких прямых попаданий огромное здание элеватора рухнуло, образовав беспорядочную груду щебня, бетона, железа. Уцелело только большое подвальное помещение, разделенное на множество клетушек.